– Так оно так сподручней, – хмыкнул в ответ молчавший до этого Евтихей. – Ночью в ящике теплее, чем на камне, хоть он и из мела. А ежели ненароком помрешь – так вот он я, Господи, принимай душу грешную в полной готовности и в соответствии с обрядом.

Его напарник от возмущения даже поперхнулся. Бросив Фрола, он отвесил Евтихею подзатыльник и начал креститься, как будто увидел перед собой черта.

– Гореть тебе в геенне огненной, Евтихей. Язык твой черный приведет тебя в преисподнюю и не будет тебе прощения, и не увидишь ты кущей райских, и не познаешь радостей праведника земного.

Может быть, Фрол узнал бы еще больше о будущем грешной души Евтихея, не окажись они вскоре у подножия скалы. Меловой утес возвышался над рекой так, что казался огромным белым парусом – кажись, еще один сильный порыв ветра и оторвется эта белоснежная глыба от земли, и поплывет сначала над водной гладью Донца, а потом над полями-дубравами бескрайних степных просторов.

Глядя вверх, у Фрола закружилась голова и начала ныть рана под повязкой.

– Саженей^[59] тридцать будет? – спросил он у провожатых, прислонившись к дереву, чтобы не упасть.

– Что ты, парень! – с хвастливыми нотками в голосе ответил ему Степан. – Почитай, сажён пятьдесят, а то и поболе. Никто ж шагами не мерял, а летать не приучены.

Слушая их разговор, Евтихей повернулся к Донцу и, приложив ладони ко рту, громко крикнул: «Эге-ге-гей!!!»

Звонкое эхо, как будто оттолкнувшись от меловой скалы, понеслось над спокойными водами Донца, то поднимаясь к голубой синеве неба, то опускаясь к изумрудной глади реки. Потревоженные криком, из прибрежных зарослей камыша поднялись ввысь и закружили над рекой стаи птиц, какая-то мелкая живность зашуршала в соседних зарослях, пытаясь укрыться от беспокойных соседей.

– Ты почто, тля болотная, озоруешь? Хош беду басурманскую накликать?

Голос раздавался откуда-то сверху. Присмотревшись, Фрол разглядел на поверхности меловой скалы черные точки окошек. Они были такими маленькими, что больше напоминали бойницы в крепости, чем окна.

– А кто это тама свое зевало раскрыл? – тут же ответил невидимому обидчику Евтихей. – Ты, чтоль, Пронка?

В ответ из окошка высунулась рука с глиняным горшком и на голову Евтихея потекли вонючие помои.

К удивлению Фрола, парень не обиделся, а весело рассмеялся, стряхнул с головы что-то липкое и погрозил кулаком в сторону утеса.

– Будя озорничать, – незлобиво произнёс Степан. – Поторопимся. Отец Иона, поди, заждался.

Он сделал несколько шагов в сторону и скрылся в неприметной узкой расщелине, которая круто поднималась вверх и терялась в сумраке деревьев, крона которых надежно прятала от посторонних глаз проход к кельям богомольцев.

Пройдя по тайному ходу саженей десять, они вышли на ровную площадку где-то уже сбоку утеса. С интересом оглянувшись, Фрол увидел перед собой что-то вроде хозяйственного двора, где лежали нетесаные бревна, стоял целый ряд кадок, несколько разбитых ульев, а чуть в стороне на колках сушилась рыбацкая сеть. По двору важно выхаживал худой петух, рядом с которым копошилось с пяток курей. «Однако приход не из богатых будет», – подумал Фрол, снимая шапку, чтобы по привычке перекреститься перед церковью, которые хоть и маленькие, но стояли везде, где селился православный люд. Но сколько он ни вертел своей израненной головой, привычной маковки с крестом так и не увидел.

– Неужто, отрок, Господа нашего, отца Всемогущего хочешь узреть? – Из тени появилась фигура монаха с деревянным посохом. – Не там ищешь, парень. В душу свою загляни, может, что и разглядишь.

Из-под низко опущенного капюшона серой от меловой пыли сутаны на Фрола смотрели черные, как уголья, глаза.

– В прошлом годе приходила к Святым Горам татарва, много беды в округе понаделала, а государево богомолье разорило. Вот с тех пор никак и не поднимемся. Ступай за мной.

Повернувшись, старец наклонился и исчез в нише одной из пещер. Его спасители Степан и Евтихей остались во дворе, а Фрол, стараясь не отстать, шагнул следом за монахом. Дневная жара сразу же сменилась прохладой, и Фрола окутала темнота. Фигура старца впереди еле угадывалась. Он старался не отстать от старца, который хорошо ориентировался в подземелье. Путешествие подземными ходами было недолгим, и вскоре они оказались в просторной пещере с округлыми сводами. В одной из стен были вырублены два окошка, из которых в пещеру проникал дневной свет. Монах остановился перед вырубленным прямо на стене изображением четырехконечного креста и перекрестился. Сняв шапку, осенил себя знамением и Фрол.

– Ты кого привел, Иона? – послышался из темного угла тихий, совсем немощный голос.

Присмотревшись, Фрол увидел сидящего на деревянной лавке еще одного старца. По всему было видно, что годами он был старше Ионы и Фрола, вместе взятых. Голова старика склонилась на грудь, уткнувшись подбородком в седую и длинную бороду. Ладони с худыми узловатыми пальцами вцепились в отполированную до блеска палку, которая лежала у него на коленях. Поверх рясы было наброшено рядно, которыми обычно укрывают от холода лошадей, а ноги укутаны мешковиной. На груди старика Фрол разглядел деревянный крест, висящий на промасленной веревке.

– Это, отец Александр, государев человек, которого намедни из Донца наши иноки выловили.

Монах кивнул Фролу на еще одну лавку. Присев, тот рассказал старцам историю о том, как его еще вчера вместе с Мишкой Томиловым вызвал к себе Цареборисовский воевода и какое поручение он им дал. Оба старца слушали его внимательно, не перебивая, но, когда Фрол стал говорить о приключении во время переправы, отец Александр встрепенулся:

– Это что ж такое получается? Слыхивал я, что лихие людишки по ночам шишиморски^[60] ходют по гумнам да по пчельникам, лошадей крадут да другую живность разную. Но чтоб людей побивать?! Да еще и на самой Посольской дороге?! Такого отродясь не бывало.

Старик с трудом поднял голову, и Фрол увидел, что вместо глаз у него черные западины.

– Сам теперя видишь, паря, что не зря мы к нашему государю обратились. Тяжелые времена наступили для святого места. Ризы камчатые да пояса шелковые не просим мы. Просим людишек заставных^[61] прислать, военному делу обученных, чтобы порядок на Посольской дороге блюсти, да отпор басурманам учинить.

Отец Александр говорил с трудом, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Вместо него продолжил старец Иона:

– В прошлом годе татарва разгулялась. На сакме^[62] пыль месяцами стояла – все в Крым полоны из православных гоняли. Добрались и до нас. Эти нехристи считают правый берег Донца своим, и наша обитель для них, как бельмо в глазу.

Монах подошел к окну и позвал Фрола. Солнце уже перевалило за полдень, и в небе не было ни одной тучки. Выглянув в окошко, Фрол ахнул. Вроде и шли они по коридорам недолго, а забрались на такую высотень! Весь левый берег Донца лежал перед ним как на ладони.

– Татары еще далече сакму топчут, а у нас они уже, как на ладони. Только успевай дымовые костры жечь, чтобы православных о беде упредить. Вот за это они нас и невзлюбили. Налетели со стороны соляных озер, всё порушили, многих иноков в полон взяли. Кто успел схорониться, тот и выжил. Старца Александра пытали дюже, глаза ему каленым железом выжгли, чтобы он им про крепость вашу Цареборисовскую сказывал. Что да как там у вас устроено.

– Так что же вы басурман не упредили? – не удержался Фрол и перебил старца: – У вас же здесь настоящая крепость – осаду неприятеля можно долго выдюжать.

Монах с укоризной взглянул на парня и отошел от окна в глубь кельи. Помолчав какое-то время, сказал:

– Так-то оно, может, и так… Токмо без воды в пещерах мы еще какое-то время выдюжим, а вот как без военного снаряжения обойтись? Да мы и пищалей в руках отродясь не держали… Ну разве что рогатинами помахать во славу Отчизны еще сподобимся.

– Какими рогатинами? – опять не удержался Фрол. – Вы же в грамоте писали, что и пушчонка у вас имеется, и заряды к ней?

– Так, а я об чем гутарю? Пушчонка не рогатина, – уже с обидой ответил ему монах.

И тут вновь заговорил старец Александр:

– Будет болтать, Иона. Покажи служивому, что у нас из оружия имеется. Пусть определит – годно ли оно для дела, да кого-то из братии пусть обучит обращению с ним.

Весь оставшийся день Фрол со своими помощниками Степаном и Евтихеем занимались ревизией имевшегося у богомольцев вооружения. Старики не обманули – пушчонка действительно у них имелась. Фрол сразу понял, что эта маленькая вьючная пушка предназначена для короткого боя и легко может переноситься на руках с одного места на другое. В отдельной келье хранился небольшой запас ядер и зарядов. Что особо обрадовало Фрола, так это сухость этой пещерки – значит, и порох должен быть сухим. «Надобно станину к этой пушчонке смастырить, чтобы при отдаче никому ребра не поломала, – строил в уме планы Фрол. – Да и пальнуть пару раз, для пущей надёги не помешало бы».

На следующее утро, объяснив монаху, который умел держать в руках топор, как сделать станину для мортирки, он со своими помощниками решил осмотреть окрестности. Фрол еще вчера, глядя вниз из окошка пещерной церкви, сообразил, что наиболее уязвима обитель со стороны нижнего течения Донца. Именно оттуда, со стороны соляных озер, поднимаясь вверх по течению реки, и приходили всегда татары. С этой стороны склоны меловых круч были не такими крутыми, а изрезавшие их урочища – не такими глубокими. И самое главное, что разглядел Фрол – вдоль реки тянулась ровная полоса берега, не поросшая лесом.

– Да здесь шестёрка лошадей легко в ряд пройдет! – объяснял открывшуюся им диспозицию Фрол. – Вот она, дырка в нашем кармане.

Степан и Евтихей может слова «диспозиция» и не поняли, но про шестёрку лошадей смекнули сразу. Оглядевшись вокруг, Степан предложил «залатать дырку в кармане» с помощью обычной в крестьянском деле зарубы – перекрыть дорогу к обители завалом из деревьев.

– Токмо деревья валить будете не сразу, – учил своих подопечных Фрол. – Нужно их заранее подрубить, а на дорогу валить только по сигналу или знаку какому.

Все свои соображения он вечером доложил старцам Ионе и Александру. Их беседа проходила всё в той же пещерной церкви, которую отец Александр в последнее время из-за своей немощи не покидал вовсе.

– О военных надобностях ты, как человек государственный, расскажешь своему воеводе сам, – обратился к Фролу старец Иона. – Но, окромя этого, мы подготовили прошение на выделение для нужд обители вещей, без которых службу в церкви вести никак нельзя. Для живота своего ничего не просим, дайте Евангелие толковое печатное, апостол служебный, кадило медное, сосуды оловянные, ризы и стихари^[63]. Ну а ежели кормовых денег на пропитание братии выделят – будем просить Господа Бога о здравии наших благодетелей и денно, и нощно.

Старец протянул Фролу писаную ими грамоту и спросил:

– Когда выступать думаешь?

– Да хоть завтра утром, – не задумываясь ответил Фрол. – Только вот боязно мне за вас – а ну как татары прискачут? Вы ж тут, как малые дети.

– Не прискачут, – уверенно ответил Иона. – Летом в степи жарко, а вот к осени, когда жара спадет, а окрестный люд выйдет в поля урожай собирать, вот тогда они и нагрянут. Этот народец – не любитель в городах воевать, им степное раздолье больше по душе. Уж мы-то их повадки знаем.

Лошадей в обители отродясь не было, поэтому в обратную дорогу Фрол отправился пешком. Только одного его старцы не отпустили. Дали ему в друзья Степана и Евтихея. Когда проходили мимо скита старца Макария, Фрол заглянул в памятную для него пещерку. Только старца там не оказалось.

– Кто его знает, где этого отшельника искать, – пожал плечами Евтихей. – Может, где в лесу травы да коренья собирает, а может, рыбу ловит себе на пропитание. Главное, что в гробу его нет. Значит, живой, и слава богу. Хороший дед, тихий. Если близко не подходить.

Фрол снял с еще перевязанной головы шапку, отороченную лисьим мехом, и положил ее на порог у входа в пещерку. Зимой в таком жилище, наверное, холодно будет.

* * *

…В обитель они собрались, когда листья на деревьях уже начали желтеть, а с неба все чаще начинал моросить мелкий холодный дождь. Степан и Евтихей сидели на телеге, которую загрузили нехитрым скарбом из списка святогорских старцев. Были тут и пищали, и пули с дробью, а также ядра и заряды к пушке. Окромя этого, выделил воевода богомольцам несколько топоров, пилу да пару заступов^[64]. Кормовых денег без высочайшего распоряжения он выделить не смог, но зато дал старенький невод. Нашлась для обители и церковная утварь. Как сказал Евтихей, загружая все это добро на телегу: «Вот теперя зажируем!» Рядом с телегой верхи ехал Фрол с тремя сослуживцами. За пазухой у Фрола лежала грамотка от Цареборисовского воеводы, согласно которой назначались они в Святогорскую пустынь заставными людьми, службу нести на самой южной окраине государства Российского.

В обители их заждались. Только вот старец Александр не дождался доброй весточки – помер в аккурат на Яблочный Спас. А через пару недель пожаловали и татары. Около десятка всадников показалось со стороны степи и без утайки направилось к меловому утесу. Степан и Евтихей зарубу сладили умело – два огромных дуба рухнули перед крымчаками в самый подходящий момент. А тут и пушчонка плюнулась ядрышком железным. Фрол было бросился ее перезаряжать, да куда там! Басурмане шуганули в разные стороны, как зайцы от волка. Одни попадали в Донец вместе с лошадьми, других вышибло из седел, и они умылись красной юшкой в серой дорожной пыли. Служивые пальнули вдогонку татарам из пищалей уже больше из азарту, нежели из надобности.

Из-за деревьев выскочил Евтихей и бросился к Фролу:

– Надобно в погоню итить! А то уйдут басурмане за соляные озера и расскажут своим про то, как мы их тута встретили.

– Нехай, – спокойно ответил ему Фрол, а потом добавил: – Пущай все знают про такое место, как Святые Горы, и про то, кто здесь хозяин.