И тихо, как кошка ступая, удалился он от двери, подобно тени шмыгнул в комнату своего молодого господина и там долго шептал ему на ухо.

Побледнел Аслан-Гирей, задрожал.

– Что же делать? – спросил он слугу. Тот пожал плечами.

– Не знаю, – ответил он. – Советовать не могу, но одно знаю: огороднику и его дочери не быть живыми.

И, поклонившись, вышел слуга.

Задумался Аслан-Гирей.

– Как быть? Что делать? – спрашивал он себя. – Пойти к отцу, признаться в своей любви к Гульнаре уже поздно: донос проклятого нищего сделал свое дело…

И поспешно он вышел, направился в конюшню, коня оседлал, вскочил на него и помчался в селение.

Около дома огородника остановил коня и громко крикнул:

– Лебедь, Лебедь!

И на зов выбежала Гульнара, смеющаяся, и старый Меджид подошел.

– Беда грозит нам великая, – проговорил Аслан-Гирей и рассказал о том, что во дворце хана произошло.

Вскрикнула Гульнара, руками всплеснула.

– Что же делать? – в тоске вскричала она.

– Бежать всем троим надо, – сказал Аслан-Гирей. – Пройдет немного времени, гнев отца уляжется, я вернусь домой и тогда женюсь на тебе, мой Лебедь, моя радость.

А старый Меджид послушал-послушал, проговорил:

– Как я говорил, так и случилось. Но прошлого уже не поправишь, надо думать о будущем. – Вы, – сказал он дочери и Аслан-Гирею, – бежите, а я останусь: я – человек старый, смерть давно ждет меня, и гнев хана мне не страшен…

– Отец! – вскричала Гульнара, бросилась к отцу, обняла его, заплакала, умоляла бежать.

Старик был непреклонен.

– Я останусь, – твердил он, – а вы бежите. Уже пора – погоня ханская может настигнуть вас.

Взял к себе в седло Аслан-Гирей плачущую Гульнару.

– Прощай, отец! – сказала Гульнара.

– Прощай, Меджид! – крикнул Аслан-Гирей.

– Прощайте, дети мои! Бог благословит и спасет вас! – сказал старик и заплакал.

Ударил Аслан-Гирей коня… Рванулся конь, поскакал.

А старик стоял одинокий, беспомощный, и текли слезы по его щекам.

По дороге со стороны города пыль поднялась – ханские воины мчались.

Прискакали к дому Меджида, стали спрашивать, где дочь его и сын хана?

– Не знаю, – ответил старик.

Обыскали воины весь дом, двор и огород и опять принялись допрашивать старика.

Молчал Меджид, и тогда один воин ударил его по голове кинжалом.

Сильный был удар, и старик мертвым упал.

– Вот как! – удивился воин. – Ведь и ударил-то я слабо, значит, голова у старика была плоха.

Потом подожгли воины дом, бросили в огонь труп Меджида.

* * *

В чужой стороне, в большом городе жили в бедности Аслан-Гирей и Гульнара. Золота не успел захватить с собой Аслан-Гирей и, когда были прожиты деньги, вырученные от продажи коня, пришлось жить трудами рук своих: на базаре Аслан-Гирей тяжести переносил, а Гульнара работала в богатых домах черную работу.

Но они были молоды, сильно любили друг друга, и бедность сначала не казалась им тяжкой.

На окраине города, в маленькой хижине рыболова жили они, и рабочий день их начинался рано утром и кончался ночью.

Усталые, обессиленные возвращались они в свою хижину и спешили броситься на жесткую постель, чтобы во время короткого сна набраться сил для предстоящего трудового дня.

Ладони рук Аслан-Гирея не раз покрывались кровяными волдырями, пока не затвердели и не покрылись твердыми, как дерево, мозолями. А нежную кожу на лице, на шее солнце сожгло, и из белой темная стала она.

Побледнели, осунулись розовые щеки Гульнары, и реже слышался ее счастливый смех.

Но бедность не страшила Гульнару, она и раньше знала ее, страшно было потерять любовь Аслан-Гирея: стала она замечать, что часто задумывался он и о чем-то тяжко вздыхал.

– О чем ты думаешь? – спрашивала она его и в глаза ему заглядывала, желая прочитать его сокровенную думу.

А он, не отвечая на вопрос, насильно смеялся, обнимал и целовал ее.

И тоска пала на сердце Гульнары, но она глубоко затаила ее.

Прошел год, у Гульнары родился мальчик, но он жил не долго, потому что в груди матери не было молока для него, а кормилицу не на что было нанять.

И плакала Гульнара над мальчиком, и от слез потускнели ее ясные, красивые глаза.

Аслан-Гирей наружно показывал вид, что тоскует по сыну, а сам был рад его смерти: лишняя обуза с плеч свалилась.

И Гульнара чувствовала это, и еще тяжелее стала ее тоска.

Проходили дни за днями в тяжелом труде, в бедности, доходящей до нищеты, и не было радости, не было светлого луча в этой жизни.

И угрюмее становилось лицо Аслан-Гирея.

Несчастье случилось с Аслан-Гиреем: тяжесть большую он поднимал, надорвался и упал. Сил у него не было добраться до хижины, и принесли его товарищи по работе.

И лежал он тяжко больной и медленно умирал.

А Гульнара с утра до вечера принуждена была работать, чтобы заплатить рыболову за хижину и купить хлеба.

Мало платили ей за работу, и часто этой платы не хватало и на зелень, а мяса давно уже не пробовала ни она, ни Аслан-Гирей.

С каждым днем таял Аслан-Гирей, и тоска камнем ложилась на сердце Гульнары.

Хозяин хижины сжалился над больным и привел к нему врача.

Тот осмотрел Аслан-Гирея, сказал, что вылечить его можно легко, но лечение обойдется в два золотых.

А где их было взять?

И ночью долго плакала Гульнара, а утром тщательно вымыла лицо, причесала волосы, починила платье и пошла в город.

Жил в городе один богатый купец; старый он был, а женщин очень любил и, чтобы казаться молодым, красил черной краской свою седую бороду.

Увидел он раз Гульнару, прельстился ее красотой.

– Женщина, подари мне свою любовь, а я подарю тебе золотой, – сказал он ей.

В то время Гульнара прокляла его и прочь пошла.

А старика еще сильнее охватила страсть к ней, и найдя ее на базаре, предлагал ей продать ему свою любовь и каждый раз увеличивал плату.

– Десять золотых, женщина, большие деньги, – сказал он ей в последний раз, а она проклинала его и плакала от обиды.

А в то утро она сама его искала и увидела его, покупающим мясо к обеду.

Он только взглянул на нее, позабыл о мясе, подошел к ней, тихо сказал:

– Женщина, двенадцать золотых – хорошие деньги.

Насильно усмехнулась Гульнара.

– Ты мне покою не даешь, – сказала она. – Что мне делать с тобой?! Жаловаться не хочу – боюсь сраму, но чтобы ты больше не приставал ко мне, я согласна продать тебе свою любовь за пятнадцать золотых.

Пошла, продалась и получила кошелек с золотом.

Прибежала в хижину и радостно воскликнула:

– Мой милый. Бог счастье нам послал: на базаре нашла я кошелек с золотом. Вот посмотри!

И высыпала перед Аслан-Гиреем золото, пересчитала.

– Пятнадцать золотых! – воскликнула она удивленно. – Есть чем заплатить за твое лечение!..

И поспешно сунув под изголовье Аслан-Гирея кошелек с золотом, побежала за врачом.

Врач явился и, получив два золотых, начал каждый день приходить к больному лечить его.

И стал поправляться Аслан-Гирей, а Гульнара осунулась, в глазах ее глубокая печаль легла, и уже не слышался ее смех, не могла она открыто взглянуть в глаза Аслан-Гирею.

Утром уходила она на работу и возвращалась с нее измученная, молчаливая.

Жадным оказался врач, и еще два золотых потребовал за лечение, и Гульнара отдала их. И таяли золотые: на лекарство они шли, на лучшую пищу для больного, на одежду для него, и пришло время, когда последний золотой был истрачен.

А врач потребовал еще два золотых.

– Это уж последняя плата, – сказал он.

И опять, как в то утро. Гульнара долго умывалась, чинила платье и ушла, а когда возвратилась в хижину, молча сунула под изголовье Аслан-Гирея кошелек с десятью золотыми, старик-купец больше не дал.

Губы у Гульнары дрожали и, взглянув на Аслан-Гирея, она вышла на двор и там упала на землю, долго лежала, как мертвая.

Аслан-Гирей не спрашивал ее, где она взяла золотые, и она ему об этом ничего не говорила.

И потемнело его лицо, и молчалив он стал.

Поднялся с постели Аслан-Гирей, но работать еще не мог и, набираясь сил, он по целым дням сидел на берегу реки, смотрел на рыбаков, закидывавших невода. Вечером за ним приходила Гульнара, и оба они тихо возвращались в свою хижину.

Однажды шли они домой, и вдруг Аслан-Гирей увидел, что навстречу им едет сановник его отца, окруженный свитой.

Еще издали узнал сановник Аслан-Гирея, быстро слез с лошади, его примеру последовала и свита.

И, кланяясь, подошел сановник.

– Приветствую тебя, сын великого хана, – сказал он, приложив руку к сердцу. – Много месяцев искал я тебя и уже заранее простился с жизнью, потому что был обречен на казнь твоим отцом, если вернусь к нему без тебя.

– Здоров ли отец? – спросил Аслан-Гирей.

– Тоска по сыну угнетает хана, – сказал сановник, вздохнул и запечалилось его лицо. – Глаза его меркнут от слез. Обрадуй его, отдали его смертный час…

И сановник, старая придворная лисица, всхлипнул, и слеза выкатилась у него из глаз, поползла по щеке, а он нарочно не смахивал ее.

И сердце Аслан-Гирея от боли сжалось.

– Бедный, бедный отец, – прошептал он.

И совсем он не думал о Гульнаре, а она стояла молчаливая, глаз не смея поднять на сановника.

Посмотрел на нее сановник и проговорил, вздыхая:

– Милое дитя, Бог наградит тебя за то, что ты не покинула в несчастье сына славного хана.

Тоска давила Гульнару.

– Славная девушка, – продолжал сановник, – чтобы предстать перед ясные очи хана, доблестному сыну его надо вымыться в бане и одеться в лучшую одежду. Поэтому, прошу тебя, на время ты оставь нас. Вот тебе, – протянул он ей кошелек с золотом, – оденься в самую красивую одежду, и потом мы заедем за тобой.

Гульнара покачала головой и кошелек не взяла. Взглянула она на Аслан-Гирея, а тот, как бы не замечая ее взгляда, отвернулся.

И голову уронила, тихо пошла прочь.

Год прошел.

Старый хан умер. Похоронил его Аслан-Гирей и стал править страной.

И старые и молодые придворные льстецы в дугу гнули перед ним свои спины, прославляли его мудрость и добродетели, а народ ниц падал перед ним.

Еще при жизни отца женился Аслан-Гирей на красивой девушке, дочери хана соседней страны, и полюбил ее. Счастливым он себя чувствовал после пережитых лишений, и казалось ему, что и на самом деле он обладает теми добродетелями и мудростью, которые восхваляли в нем придворные льстецы.

И наслаждаясь своим счастьем, в пирах и соколиной охоте проводил он время и ни разу не вспомнил о Гульнаре, совсем забыл он ее.

Только однажды, возвращаясь с охоты берегом реки, он увидел на нем мертвое тело женщины, которую только что вытащили из воды, куда она сама бросилась.

Заглянул он в лицо ей, и казалось оно знакомым ему.

«Гульнара, – подумал он, но сейчас же сказал себе: – Нет, я ошибся: это не Гульнара, это другая женщина. Гульнара осталась на чужой стороне и не пропадет она: умеет она добывать золотые».

И злобно рассмеялся он.

Два года еще прошло, и скуку стал испытывать Аслан-Гирей.

Каждый день он видел одно и то же: сановники изгибались перед ним, льстили и лгали, народ приветствовал его криком, и не радость, а страх слышался в этом крике.

Надоели ему пиры и охота, опостылела жена, ленивая, изнеженная женщина.

Тоска овладела им. Чего-то недоставало ему, но чего, он не знал…

И в одну бессонную ночь, лежа в постели, он вспомнил свою прошлую жизнь, вспомнил свою первую любовь. Гульнару вспомнил и лебедя, которого около колодца убил, и в тоске закричал он, рыдая:

– Лебедь! Мой милый Лебедь, где ты?!

И встал он с постели, вышел в сад и, бродя по темным аллеям, громко звал:

– Лебедь, Лебедь, где ты?

И спал сад, и глухая ночь молчала.