8

Ливень начинается, когда Хелен на обратном пути проходит через центр городка.

Болтается целлофановый пакет, свисающий с ее жилистых пальцев. В нем клеевые ловушки, сумочка и вантуз, который она заметила рядом с кассовым аппаратом, – продавался со скидкой. Деревянная ручка торчит из пакета и навевает мысль о носе Пиноккио. Хелен копается там в поисках зонта, но вспоминает, что положила его на столик в прихожей, когда зашла обратно в дом.

– Черт! – вырывается у нее. Она злится на себя за то, что приволокла чужой мусор в свою гостиную на Вестминстер-кресент.

Не желая мокнуть, Хелен заходит под крышу рынка и останавливается возле застекленного прилавка, набитого всяким барахлом. Отряхивает воду с пакета, вытаскивает из ботинка одну ногу, чтобы посмотреть, промокли ли колготки. Девушка спрашивает, не хочет ли она чего-нибудь. Хелен отвечает, что зашла только из-за погоды, и, шаркая, уходит дальше. Ей и правда чего-то хотелось, но после вопроса показалось, что это как-то нелепо и глупо.

Следующая остановка – у ярко освещенной витрины с игрушками. Хелен задумчиво их разглядывает. Тут и плюшевые мишки, и кукольные домики, и волчки, и головоломки, и пожарные машины, и наборы «Лего», и динозавры, и машинки на батарейках с резиновыми колесиками.

Дэвиду это местечко бы понравилось. Разверзшиеся небеса послужили бы отличным поводом зайти.

Пока она топчется у витрины, накатывают не какие-то конкретные воспоминания, а скорее обрывочные фрагменты: например, как он тянул ее за руку, даже когда она говорила, что нет, это мы тебе не купим; как прижимался к ней всем своим детским телом, не чтобы добиться своего, но словно заверяя ее в чем-то, чего они никогда не произносили вслух.

И еще разные памятные моменты кружат над головой, только выбирай. Но вместо этого она выходит на мокрую мостовую и тащится домой без дурацких приобретений.

Хелен опускает целлофановый пакет сразу за входной дверью, где кончается линолеум и начинается коврик. Из-за вантуза пакет не расплющивается по полу. Она снимает мокрые ботинки, ставит на резиновый коврик, рядом с абсолютно сухим зонтом. Колготки насквозь мокрые. Пальто она вешает на высокий крючок и представляет, как под ним натечет лужица.

Мгновение спустя радио уже работает. Слова долетают до кухни, где Хелен наполняет водой электрический чайник. Группа людей взорвала другую группу людей; айсберг тает быстрее, чем рассчитывали специалисты; некий ясновидящий из телевизора неожиданно погиб в результате несчастного случая; спор между двумя странами о том, где кому разрешено ловить рыбу, вылился в бессмысленное противостояние в открытом море за сотни миль от берега.

Все это никак ее не затрагивает. Этот мир больше не принадлежит Хелен, и нет смысла о нем переживать. Ее сознание воспринимает новости как одно и то же по бесконечному кругу, единственный нюанс – другим людям кажется, будто они их слышат впервые.

Она забирает кружку с собой наверх. Включает краны над ванной. Прихлебывает обжигающе горячий чай, пока водная струя разбивается о ванну. Теперь она не сомневается по поводу судьбы сидящего внизу существа. Поход в город обернулся бездарной тратой времени, полезен разве что новый вантуз, на случай если какой экскремент зависнет в унитазе, не желая спускаться. Закрутив краны, Хелен по очереди снимает каждый влажный предмет одежды и осторожно залезает в прозрачную воду. Немедленно по телу разливается тепло, пробирает до самых глубин. Кто бы знал, что в почтенном возрасте чувственное удовольствие она будет получать от сидения в пластиковой ванне с горячей водой, точно какое-то тропическое насекомое.

Радио по-прежнему включено, и до Хелен доносятся набирающие силу звуки оркестра.

После ванны Хелен лежит на кровати, завернувшись в полотенце; спать она не собирается, просто надо дать отдых ногам после долгой ходьбы. Когда чувство голода становится грызущим, она надевает ночную рубашку и тяжело топает вниз. Хелен казалось, что сейчас часов шесть, но на самом деле уже восемь. Улица за окном еще мокрая от прошедшего днем дождя. Она выключает радио, и дом обволакивает одеяло тишины.

Ужинать уже поздновато, поэтому Хелен берет немного хлеба, рыбный паштет и нож. Ставит вариться яйцо. Дважды разрезает сэндвич, чтобы сделать четыре кусочка. Медленно пережевывает каждый квадратик, наблюдая, как над кастрюлькой поднимаются завитки пара. Яйцо постукивает о края кастрюльки в кипящей воде, и Хелен задумывается: проголодалась ли мышь? Чует ли ее скромную трапезу? Она вытаскивает на кухонный стол свою чековую книжку. Читает условия реализации, напечатанные мелким шрифтом внизу каждого прямоугольника, прямо над пунктирной линией отреза. Затем очищает яйцо под холодной водой. Ест его ножом и вилкой. Покончив с этим, Хелен моет посуду. Оставляет ее сушиться на полотенце. Вытирает губкой кухонный стол. Сливает воду из кастрюльки, споласкивает ее и переворачивает, чтобы стекли капли.

После возвращения из города Хелен еще не заходила в гостиную – ей не хочется ничего там ни видеть, ни слышать. Но сейчас она стоит над аквариумом, уперев руки в бока, и ждет, может быть, даже с надеждой, какого-то знака, который оправдает ее дальнейшие действия.

Возможно, следовало бы включить телевизор, но она опасается, как бы звуки аплодисментов или музыки не вызвали зверька на его картонную сцену, словно крошечного ведущего в вечернем шоу.

Снаружи ветер треплет все подряд, как ему вздумается. Пора покончить с этим делом, решает Хелен и решительно подходит к французскому окну. Распахивает его настежь, повозившись с замком. Ее обдает струями холодного воздуха, но Хелен уже спешит обратно к столику, одним движением подхватывает аквариум, бегом выносит его в заросший садик и опускает посреди мощеной площадки, как будто сделав заключительный ход в игре. Она срывает пленку с дырочками. Разворачивается и мчится назад в дом, сгребает в охапку коробочки и цветные пластмассовые игрушки. Сбрасывает их на площадку рядом с аквариумом, удовлетворенно хмыкнув.

Вернувшись в дом, тяжело дыша от перенапряжения, Хелен запирает французское окно.

Ну вот.

Дело сделано.

Зверек свободен, вреда ему не причинено. Аквариум может торчать в садике хоть вечность, ей все равно.

Хелен отправляется на кухню. Открывает холодильник. Решает отпраздновать свой благоразумный поступок – не лимонадом, а стаканчиком йогурта. Таким, который с крышечкой из фольги и фруктовым сиропом на донышке. Она забирает в гостиную йогурт вместе с ложкой, бесплатно прилагавшейся к коробке кукурузных хлопьев, купленной два года назад на Пасху. Включает телевизор. Кладет ноги на журнальный столик. Субботний вечер, в конце концов, много хороших передач идет. Хелен переключает каналы, но выбрать не может. А хочется на чем-то остановиться, пока лакомство не кончилось, поэтому она все-таки откладывает пульт, найдя снятую Би-би-си драму о старой женщине.

К десяти часам Хелен чувствует, что глаза закрываются. Она заставляет себя встать с дивана. Относит на кухню пустой стаканчик из-под йогурта и ложку. Споласкивает ложку. Отмывает пластиковый стаканчик под струей теплой воды.

Перед тем как выключить свет и отправиться вверх по лестнице в спальню, Хелен перебирает в памяти события дня. Для очистки совести она берет ножницы и идет с ними в прихожую. Достает клеевые ловушки из еще не просохшего пакета. Встает над журнальным столиком в гостиной. Отрезает край упаковки по пунктирной линии. Осторожно снимает защитную пленку с двух ловушек. Установив их в стратегических точках на ковре возле французского окна, Хелен вспоминает, как владелец магазина хозтоваров рассказывал, что мыши возвращаются в дом и норовят там поселиться.

Нет никаких причин расстраиваться. Вообще никаких.

Она дала зверьку шанс сбежать и вернуться в свою среду обитания – в эти потайные уголки бытия, куда никто не догадывается заглянуть. Просто это существо происходит из немного другого мира, но момент и случай выбросили его в кратковременный плен на Вестминстер-кресент.

9

В ночи город стискивает плотная перевязь низкого давления. Дом кряхтит, словно какая-то сила пытается его выдрать из земли. Между раскатами грома занавески посверкивают белизной, как оскаленные зубы. Снаружи садовая мебель перетасовывается наподобие фрагментов настольной игры.

Лежа в кровати, прижав ступни друг к другу, Хелен беспокоится, как бы не вышибло стекла. Представляет, как закладывает картонками оконные проемы.

Она поворачивается к стене, надеясь снова провалиться в сон, но ливень яростно стучит в окна. Вспоминается книжка об одинокой смотрительнице маяка, которую папа читал ей на ночь. Сюжет она знала наизусть, но ей всегда было интересно, какими судьбами старушку занесло жить на маяке. Ни текст, ни картинки ничего об этом не говорили. Хелен размышляет о своем детском желании дотянуться до этой женщины и рассказать ей, что по другую сторону книжки есть люди – надо только выглянуть со страницы, и она их увидит.

Хелен переворачивается на другой бок. Нащупывает лампу на прикроватной тумбочке. Барабанящий по стенам дождь застал ее в теплой постели, она в безопасности. Но в голову лезет аквариум на заднем дворике. Не отпускает мысль: что там сейчас происходит? Наверняка же зверек убежал? Разве не дала она ему все возможности, чтобы покинуть свой разрушенный мирок и поискать место получше на остаток своих дней?

Но если он не решился высовываться – из страха или от безнадежности, – аквариум-то наполняется водой. Разумеется, он сумел выпрыгнуть. Мыши славятся акробатическими способностями. Хелен пытается вспомнить, насколько высоким казался аквариум, когда она держала его в руках.

И снова она чувствует присутствие отца. Только она, в отличие от Орфея, знает, что нельзя смотреть глазами.

Вот и он. В прихожей, принес книжку про маяк. Вот он готовится вытащить ее из колодца. Хелен воображает его корабль.

Вот и корабль. Между сумраком и глубокой синевой. Через мгновение торпеды разорвут обшивку.

В глазах испанских рыбаков, которые нашли его болтающимся на волнах без сознания, он был просто молодым моряком – не отцом, не мужем, не единственным сыном.

Потом он много лет подряд писал тем рыбакам, посылал маленькие полароидные снимки жены и дочери – в саду, на пляже в солнечных очках, за мытьем автомобиля в воскресенье, когда они обмакивали тряпки в металлическое ведро. И еще рождественские, когда они сидели в дурацких колпаках и со стаканами шерри, а его обитая резиной трость надежно пряталась под стулом.

Хелен отбрасывает слои одеял. Сует ноги в клетчатые тапочки. По пути вниз половицы скрипят, точно их разбудили. Она зажигает свет в прихожей. Ощупью идет через темную гостиную к французскому окну.

Хоть гроза и прекратилась, дождь никак не угомонится.

Аквариума совсем не видно. Стекло французского окна черно, пятна света на нем как серебристые глаза. Когда звук усиливающегося ливня поднимается на октаву, Хелен делает глубокий вдох. Возится с замком. Выходит на мощеную площадку, и под ночную рубашку забирается холод. Ледяные капли разбиваются о голову. Она делает несколько шагов к аквариуму и уже может разглядеть, что он начал наполняться. Коробка на месте, мягкая, размокшая, но зверька как будто и след простыл. Хелен полагает, что он где-то в кустах, в сухом укрытии, хихикает, прикрыв морду лапкой.

На всякий случай она наклоняется. Хватается за стеклянные стенки. Переворачивает аквариум на бок. Поток холоднющей склизкой жижи целиком накрывает ее тапки.

– Черт! – вскрикивает она, отскакивая назад к дому.

Благополучно спрятавшись внутри, она запирает окно – но когда тянется к занавеске, чтобы ее задернуть, левый тапок наступает на что-то мягкое.

Хелен замирает. Как же это он умудрился?..

И тут до нее доходит.

– Да ну черт подери!!!

Пытаясь куда-то шагнуть существенно удлинившейся ногой, она наступает и на вторую ловушку.

В пылу гнева она неуклюже ковыляет по кухне, похожая на рехнувшегося клоуна. Ощупав тостер, находит чековую книжку, скручивает ее в трубочку и принимается по очереди околачивать тапки в попытках выбраться из своего бедственного положения.

Воскресенье

10

Когда Хелен просыпается на следующий день, уже почти двенадцать. Пытаясь нащупать ногами тапки у кровати, она вспоминает ночную битву при участии чековой книжки.

Спускаясь вниз босиком, замечает, как истончен ковер.

Она включает радио, потом заходит на кухню, где ее взору предстают клетчатые тапки, намертво спаянные каждый со своей клеевой ловушкой. А также дорожка из грязи с обрывками жухлых листьев и обломками тонких веточек.

Спокойно принимая чувство неловкости, Хелен набирает воды в чайник, а затем заглядывает в нижнюю уборную за туалетной бумагой. Помещение крошечное, и в нем всегда влажно, но иногда стоит им воспользоваться, чтобы не тащиться лишний раз наверх.

Протерев кухонный пол, она переходит в гостиную. Ковер в том месте, где она ступила на него со двора, выглядит плачевно. Тут не только листья, но и комья буро-зеленой субстанции. Хелен возвращается на кухню, чтобы принести тряпку, намоченную в горячей воде. Отчищая ковер на четвереньках, она улавливает какое-то движение по ту сторону окна.

Это мышь – уселась сверху на потрепанную коробку, которая вывалилась из аквариума, когда Хелен его перевернула. Вид зверек имеет несомненно внушительный для столь малого существа. Сидит на задних лапках, а передние сложил под мордочкой, словно средневековый молельщик.

«Так мал, что презирать его не грех, – вспоминается ей из школьной программы. – Отброшен с глаз долой без страха перед Богом»^[1]. Хелен жестикулирует, обращаясь к зверушке через стекло:

– Вон там отличные кустики. Можно спрятаться от ветра. Ну же, брысь!

Звук собственного голоса заставляет ее вздрогнуть, как будто это кто-то другой заговорил.

Мышь поворачивает голову не в том направлении.

– Не там, дурачок! Вон там! Где зеленое, с листочками.

Мышь снова смотрит на окно, и Хелен приходит в голову, что, возможно, она принимает свое отражение за другую, похожую на себя мышь. Хелен придвигается к стеклу, так близко, что оно затуманивается от дыхания.

– Я же тебе все устроила, беги не хочу, не понимаю, почему ты так себя ведешь. Утекай, пока можешь.

По ту сторону окна мышь открывает и закрывает рот, словно подражая ей. Хелен это напоминает карпа из пруда.

Когда она встает на ноги, мышь ныряет через входное отверстие в свою коробку.

– Значит, меня заметили, – произносит вслух Хелен, быстро направляясь в прихожую. В пакете осталась еще одна ловушка. Можно на этот раз поставить ее возле мышиной коробки. А сверху, например, положить что-нибудь. Зернышко? Хрустяшку? Чуть-чуть маргарина? Она понятия не имеет, что любят мыши.

Затем ее посещает мысль: почему бы не переобуться и просто не отнести коробку в кусты?

Дэвид посоветовал бы ей именно так и сделать.