Так и случилось. К тому времени – августу 1892 года – С. Ю. Витте стремительно преодолел дистанцию от директора Департамента железнодорожных дел, специально для него созданного, до руководителя одного из важнейших ведомств – Министерства финансов, на полгода задержавшись в кресле министра путей сообщения. О его пребывании во главе путейского ведомства очень выразительно написали И. И. Колышко и С. М. Проппер. Что показательно: первые действия начинающего министра напоминали «утро стрелецкой казни», так как вся верхушка министерства была вынуждена оставить свои посты. Подобная решительность редко сопровождала дебют начинающего сановника.

Карьере С. Ю. Витте не помешала даже женитьба на разведенной еврейке Матильде Лисаневич (урожденной Нурок). Первая жена Витте – Надежда Спиридонова (в девичестве Иваненко), дочь черниговского губернского предводителя дворянства, – умерла осенью 1890 года. За разрешением на второй брак С. Ю. Витте (накануне назначения его министром финансов) через И. Н. Дурново обратился к самодержцу. Противники Витте позднее распространили легенду, что Александр III разрешил своему любимцу жениться «хотя бы на козе»^[18], в действительности же царь ответил: «Мне он нужен как сведущий и способный человек, а что мне за дело до его жены»^[19]. Тем не менее М. И. Витте долгое время (до осени 1905 года) не была принята при дворе, что постоянно уязвляло самолюбие обоих супругов.

Большую роль в начале петербургской карьеры С. Ю. Витте сыграл князь В. П. Мещерский, немало потрудившийся для примирения нового министра с верхами столичной бюрократии, презрительно смотревшей на него как на выскочку. Важно было и то, что С. Ю. Витте смог быстро завоевать расположение К. П. Победоносцева, обер-прокурора Синода, всесильного «серого кардинала» во время царствования Александра III, несколько утратившего свое влияние при Николае II. В атмосфере интриг С. Ю. Витте сразу зарекомендовал себя умным и беспощадным противником, крайним прагматиком в поступках, готовым использовать для достижения своей цели любые средства. Интересы карьеры для него целиком подчиняли себе политические взгляды, это граничило с полной беспринципностью.

Парадокс: едва ли не самый успешный министр финансов императорской России при вступлении в должность совершенно не обладал необходимыми знаниями. Он слабо ориентировался в финансовой сфере, не понимал природу денег, склонялся к сторонникам серебряного рубля и эмиссионных решений в кредитной политике. Так, он выступал за проведение ускоренного железнодорожного строительства путем эмиссии специальных бумажных «сибирских рублей», за значительное расширение кредитных операций Государственного банка. Лишь энергичные протесты Н. Х. Бунге и других сановников, опасавшихся падения курса российской валюты за границей, заставили министра призадуматься. В итоге от своих намерений он отказался.

Должность министра финансов С. Ю. Витте занимал 11 лет, с августа 1892 до августа 1903 года. На этот пост он вступил, будучи сторонником капиталистического развития России, ее ускоренного промышленного развития. Как никто из его предшественников, будущий граф опирался при этом на силу государственной власти в экономике, а не на частную инициативу. При С. Ю. Витте Министерство финансов значительно расширило свое влияние, став центром всего государственного управления в России.

Большинство российских министров финансов, исполняя эту должность в течение сколько-нибудь продолжительного срока, предлагали программу благоустройства российских финансов, находившихся, как правило, в плачевном состоянии. С. Ю. Витте в этом отношении не являлся исключением. Заняв пост, он постепенно сформулировал свое, отличное от предшественников, видение российской экономики и роли государственных структур в ее развитии, названной еще при жизни автора «системой Витте». Система эта исключительно важна для понимания роли С. Ю. Витте в истории России.

В основе «системы Витте» находились противоречивые представления о незыблемости самодержавной власти в России и неизбежности экономического развития по европейскому, капиталистическому типу. При этом С. Ю. Витте постулировал необходимость ускоренного развития отечественной индустрии, опираясь как на внутренние ресурсы (акцизы и косвенные налоги, перераспределяемые через бюджет в пользу развития промышленности), так и внешние – в виде масштабных государственных займов и политики таможенного протекционизма.

«Система Витте» требовала больших денег, а с ними в России, как всегда, было трудно. Условия, в которых С. Ю. Витте принял Министерство финансов, нельзя назвать слишком благополучными. Да, ординарный бюджет стал уже устойчиво профицитным, но был еще экстраординарный, куда включалась, к примеру, часть весьма немалых военных расходов. И. А. Вышнеградский оставил преемнику общий бюджетный дефицит в 74,3 миллиона рублей.

Для его ликвидации С. Ю. Витте пошел по традиционному пути значительного увеличения косвенных налогов, в результате их размер с 1892 по 1901 год вырос на 50 %. Одной из важнейших мер стало восстановление с 1895 года казенной монополии на продажу спиртных напитков, отмененной в 1827 году Е. Ф. Канкриным. К 1901 году эта статья давала уже более ¹/₅ всех поступлений государственного бюджета. Разумеется, в ответ оппоненты заявили о спаивании России, а в начале XX века, уже после С. Ю. Витте, даже в Государственной думе бюджет Российской империи открыто называли «пьяным». Но в хоре критиков винной монополии звучало не так много действительно справедливых упреков. Высокая цена на водку не содействовала пьянству, для его ограничения был предпринят ряд мер (ограниченное время работы казенных лавок, установлен предельно малый размер продаваемой посуды с водкой, активно велась антиалкогольная пропаганда и др.). Показательны рассуждения С. Ю. Витте, которые привел Н. А. Вельяминов: министр финансов понимал всю сложность проблемы, но не знал иного столь же важного источника для пополнения казны. «С<ергей> Ю<льевич> был прав, когда говорил, что монополия была менее безнравственным приемом, чем система акциза и откупа с их развращающими народ кабаками, ведь бесспорно, что С<ергею> Ю<льевичу> мы были обязаны уничтожением кабака и введением винных лавок, в которых не давали водки под залог вещей и нельзя было найти притона всем порокам, как это бывало в кабаках. По праздникам водка не продавалась, и, наконец, народу давали по крайней мере чистый спирт вместо той отравы, которой торговали кабаки»^[20]. Вообще, С. Ю. Витте неправомерно обвинять в спаивании России – причины пьянства находились в другой плоскости (социальные проблемы в городе и деревне).

Усиление косвенного обложения увеличило поступления в казну к концу 1890-х годов почти в 1,6 раза. Быстро росла и доходная часть бюджета в целом. В 1902 году она уже перевалила за 2 млрд руб. (2107,5 млн руб. против 1047,4 млн руб. в 1890 году). Средние темпы прироста в год составили 10,5 %, что было рекордом для России. Особенностью российского бюджета также являлось то, что он охватывал бо́льшую, чем в других странах, долю валового внутреннего продукта. Это означало усиление роли государства в экономике и большое напряжение платежеспособных сил населения. С. Ю. Витте хорошо понимал проблему и поэтому с начала XX века заявлял о невозможности наращивать расходы бюджета.

Аккумулированные таким образом средства министр финансов бросал на железнодорожное строительство (прежде всего, на Сибирскую железную дорогу от Петербурга до Владивостока, строго следуя завету Александра III – строить из русских материалов, руками российских рабочих, оснащать российским оборудованием), которое являлось локомотивом для развития тяжелой промышленности в империи, и казенную промышленность, в значительной степени трудившуюся на нужды вооруженных сил. В его представлении железные дороги должны были стать транспортными артериями, по которым продукция, произведенная на российских фабриках, потечет на внешние, преимущественно восточные рынки. Отсюда его стремление завоевать эти рынки для России. Ставка на внешнего потребителя отражала понимание того, что внутренний российский рынок слаб и не в состоянии обеспечить бурный рост фабрично-заводской промышленности. Характерна также взаимосвязь экономического курса с внешней политикой – до этого в России подобный подход не практиковался. С. Ю. Витте делал ставку на союз с Францией, обеспечивающий доступ на парижский фондовый рынок, на благоприятные отношения с Германией – основной покупательницей российского хлеба, а также на активную политику на Дальнем Востоке, выражавшуюся в стремлении экономически доминировать на значительной, если не большей, части Китая. Базовыми условиями для этой политики стали бездефицитный государственный бюджет и сильный, свободный от колебаний курса рубль, почему С. Ю. Витте и настоял на введении золотого стандарта, успешно осуществленном в 1897 году. Рубль был девальвирован на ¹/₃, установлен свободный размен кредитных билетов на золото, при этом право эмиссии Государственного банка было ограничено суммой в 300 млн руб. сверх обеспеченных золотым запасом. Реформа придала рублю невиданную устойчивость. Свободный размен на золото не прекращался даже в ходе революции 1905 года, конец ему положила только Первая мировая война.

Конечно, у «системы Витте» было немало критиков, однако большинство их не могли убедительно обосновать свои нападки. Тем интереснее сегодня читать мнения компетентных авторов, например К. Ф. Головина, хозяина небольшого политического салона, известного публициста, который отличался редкой политической прозорливостью. Выдержки из его мемуаров представлены в настоящем издании. К. Ф. Головин подметил спорность ряда решений С. Ю. Витте и показал основания, по которым министра критиковали справа. Так, многие авторы писали о серьезной опасности оттока золота из России в случае перевода рубля на золотой стандарт. В том, что такая опасность существовала на бумаге, они были правы. Более тонкие знатоки финансов, и среди них К. Ф. Головин, говорили о дефиците платежного баланса империи^[21]. Он и его единомышленники придерживались мнения, что баланс складывался не в пользу России, на чем во многом строилась уверенность правых в скором экономическом крахе политики С. Ю. Витте. Однако современные исследования, прежде всего П. Грегори, показали правоту С. Ю. Витте: при нем и далее в начале XX века платежный баланс благодаря значительному положительному сальдо во внешней торговле, профициту бюджета и внешним займам являлся устойчиво положительным, несмотря на существенный отток золота за границу в основном через кошельки русских путешественников^[22].

Из «системы Витте», как подметили еще современники, практически выпадало сельское хозяйство. Действительно, министр финансов рассматривал аграрный сектор исключительно как источник средств, не заботился о его развитии. Свою позицию он оправдывал кризисом помещичьего землевладения и многочисленными препонами для развития крестьянского хозяйства, прежде всего в виде сельской передельной общины. Такой взгляд был большим заблуждением крупного политика. Хотя в начале XX века С. Ю. Витте попытался несколько изменить прежние подходы и оценки, инициировав и возглавив Особое совещание по нуждам сельскохозяйственной промышленности (1902 год), но это произошло уже на излете его карьеры как главы финансового ведомства.

Неприятным сюрпризом для министра финансов и его курса стал мировой экономический кризис, разгоревшийся в 1899 году, и последовавший за ним экономический спад, который Россия пережила чуть позже и тяжелее, чем другие страны (он оказался осложнен Русско-японской войной 1904–1905 годов и революцией 1905 года). Прежние масштабные заимствования за границей исключались. Внутренних источников не хватало, С. Ю. Витте пришлось признать чрезвычайное напряжение платежеспособных сил населения, преимущественно крестьянства.

«Система Витте», заключавшаяся в идее не просто воздействия, а фактически управления экономикой с помощью формирования мощного государственного хозяйства, оказалась обоюдоострым оружием. Наряду с впечатляющими успехами она деформировала процесс естественного роста и развития частной инициативы. «Естественное» развитие капитализма в России упиралось прежде всего в необходимость политических перемен. Попытка С. Ю. Витте модернизировать страну при сохранении в неизменности самодержавного режима принесла успех только на короткое время, затем нерешенные проблемы лишь обострились.

С. Ю. Витте всегда стремился играть роль первого министра. Добиться такого положения ему удалось только к концу 1890-х годов, особенно после дискуссии с министром внутренних дел И. Л. Горемыкиным о земстве. Полемика, начавшаяся с вопроса о целесообразности введения земских учреждений в западных губерниях, была искусно повернута С. Ю. Витте к обсуждению совместимости самодержавия и самоуправления. Он отлично понимал, что в тогдашней атмосфере победу в подобном споре обеспечивает приверженность более правым взглядам, чем позиция его оппонента, и в обмене записками (по две с каждой стороны) министр финансов постарался выставить И. Л. Горемыкина сторонником земства и, следовательно, по логике С. Ю. Витте, врагом самодержавия. Это во многом способствовало тому, что министром внутренних дел стал Д. С. Сипягин – друг С. Ю. Витте. Через некоторое время министр финансов, как ни в чем не бывало, заявлял, что никогда не был противником земства^[23]. Аналогичных примеров из его биографии можно привести немало, но действия такого рода хотя и приносили временный успех, но никогда не делали положение С. Ю. Витте прочным.

Он также вмешивался в любые вопросы: например, в еврейский^[24]. Вел сановник себя самоуверенно, собеседникам даже казалось, что нагло или цинично. Он не стеснялся давать безапелляционные оценки, жестко настаивал на своих взглядах. Однако все это С. Ю. Витте позволял себе делать только за пределами царского кабинета. С Николаем II, несмотря на уничижительную характеристику его в мемуарах, он вел себя иначе, настолько, что это удивляло даже много повидавших придворных. «Всех нас поразила тогда манера С. Ю. Витте держаться при его величестве. В ней было слишком много подобострастного и ненужного. Странно было видеть статс-секретаря, бывшего председателя Совета министров, бывшего министра путей сообщения и финансов, члена Государственного совета, который держал руки по швам, все время низко кланялся, отвечал „так точно“ и „никак нет“, титуловал его величество всегда его полным титулом и т. п., что обыкновенно делали только новички при дворе, а никак не люди с таким положением»^[25]. Впрочем, напрасно: по свидетельству С. Е. Крыжановского, царь понимал неискренность поведения своего министра^[26].

С. Ю. Витте проявил себя и как стратег во внешней политике России. Для воплощения в жизнь своих планов завоевания восточных рынков для быстро растущей русской промышленности министр финансов создал в конце 1895 года Русско-Китайский банк при активном участии французского капитала, а в 1896 году настоял на заключении с Китаем тайного союзного соглашения, которое позволило осуществить строительство части Сибирской железной дороги (из Забайкалья до Владивостока) по территории Маньчжурии – КВЖД. Дорога и банк, формально являясь акционерными обществами, на самом деле находились под полным контролем Министерства финансов. Однако экономической мощи России явно недоставало для претворения в жизнь столь грандиозного проекта. С. Ю. Витте также недостаточно хорошо был знаком с дальневосточными реалиями. Он был абсолютно убежден, что «при проведении железной дороги через Монголию и Маньчжурию нельзя ожидать никаких опасностей, ни противодействия со стороны местного населения. Население это, находящееся, бесспорно, на низшей ступени культурного развития, тем именно и отличается, что ему совершенно чужды какие бы то ни было политические, национальные или даже религиозные идеалы и что оно заботится исключительно о своем прокормлении и преклоняется перед силою денег»^[27]. Эти утверждения, сделанные министром финансов на одном из особых совещаний в апреле 1898 года, были полностью опровергнуты спустя два года вспыхнувшим боксерским восстанием, в ходе которого КВЖД, и особенно строящаяся ЮМЖД до Порт-Артура, понесли колоссальный ущерб, исчислявшийся в десятки миллионов рублей. Упорство С. Ю. Витте, его нежелание признавать очевидное и настойчивость в проведении своей программы создали благоприятную почву для оппонирования такой политике (министр иностранных дел М. Н. Муравьев (1895–1900), военный министр А. Н. Куропаткин (1898–1904), наконец, безобразовцы).

Безобразовцами принято называть неофициальную группу лиц, выступивших в начале 1898 года против сворачивания активной русской политики в Корее, за что ратовал С. Ю. Витте после заключения договора об аренде Ляодунского полуострова (март 1898 года). Отставной гвардейский полковник А. М. Безобразов, его коллега В. М. Вонлярлярский, пограничный комиссар на Дальнем Востоке Н. Г. Матюнин, контр-адмирал А. М. Абаза и некоторые другие их сторонники предложили не только не уходить из Кореи, а резко усилить там русское присутствие, используя концессии. В частности, особую ставку они делали на право заготовки леса на корейском берегу пограничной реки Ялу, полученное владивостокским купцом Ю. И. Бринером. Благодаря близкому знакомству А. М. Безобразова с бывшим министром двора графом И. И. Воронцовым-Дашковым, новоявленные «концессионеры» сумели получить доступ к Николаю II, который дал ход частной инициативе. И все бы ничего, если бы дело ограничилось концессиями. Безобразовцы очень быстро поставили вопрос о смене всей дальневосточной политики России, с этого момента началась их борьба с С. Ю. Витте как главным ее приверженцем, за влияние. Царь, поддерживавший безобразовцев, долгое время не принимал окончательного решения. Первое время казалось, что С. Ю. Витте сможет без труда справиться со своими оппонентами. Однако после восстания боксеров и ввода русских войск в Маньчжурию (1900 год) позиции России в регионе становились все более неоднозначными. Против Петербурга выступили Англия, САСШ, Япония при молчаливом одобрении Германии и осторожном поведении Франции. Осенью 1902 года, в условиях назревающего конфликта, С. Ю. Витте совершил поездку на Дальний Восток^[28]. По ее результатам он признал, что достижение первоначальных целей – господство на рынках Китая – на тот момент являлось невозможным, поэтому министр финансов рекомендовал царю свернуть русскую активность в регионе и довольствоваться защитой завоеванных позиций. Это предложение оказалось роковым для карьеры С. Ю. Витте: да, он был совершенно прав в своих рекомендациях, но разочарование Николая II оказалось настолько велико, что он принял сторону безобразовцев, советовавших не только не останавливаться на достигнутом, но и, наоборот, наращивать активность, сделав ставку на псевдочастные предприятия и вооруженную силу.

Отставка С. Ю. Витте 17 августа 1903 года была во многом результатом его неудачной стратегии на Дальнем Востоке. Затем последовала Русско-японская война 1904–1905 годов, которая подвела черту под всей политикой России в регионе за предшествовавшие ей 10 лет. Конечно, С. Ю. Витте всегда отрицал, что он виноват в вооруженном конфликте. Да, он был прав, когда образно обрисовал кризис дальневосточной политики еще до начала войны А. Н. Куропаткину: «Представьте себе, что я повел своих гостей в „Аквариум“, а они, напившись пьяны, попали в публичный дом и наделали там скандалы. Неужели я виноват в этом? Я хотел ограничиться „Аквариумом“. Далее тянули другие»^[29]