– Как там Иоганн? -спрашивает Магдалена.

– Потихоньку.

– Он старается. Дает уроки. Не часто, но бывает.

– Да, я знаю. Я же и нахожу этих учеников.

– Спасибо, -только и может произнести она.

Иоганн приходит поздно. С отцом вне репетиций он почти не видится и лишь по нескольким золотым монетам и светлому взгляду жены он понимает-был отец. После нескольких часов

занятий Иоганн измотан. Ни шутить, ни балагурить нет настроения. Часто от него пахнет вином, но Магдалена молчит. Завтра в шесть он снова проснется и снова возвратится к полуночи. Надо просто оставить его в покое. В редкий выходной день все трое встречались у Иоганна. Наступала оттепель. Первые мартовские деньки с еще холодным солнцем. Магдалена выходит на порог с маленьким Людвигом на руках. Отец и сын сидят тут же во дворе. Мирно беседуют. Иоганн курит длинную трубку, с наслаждением выпускает дымок из носа.

– Этой весной, вероятно. будем ставить Гретри, -говорит Старший Людвиг и добавляет:-Я вы-

хлопотал для тебя партию.

– Это хорошо, деньги небольшие, но в нашем случае…

Иоганн не закончил. Отец достал большой широкий листок со списком ролей.

– Я лишь набросал роли. Вот, с тобой в дуэте будут девицы Саломон и кто-то из Рисов.

– Я не подведу, ты меня знаешь.

– В том-то и дело-знаю. Ты в прошлом году уже подавал прошение?

– Да, знаю. Жаловаться особо нечего. Мне ничего. Саломону дали 50 и по 25 Брандту и Майерсу.

Старик Людвиг встает. Тут же спрашивает Магдалену:

– Кормить будешь?

– Нет, он такой здоровяк, что почти все молоко на него уходит. Потом спит. Он молчун.

– Это лучше чем болтать без умолку.

Иоганн вышел из дома с листом бумаги.

– Раз уж зашел разговор о добавке… вот…

Он протянул отцу лист с корявым быстрым почерком. Предупредил:

– Это только набросок.

– Посмотрим: «Хотя находят меня способным занять его место, но я не решаюсь повергнуть

просьбу к стопам вашей светлости…«Капельмейстер не дочитал, скомкал лист и бросил на землю.

– Никому не показывай этот бред.«Способным занять…«Ты с ума сошел!

Магдалена вынесла закутанного малыша на первое в его жизни весеннее солнышко. При малыше капельмейстер чуть успокоился. Внимание старика переключилось на внука, глаза подобрели, чуть улыбнулись губы.

– Пузатенький какой, темноват немного…

Вспомнив, что эта тема неприятна супругам, покопался в камзоле и вынул золотой. Осторожно заложил его между пеленок.

Магдалена сделала вид, что не заметила, улыбнулась. Когда капельмейстер ушел, она сказала:

– Он сегодня в хорошем настроении.

– Только не для меня. Ты слышала?

– Да.

– Чтобы я не написал, ему не угодишь. Он почти сорок лет прослужил архиепископу и думает,

что и у меня так получится.

– У тебя еще лет тридцать впереди, -пошутила Магдалена и добавила:-Ведь и он с чего-то начинал.

Вместо ответа Иоганн продемонстрировал жене лист, принесенный отцом.

«СИЛЬВАН.

Комедия в одном действии с пением.

Текст Мармонтеля, музыка Гретри.

Дольмон, отец, -г Людвиг ван Бетховен, управляющий

Сильван, -Иоганн ван Бетховен.

Базиль, -Христиан Брант.

Елена, жена Сильвана, -Анна-Мария Рис.

Паулина, -дочь Сильвана-Анна-Мария Саломон.

Люсет, дочь Сильвана, -Анна-Якобина Саломон».

– Да, не плохо, -только и сказала Магдалена. Она слабо разбиралась в музыке и в таких вопросах всецело полагалась на мужа и свекра.

3

Постепенно старик Людвиг стал ловить себя на мысли, что ему нравятся еженедельные посещения семьи сына. Чаще он наведывался, когда сын был на службе или на уроках. В теплые погожие деньки брал на руки полуторагодовалого внука, расхаживал с ним по двору, смешно и неуклюже приседал, мурлыча что-то на непонятном языке, Магдалена выглядывала из окна с шитьем в руках. Она тоже оттаивала сердцем во время этих визитов. Стан ее выпрямлялся, в глазах загорались давно позабытые искорки. Она красиво улыбалась, улыбка ей шла. В самые жаркие дни и очень редко капельмейстер брал внука с собой на прогулку по городу. Шел медленно и важно, не торопясь. На левой руке крепко держал двухлетнего внука. Останавливался возле каждой лавки, заводил разговор. Человеком он был известным и почти каждый встречный считал своим долгом поприветствовать уважаемого капельмейстера да еще и с внуком.

.Давний друг капельмейстера-органист ван Эден подолгу не отпускал друга. Вместе сидели в просторной прохладе церкви. Малыш был непоседой. В два года все так интересно. Капельмейстер уже с трудом удерживает его на коленях. Эден улыбается. Малыш ручкой

тычет в деревянное распятие, переводит взгляд на ангелочков под куполом. А

звуки! Это чудо какое-то! Откуда они? Маленький Людвиг испуганно прячет личико в

праздничном жабо деда. Проходит несколько минут и малыш начинает прислушиваться.

Несколько минут молчания и музыки.

– Как тебе? -спрашивает дед.

Маленький Людвиг показывает пальчиком вверх.

– Да, да, там музыка, -говорит дед.

С ван Эденом они пропускают по стаканчику винца. У малыша леденец на палочке. И для него это праздник. Только к вечеру они возвращаются к матери. Напоследок старик делает еще один круг по двору. Спешит, похвалится Фишеру- старшему:

– Он уже говорит.

– Ну… это вряд ли, -сомневается Фишер.

– Скажи: «деда», «де-да».

Маленький Людвиг старается лепетать что-то похожее..Все смеются. За время отсутствия

свекра и малыша Магдалена успевает сходить на реку постирать, приготовить еду, пошить и даже немного вздремнуть. С каждым визитом свекра она узнает его все лучше.

Сколько тепла и мудрости в этом угрюмом немногословном старике. В кого же Иоганн?

Может в мать? Страсть к вину не должна передаваться в наследство. На прощание старик ворчит:

– Пора вам переезжать от Фишеров.

– Куда? В такую же конуру, как эта?

Капельмейстер хмурит густые брови.

– Иоганн снова придет поздно?

– Я не знаю. Это не от меня зависит. После репетиции его сиятельство приглашает некоторых музыкантов к себе. Кого именно я выясню. Там у кого-то из господ день ангела и они изволили просить музыкантов на вечер.

– Нет, я не жалуюсь, но иногда как-то…

– Я понимаю, -говорит капельмейстер и снова, словно невзначай, Магдалена находит в

маленьком камзоле сына один золотой. Господин Людвиг, Господин Людвиг…

Первые воспоминания скупы и обрывисты. Вот руки деда, крепкие мускулистые, щетина его шок колется, но это весело и смешно. Ему, Людвигу, нравится, когда эти крепкие руки

подбрасывают его вверх, потом крепко кружат его. Смешно до колик. Вот они идут с дедом вдоль улицы, спускаются к берегу. Шумит вода и дед садит его на простой пенек над самой водой, снимает парик, расстегивает камзол и снимает чулки. Руками растирает голые ступни. Маленький Людвиг долго не может усидеть на месте. Сейчас он прячется от деда за деревом

и нужно только терпение чтобы» деда» не нашел его. А «деда»все сидит на берегу и лишь голые ступни в воде. Несколько кислых виноградин в бумажном кулечке. Какие же они кислые!«Деда»улыбается. Потом он совершает чудо. Большой обломок коры превращается в корабль, ветка и лист клена в парус и… Чудо, волна уносит настоящий пиратский корабль вниз по течению.«Деда»достает из сумки бутылку вина и хлеб с кусочками сыра и свиного окорока. Между хлебом и окороком толстый слой масла и запах этот сводит с ума. Капельмейстер попивает винцо, закусывает, и Людвигу перепадает несколько кусочков.

– Нет, нет! Это тебе еще рано.

Капельмейстер прячет бутылку за спиной.

– Смотри, -говорит «деда».

Маленькой палочкой он шевелит жука, переворачивает его на жесткую блестящую спинку.

Жук гудит, он, вероятно, обижен, ему не нравится. Смешно. Деда смеется. Его строгий костюм распахнут, грудь спокойно дышит и он, Людвиг-младший ложится прямо на грудь деда. Как хорошо. Потом они возвращаются в дом. Снова с его дедом раскланиваются,

снова негромкие разговоры и прихлопывания по щечкам и плечам. Ему это не нравится. Лучше, когда»деда» сажает его к себе на шею, тогда виден весь город и сама городская ратуша с часами, лента блестящего Рейна вдалеке, и гряда виноградников уже совсем вдали.

Память меняет картины. А вот это отец. Какой он смешной. Он танцует прямо в комнате, хлопает в ладоши и приглашает к этому танцу его. Шаг, еще шаг… Вот так! Так! Отец

бросается к инструменту и одной рукой стучит по клавише, другой машет и пытается

приседать. Это папе трудно и он падает на маленькую табуреточку. Табуреточка трещит,

ломается и папа падает прямо на пол. Смеется он, смеется мама. Мама так счастлива и он

обнимает ее за шею, виснет прямо на ней. Как же хорошо им втроем.

Есть еще запахи. Запах горячей, пахучей сдобы из окон Фишеров. Цецилия- плутовка сейчас стоит на пороге и протягивает Людвигу большой ароматный крендель.

– Шаг… еще… вот…

Сзади его поддерживают мамины (это он уже точно знает) ласковые руки. Как тяжело даются первые две ступеньки.

– Молодец! -звучит чей-то голос.

Людвиг цепко хватается за крендель, теперь он его не отпустит.

Все смеются, смеется и Людвиг. Кроме лиц есть еще и животные. Огромный рыжий петух смело идет на встречу Людвигу. Мама рядом и значит боятся нечего. Людвиг машет небольшой палочкой: настоящий воин. Враг побежден и снова смех, руки матери и солнце. В подвале есть мыши. Мама говорит, их не стоит боятся, они сами нас боятся. Есть еще кошки и собаки. Какие они все большие! Самые большие-лошади!

Но есть и печальные картинки. Играет орган, противно пахнет свечами, нафталином, смесью духов и пота. Из-за пышных юбок и камзолов ему ничего не видно. Отец берет его на руки и тихо шепчет:

– Иди, попрощайся с дедой.

Отец опускает его с рук на землю и слегка толкает его в спину. Странно, почему надо прощаться с дедом? Почему он так неподвижно лежит и почему именно здесь, в церкви? Почему мама плачет? Почему так громко играет орган и много людей подходят к ЕГО

деду и целуют его лоб? Больше воспоминаний нет. Начинается самое обычное детство и

в этом детстве уже нет места воспоминаниям. Теперь каждый день невесел и сер. Вот и сегодня обычный нудный день, дождь и туман и весь день прошел впустую, вот сейчас

вечер и отец сидит уже несколько часов над огромной кипой бумаг и бухгалтерских томов. Все они огромные, пыльные и пахнут противно. Отец, обхватив голову руками, ерошит волосы, потягивает вино прямо из горлышка и пыхтит. Он потеет, дышит тяжело, но все напрасно. На подмогу ему приходит Теодор Фишер, давний друг юности.

– Я ничего не понимаю, это какая-то абракадабра!

– Тут и французский и …кажется… может… голландский, -предполагает Теодор.

– Мой старик вел дела с купцами сам, без посредников. Накладные, расписки, квитанции-

все в полном порядке, но «выжать» что-то из них мне не удастся. Хорошо, что долгов нет.

– Твоему отцу доверяли и без расписок. Он знал толк в торговле

– А мне, по-твоему, не доверяют? -обиделся Иоганн.

Магдалена успокоила мужа.

– Главное, Теодор прав, обошлось без долгов.

– А что мне с этого?!Я стараюсь что-то выжать из этих бумажек. Скоро появится еще один рот

(Иоганн кивает на округлившийся живот жены) а мне и этого (кивок в сторону Людвига)

не прокормить.

– Ты тоже в этом немного…«виноват», -пробует пошутить Магдалена.

– А что с прошением? -спрашивает Фишер.

– Пусто, как в моем кошельке. Вот!

Из вороха бумаг Иоганн протягивает листок дорогой бумаги с гербом в углу.

«Жене умершего капельмейстера, проживающей в монастыре, за время пребывания ее там,

впредь до особого распоряжения, выдавать по 60 имп. талеров ежегодно.

Бонн,8 января 1744 г.»

– Не так уж и плохо. Ей там лучше, а вам здесь. Еще один рот ты бы точно не прокормил.

А про тебя?

– Пока без изменений. Чувствую, что это «пока» затянется надолго. А этот малец уже жрет за двоих. Иди сюда, чертенок, побей клавиши.

Обернувшись к Теодору, жестом пригласил его присесть.

– Сейчас увидишь.

Странно, обычно отец не разрешает самостоятельно прикасаться к клавесину. Инструмент и так от старости чуть не рассыпается, надо быть острожным, но на этот раз отец добр.

– Подай скрипку, -говорит он матери.

Простая мелодия, несколько нот.

– Повтори, -приказывает отец.

Ну, это очень просто. Людвиг одним пальцем повторяет за скрипкой.

– А теперь тоже самое вместе.

А это еще легче.

– Вот так и живем. Бедно, но весело.

Теодор напряженно молчит, будто что-то вспоминает. Наконец, говорит:

– А помнишь, несколько лет назад у нас выступал такой малец… как его…

– Моцарт!

– Точно, Моцарт! Но тому лет шесть было.

– Небольшая разница. Начни сейчас, а через годик покажешь его важным господам. Они это любят.

Иоганн обиделся.

– Ты обезьянку с моего сына хочешь сделать?!

– Да причем здесь это. У твоего мальца есть талант, это заметно. С возрастом он будет музыкантом так почему бы на начать сейчас. Мы все стареем. Кто тебя самого кормить на

старости лет будет?

Иоганн молча соображал. Пальцем поманил к себе сына, пристально смерил его взглядом, словно прицениваясь к товару.

– Что-то в этом есть. Бренчать по клавишам мы его научим, а что дальше?

– Дальше -видно будет.

Ладно, пойдем к Хойзеру, пропустим по стаканчику, обмозгуем.

– Когда ты будешь? -спросила Магдалена.

– Сегодня, -кратко ответил Иоганн.

Иоганн не шутил, когда говорил, что Людвигом надо заняться. Магдалена надеялась, что ее муж забудет о своем новом увлечении, как всегда бросит, не начав, но она ошиблась. Уже к осени следующего года Иоганн начал занятия с сыном. В один из вечеров, пропустив стаканчик для ясности сознания, усадил Людвига за клавесин.

– Хватит бренчать без толку. Тебе почти пять, пора приниматься за дело. Вот!

Иоганн поставил на инструмент первые попавшиеся под руку ноты.

– Это-ноты. Играют только по ним.

– А без них?

Зря спросил. Отец отвесил затрещину.

– Все можно объяснить спокойно, -заметила Магдалена.

– Дочка повара-сиди тихо.

Магдалена нагнула голову, стараясь не смотреть в сторону сына. Иоганн наиграл самую простую гамму.

– Повтори.

– По нотам? -осторожно спросил Людвиг.

Иоганн карандашом на свободном месте написал несколько нот.

– Вот это то, что ты сейчас сыграл.

– А без этих букашек нельзя?

Снова затрещина.

– Магда, он туп как вся твоя семейка!

Магдалена на этот раз молчит.

– А ты что хохочешь? Повтори еще раз.

– Но я не хочу… по нотам…

Еще одна затрещина и Людвиг летит со стула в угол. Плач, грохот падающего подсвечника,

ругань отца. Людвиг прячет лицо в юбке матери, ласковые руки обнимают его голову и мама

целует его.

– Мама, я не хочу учить музыку.

Иоганн за шиворот тащит сына к инструменту. Плач в соседней комнате. Это плачет двухнедельный Каспар- младший ван Бетховен.

– Уйми своих горлопанов! Что один, что другой-идиоты!

Сейчас Иоганн еле стоит на ногах. Лицо багрово-темное, дыхание прерывисто и он не находит себе места от злости. Вот-вот и он бросится на Магдалену. Она стоит во весь свой небольшой рост: маленькая щуплая женщина, готовая на все ради своих сыновей. Ей внезапно становится трудно дышать, во рту появляется привкус крови, начинает душить кашель. Но

отступать некуда. На этот раз она не отступит.

– После смерти отца ты стал не управляем.

– Заткнись, лакейская подстилка!

– Это за то, что я вдова? Тебя это никогда не волновало, а что сейчас? Внезапно прозрел?

Ответить Иоганну нечем и потому он просто кричит.

– Иди, иди! Там твой второй ублюдок орет!

– Я-то уйду, а вот с кем ты останешся, пьянчужка.

Все это она говорит спокойно, с трудом скрывая волнение, стараясь не кашлять. Надо просто успокоиться, прислонится к стене и на минуту закрыть глаза-само пройдет. Но с Иоганном это невозможно. Людвиг начинает плакать еще громче и она уводит его в соседнюю комнату, к плачущему малышу. Чуть громче и кажется она сойдет с ума и задушит мужа.

Господи, какой позор, Все это слышат Фишеры и соседи из ближайшего дома. Стыдно! За дверью Иоганн буянит. Падают стулья, звенит посуда и несчастный не в чем не повинный клавесин жалобно дребезжит. Звон стекла-кажется Иоганн запустил в окно канделябром или чем-то тяжелым. Стук двери, шаги по лестнице. Тишина.

Магдалена бессильно опускается на кровать рядом с колыбелькой. Вот теперь можно поплакать. Боже, как это все произошло? Так хорошо начиналось. Молодой, веселый Иоганн и его дружок Фишер шесть лет назад нагрянули в ее захолустный Эренбрейтштейн и сразу развеселили всех жителей. Фишер пел, Иоганн играл на цитре и скрипке, приседал,

корчил разные рожицы, а уж какой рассказчик. Вот умел навеять что-то ее женскому сердцу. А может просто тогда было одиноко молодой милой вдове без детей. Вдова в двадцать лет! И

тут он-молодой, остроумный, веселый, А как ухаживал! И что было в этом оболтусе, где были

ее глаза и мозги? Это потом она узнала, что мать Иоганна пьянчужка и взаперти в женском монастыре, еще позже, уже после рождения Людвига, узнала, что муж может быть просто жестоким, Глупость не в счет. Сейчас она все чаще вспоминала старика капельмейстера. Будь он сейчас жив, такого бы не случилось. В последнее свое лето Капельмейстер пригласил ее к себе. Маленький Людвиг был под присмотром Цецилии Фишер, а она шла с рынка. Там они и повстречались. Старый капельмейстер почти силой увлек ее к себе, Шесть больших комнат, обстановка поразила ее. Она и раньше знала, что свекр в их родном Бонне

занимается винной торговлей, ведет связи с Францией, Голландией, уважаемый негоциант.

(слово это часто слышала в разговоре) В тот день старик долго водил невестку за руку по

всем комнатам, открывал сундуки и шкафы, пробовал на прочность редкие ткани, нюхал,

заставляя теребить ноготком фарфор и хрусталь. Шкафы, полные серебряной и позолоченной

посуды, вилки и ложки с незнакомыми вензелями, люстры и подсвечники редкой красоты и работы-все это старик обводил взглядом полным превосходства и гордости. На минуту остановился у окна, расстегнул тугой воротник. Как тяжело дышать…

– Вот такие дела, Елена.

Он впервые назвал ее Еленой. Редко, в далеком детстве так называл ее отец, изредка муж, но больше никто. Она подошла к нему, прижалась щекой к его широкой спине. Ладонью вполоборота капельмейстер ласково погладил ее по волосам. На большее он не решался. Сколько минут она простояла вот так-прижавшись к свекру, плача тихо и обреченно,

она не запомнила. Старик тяжело дышит, шершавая рука его лежит на ее волосах.

– Вон, бежит наш бегун, -заметил Людвиг своего сына, спешащего к его дому.-Когда-нибудь

добегается до своего конца.

Магдалена молчала, прижавшись к спине свекра. И вот сейчас она поняла -то была последняя встреча. Отложенное завещание немногословного, скупого на чувства капельмейстера. Чем он еще мог помочь семье? Последние теплые слова свекра:

– Мне ведь с собой это не забирать…

За буднями та встреча забылась и вот теперь, обнимая плачущего сына, она молила Бога о невозможном.

Наблюдая за уроками сына, Магдалена надеялась, что хуже быть не может, но она ошибалась. Через месяц рядом с сыном и мужем она увидела грязноватого непричесанного мужлана в грязном сюртуке и без парика. Мужчина нетвердо стоял на ногах и глупо улыбался.

Попросив мужа пройти с ней в комнату, Магдалена зашептала:

– Что ЭТО?

– Совсем забыл! Помнишь, ты говорила, что концы не свести, жаловалась… Но я ведь не промах.

Это наш новый квартирант -Тобиас Пфайфер, музыкант, мастер на все руки. Я договорился:

он будет за стол и кровать учить нашего оболтуса.

Магдалена широко раскрыла глаза, Слов не было.

– Какая квартира, Иоганн? У нас две комнаты, нам самим жить негде.

– А чулан? Там можно поставить кровать и тумбочку, а столоваться он будет в нашей кухне. Ты его и не увидишь. Он с утра до вечера в оркестре и только ночевать будет у нас. Пару монет нам помешают?