2

Когда Барс был еще учеником у одного охотника, ему пришлось испытать чувство, похожее на то, какое испытывал теперь к нему Молния.

Впрочем, учитель Барса не был охотником-профессионалом. В Хоккайдо он был послан для обследования пригодности ореховых деревьев в качестве оружейного материала; перед тем же, как начать свои скитания по лесам и горам Хоккайдо, он слыл в провинции Муцу за первоклассного мастера фехтования.

Барс поступил к нему в ученики шестнадцатилетним мальчуганом. Время было тревожное, в памяти у всех были свежи перипетии реставрации Мэйдзи. Восемнадцати лет Барс вместе с учителем пробрался в Хоккайдо. С этого времени, собственно, и началась его многолетняя жизнь браконьера.

По лицу учителя никогда нельзя было узнать, какие чувства им владеют, но было в нем что-то такое, что иногда приводило Барса в трепет: Барс ощущал в своем учителе ту внутреннюю силу, непоколебимую и цепкую, которая выковывается японским фехтованием.

Как-то осенью, когда они бродили в горах, тянущихся цепью от Хиратори к Ниикаппу, Барс убил медведя. Глядя на мертвого зверя, учитель вдруг спросил Барса:

– Сколько раз стрелял – один, два?

Медведь был убит со второго выстрела.

– Два раза, – ответил Барс.

– Что делал медведь, когда ты заряжал ружье второй раз?

Вопросы учителя были острыми, как стрелы. Барс замялся, не зная, что ответить.

– Первая рана была не смертельная: медведь поднялся на задние лапы.

Этот момент действительно Барс помнил хорошо, но дальше он не помнил ничего. Не помнил даже, как во второй раз спустил курок. Правда, выстрел оказался точным, но не хватало еще чего-то, без чего в другой раз Барс рисковал промахнуться. На его счастье, на этот раз медведь был убит наповал, но только благодаря точности прицела. Как и ожидал Барс, учитель накричал на него:

– Дурак, болван! Медведь поднялся на задние лапы Скажи, пожалуйста! Что это за мужество видеть во время заряжания, что делает медведь! Оставь бродить по горам, это дело тебе не по плечу. Оставь, слышишь!

Учитель несколько раз ударил прикладом винтовки по телу зверя, из которого сочилась кровь. Потом сказал тихим, глухим голосом:

– Когда пуля попадает в медведя, то там, где она засела, шерсть раскрывается. Нужно научиться видеть это. А пока не научился, ты еще не охотник. Понял?

Эти тихие слова целительным бальзамом пролились в молодую горячую грудь юноши. Что-то защипало в глазах у Барса. Ему показалось, что он сейчас утонет в чувстве любви к учителю, волной захлестнувшем его.

Через некоторое время после этого случая учитель покончил самоубийством. Барс получил полную самостоятельность и продолжал уже один скитаться по лесным дебрям. Постепенно он до конца осознал свое новое положение и с этого времени почувствовал, как в груди его зашевелилась ненависть.

Прежде Барсу не раз доводилось быть свидетелем необыкновенной сцены: разъяренный медведь с ревом несется, перейдя в наступление, учитель, не обращая на него внимания и продолжая тщательно заряжать ружье, мерным шагом идет к нему навстречу, подойдя к противнику вплотную, впервые поднимает голову и прицеливается. Эта изумительная выдержка всегда приводила Барса в восхищение. Вместе с тем он всякий раз испытывал какое-то раздражение, мучившее его.

Пока человек не знает ничего, он ничего и не испытывает. Но стоит ему приблизиться на расстояние шага от какого-то познания, как блаженство неведения сменяется бездной терзаний. Перед Барсом раскрылся мир, дразнивший и мучивший его своей недосягаемостью. Барс делал нечеловеческие усилия, чтобы хоть на шаг приблизиться к учителю, но усилия его были бесплодны. Всякий раз, как поднимал голову, образ покойного маячил далеко впереди. Иногда ему казалось, что он уже дотянуться рукой до своего идеала, но расстояние последнего шага всё-таки не сокращалось. Восхищенное преклонение перед учителем, сопровождаемое раздражением постепенно переходило в ненависть. Учитель умер, ненависть к нему осталась.

Иногда образ покойного, как живой, вставал перед глазами, в памяти воскресала совместная жизнь с ним в полях и в горах. Сердце Барса переполняюсь нежностью, от которой он не находил себе места. Он бродил как зачарованный по траве, уминая ее ногами. Он ходил в этом состоянии до галлюцинации: ему ясно слышался голос учителя, что-то говорящий ему на ухо. Барс тогда бросался на поваленные и гниющие деревья и иступленно бился о них.

Но когда проходило это состояние, ненависть с удвоенной силой овладевала сердцем Барса, он делался словно окаменелый, внутренний мир учителя оставался для него по-прежнему не досягаемым.

Случай наконец помог ему овладеть этим миром. У Барса была жена. Обрел он ее в одной глухой деревне, заброшенной где-то среди равнины Токачи, где он одно время осел после бродячей жизни. Это была женщина замкнутая, молчаливая, с необычайно светлым цветом кожи. Контраст в наружности супругов был столь разителен, что вчуже становилось неловко за каждого. Никто не знал, откуда была родом жена Барса и что у нее был за характер, но несомненно было одно: она крепко любила Барса и имела над ним великую силу такую, что после смерти жены Барс изменился до неузнаваемости.

Жена Барса умерла весной. В эту весну Барс ушел туда, где еще ни разу не ступала его нога к заливу Уда в Якутской области. Здесь он пробыл два-три года, не выходя из тайги и не давая о себе вестей.

Смерть учителя была для него ударом. Смерть жены опустошила все достояние души. Человек не может прожить жизнь без дарований, но сколь труднее ему жить без телесной любви. Барс утратил всякое желание жить дальше. Все чаще стала посещать его навязчивая мысль о самоубийстве. Ему, однако, претили все известные способы самоубийства, ибо они оскорбляли святую память покойной жены. Было и еще нечто важнейшее, что владело подсознанием Барса и всякий раз удерживало его руку, – это смерть учителя. Учитель покончил с собой в состоянии полной отрешенности от мира. Перед смертью он часто повторял: «Зажился я на свете». Это выражение вошло у него в привычку. Вспоминая учителя, Барс чувствовал в груди нечто такое, что не позволяло ему покончить с собой из-за любви к женщине.

Блуждая по тайге, Барс однажды вышел к тунгусскому стойбищу. Здесь узнал, что в окрестностях бродит медведь, наводящий ужас на туземцев. Это был сибирский медведь, которому человеческая рука уже не раз в течение многих лет наносила тяжкие раны. Зверь свирепел с каждым новым ранением, превращаясь в демона злобы. Узнав о нем, Барс словно воспрянул: вот он наконец этот случай! Пришла-таки пора сыграть свою последнюю роль!

Барс привязал к осине тучного оленя, сам весь обмазался оленьей кровью и встал с наветренной стороны.

Сумерки сгущались над пустынной тундрой. Вместе с легким ветерком постепенно надвигалась тьма. Керлл! Керлл! – раздавался крик какой-то ночной птицы, водившейся в одной лишь Якутской области. Олень, привязанный к ловушке, вдруг отчаянно забился. Еще немного, и, учуяв запах крови, бесшумно, словно привидение, вырос из сумрака медведь.

Вздернув высоко свой влажный нос, он долго принюхивался к подозрительному запаху. Наконец он стал приближаться к отчаянно ревущему оленю. Кривой глаз, поврежденный вражеской стрелой, делал его морду еще свирепее, как бы оправдывая страшную славу зверя.

Медведь приближался. В его походке чувствовалась сама жизнь – полная, переливающаяся за край. Это была дерзкая походка существа, абсолютно уверенного в своей мощи. Барс стоял, испытывая невыразимое напряжение, чувствуя, как вся кровь поднимается со дна его сердца. Это был чудесный миг, все его существо захолонуло от щекочущей волны восторга.

Не чувствуя ни малейшего страха, Барс сделал два-три шага вперед и вырос перед носом врага. Его неожиданное появление ошеломило медведя. Зверь остановился и стал присматриваться, пытаясь разобрать, что за ловушка ему готовится. Вдруг ярость разом вспыхнула из всех старых ран на его теле. Медведь угрожающе рявкнул и медленно поднял на задние лапы верхнюю часть туловища, где таилась его огромная сила – он готовился перейти в атаку.

Перед тем как приступить к решительным действиям, зверь ждет момента, когда горячая кровь по кровеносным сосудам прихлынет ко всем порам его кожи и запылает единым костром. Плохо, если ненавистью не напитался хотя бы один уголок тела: бой может быть проигран. Инстинкт, двигающий зверем, беспримесен, ревнив, не знает компромиссов.

Медведь рявкнул еще раз. Его рев, словно подземный гул, отдался эхом по затихшим и стемневшим окрестностям и замер где-то вдали.

По его отзвуку медведь проверил свою силу и остался ею доволен. Но в тот момент, когда он уже весь собрался для сокрушительного удара, он вдруг почувствовал в упорно надвигавшемся на него человеке нечто такое, что заставило его поколебаться. Он почуял какие-то знакомые флюиды, плававшие в воздухе вокруг этого человека. Раньше он никогда еще этого не испытывал. Он остро ощутил на себе какую-то гнетущую силу, которую инстинктом воспринимают друг от друга одни звери.

В памяти Барса мелькнули слова покойного учителя. «В последнюю минуту попробую» – подумал он. Теперь это уже казалось ему делом ничего не стоящим. Чувствуя перед собой пульсирующее тело зверя, Барс продолжал подвигаться вперед тихо, заряжая на ходу винтовку. Вот он наконец поднял глаза и открыто навел винтовку на медведя. Дыхание врага стало слышнее, глаза охотника различали каждый волосок шерсти, поднявшейся дыбом на его груди.

Человек и зверь на миг остановились друг против друга в жутком ожидании. В замершей тишине громко раздавался один лишь стук копыт бесновавшегося оленя. Крика ночной птицы уже не было слышно.

В это время Барс готовился покончить счеты с жизнью. Вместе со жгучей болью от тоски по умершей жене в его груди звенел ликующий вопль: «Вот здесь, в этом глухом месте где-то на севере, отдать жизнь этому страшилищу разве это не радость для мужчины!» Сколько раз уже он думал о смерти, а цепкая жизнь не отпускала его. «Вот он, конец!» Решение созрело, вместе с ним пришла какая-то особенная зоркость, завет учителя исполнялся со всей точностью: Барс ясно различал каждый волосок шести на груди звери!

Но в самый критический момент смерть и на сей раз прошла мимо Барса Спустя немного он сидел, поджав ноги, на медвежьей туше и бормотал, мучительно сжимая руки:

– Оставила-таки, оставила!

Бездонная тоска зубами рвала его грудь на части. Потом что-то легкое и прозрачное пролилось в его душу. Барс перестал плакать. Он вскочил на ноги и на минуту задумался над чем-то, затем пошатываясь зашагал к стойбищу.

После этого случая ненависть к учителю прошла у Барса совершенно. Тот непереходимый барьер, который когда-то вызывал у Барса раздражение, исчез бесследно, лишь только Барс через него перешагнул. Но вместе с раздражением исчезли и тоска, и надежды, и любовь, на смену этим человеческим чувствам явилось нечто похожее на чутье благородного матерого зверя.