Отзывы на книгу «Моя рыба будет жить»

Как только я увидела обложку этой книги, внутри меня "ёкнуло". Такое уже бывало: я купила "Происхождение всех вещей" Элизабет Гилберт , не прочитав даже аннотацию. И в этом случае я вновь почувствовала, что это "моё". Узнав о книге и авторе чуть больше, окончательно решила, что книга эта должна быть прочитана в самое ближайшее время. Уверена, многие осудили бы меня за подобную наивность. Я согласна, обложка это лишь фантик, порой оказывающийся лучше конфетки. Не в этом случае, поверьте мне. За красивым фантиком скрывался торт: многослойный, пропитанный кремом и различными начинками, ещё и с вишенкой. Уже посмотрев трейлер к книге, меня зацепили слова: "Что происходит, когда нужная книга находит нужного читателя?" Происходит чудо.

Живущая на уединенном канадском островке писательница Рут находит среди прибитого к берегу мусора пакет. На вид - самый обычный, но что-то не дало ей пройти мимо, будто почувствовала некий зов, и у неё уже не было выбора - она обязана была изучить пакет, что неизбежно привело к находке писем, часов, но самое главное - книги. Автором оказалась японская школьница Нао, переживающая переходный возраст со всеми вытекающими последствиями. Она выросла в Америке, но из-за увольнения отца её семье опять пришлось переехать в Японию, на этот раз не в самый благополучный район, где их соседями стали хостес (в данном случае - проститутки и сутенеры). Естественно, у нее начались проблемы в школе. Думаю, почти ни для кого не окажется открытием, что я Японии, в частности в японских школах, не любят иностранцев. И тут стоит приготовиться, так как сцены насилия будут яркими и ничем не прикрытыми: Нао изливает в дневник всю свою горечь, ведь дома ждёт лишь отец с суицидальными наклонностями и мать-карьеристка. На первых же страницах она делится своим желание покончить жизнь самоубийством. Что вполне ожидаемо от школьницы, находящейся средь двух огней и нигде не находящей утешения.

Рут - писательница, по крайней мере ей была когда-то: её последний роман-мемуары пылится на стадии "бумага для него ещё растет в лесу". Она живёт на маленьком островке вместе с мужем и зловредным котом. Чувствуется явное недовольство сложившейся ситуацией: Рут скучает по шумным улицам большого города. Для неё нахождение дневника - новый жизненный этап, я бы даже сказала, что это трамплин. И сразу возникает вопрос: кто кому больше помог? Рут помогла Нао, ведущей дневник для "воображаемого друга", который может никогда и не прочитает его, но это неважно - важнее выговориться. Или Нао помогла Рут - та получила некую цель в жизни путем обретения связи с японской школьницей сквозь время и пространство, что заставило её почувствовать себя по-настоящему живой.

Вернемся к суицидальным наклонностям Нао. Скажу честно - не люблю слушать стенания подростков, о том "какая у меня плохая жизнь, я хочу умереть". Не могу сказать, что Нао чем-то их превосходит, выделяется из толпы. Ни на секунду я не поддерживала её сумасбродное решение. Если бы дневник состоял из одних, извиняюсь за выражение, соплей девочки-подростка, книга бы не попала в мои любимые. Что же такого в ней особенного? Во-первых, мне нравится персонаж второго плана - Дзико, прабабушка Нао, по совместительству 104-летняя монахиня дзэн. Именно ради неё (в какой-то степени) и начинает вести дневник её правнучка.

Я спокойно могу представить мир без себя, потому что во мне нет ничего такого, но сама мысль о мире без старой Дзико невыносима. Она совершенно уникальная и особенная, как галапагосская черепаха или какое еще живое ископаемое, последний представитель вида, ковыляющий по иссохшей земле.

Благодаря присутствию этой героини вытекает во-вторых: философская наполненность книги. Нет, это не та философия, где очень много непонятных терминов и неизвестных учёных мужей. Это философия жизни, восприятия времени, себя и окружающих. Приехав к прабабушке на лето, Нао в каком-то смысле преобразилась. Я хотела избежать в рецензии громких слов, но и я преобразилась тоже. Единственная капля дегтя - мне было необычайно грустно, что в возрасте Нао у меня не было такой мудрой женщины рядом. С другой стороны, как часто вы встречали в России монахин дзен? Допускаю, что я такого человека просто не заметила. Остается только использовать полученные знания из уроков Дзико прямо сейчас, чем жалеть об упущенном.

Теперь мои советы будущему читателю. Лучше купи бумажную книгу, как бы ты ни предпочитал электронный формат, здесь активизируется не столько вопрос эстетики, сколько удобства. Книга очень богатая. Богатая на события, комментарии к ним, понятия и термины, в том числе на небольшие статьи-приложения. Лично мне было крайне неудобно воспринимать материал, постоянно переходя по ссылке и ожидая перезагрузки страницы, и так много-много раз. Почему я говорю "материал"? А потому что ничего простого в этой книге практически нет, я уже упомянула, что она богатая, и это воистину так, будь готов к лавине истории, физики, философии, информатики, биологии, да чего там только нет! Но при этом я не ощутила "перегруженности". Уверена, что буду возвращаться к истории Рут Озеки, так как осознаю, что многое упустила, на чем-то не заострила внимание (а зря!), что-то не смогла понять в силу неподготовленности (физика уж точно не моё).

Перед вами книга не "на один вечер", это "книга на всю жизнь". Пока я буду временным существом, как и ты, читающий эту рецензию, я постараюсь воспользоваться всем тем, что мне дала эта богатая история.

В 2015 году мне довелось присутствовать на вручении литературной премии “Ясная поляна”. Атмосфера была скучающе-торжественная. Пока журналисты старались занять наиболее выгодные места, писатели угощались шампанским. А я удивлялась, почему здесь не угощают книгами. Ведь это было бы так естественно: сделать шведские столы с книгами, которые вошли в шорт-лист премии этого года. Мероприятие с многомиллионным премиальным фондом вполне может позволить себе такую “роскошь”, разве нет? Было много слов о важности литературы, о её значимости и развитии, но ни одной книги в зале. Почему так?

Наши писатели очень похожи друг на друга. Даже стоя на сцене и принимая поздравления, они выглядели так, как будто на их плечах лежит вся печаль мира. Тем разительнее была перемена в атмосфере, когда на сцену вышла Рут Озеки. Было полное ощущение, что в зале зажглось еще сто лампочек. Зрители моментально отозвались на ту энергетику, которая хлынула к ним со сцены, зал ожил. Это было почти волшебство. Если бы сидя тогда в зале Большого Театра, я имела представление о событиях в книге, то смогла бы понять ту магию случая, свидетельницей которой я стала. Вместо многословных и громоздких объяснений я процитирую слова Рут, которые услышала в тот вечер: “Огромное спасибо всем вам! Получить премию имени Льва Николаевича Толстого огромная и невероятная честь для меня. Я благодарна от всей души и я поражена. По правде говоря, мне до сих пор не верится, что это происходит на самом деле. Здесь в России имя Льва Николаевича Толстого звучит привычно, но для меня он легенда. Когда я получила по электронной почте сообщение о присуждении этой награды, подписанное Владимиром Толстым, мне показалось, что ко мне обращается герой сошедший со страниц какого-нибудь романа. Конечно, это чувство знакомо мне, как и любому писателю, вымышленные персонажи постоянно вторгаются в мою жизнь и говорят со мной из своих далеких миров. По сути мой роман именно об этом”.

Книга состоит из вымысла и правды. Главных персонажей одной из сюжетных линий зовут Рут и Оливер. Это жизнь самой писательницы, как она есть на самом деле. Это правда. Вымысел начинается на берегу моря, где Рут находит среди водорослей пакет, в котором обнаружился дневник японской школьницы, письма на японском языке и часы. Эта находка постепенно начинает оказывать все больше влияние на жизнь Рут.

Время - это еще один из персонажей. В книге время является сущностью, с которой каждому не мешало бы найти общий язык. Озеки говорит: “Я советую всем выделять всего несколько минут в день на то, чтобы просто остановиться, расслабиться, отвлечься от мыслей и ощутить себя здесь и сейчас. Это здорово помогает восстановить верные отношения со временем. А второй эффективный способ вы и так знаете. Это чтение”.

И точно! Не книга, а настоящая медитация. Честное слово, иногда мне казалось, что она вводит меня в некий транс. Недавно я написала небольшую заметку у себя в Facebookе: “В последнее время мне всё чаще попадают статьи, как прочитать 100, 150, 200 книг за год. Я никак не пойму - зачем? Чтобы что? Если это не работа или учеба, зачем ухищряться и впихивать в себя сотни книг на время и скорость? Почему просто не расслабиться и получать от них удовольствие? Если бы я была писателем, то точно не хотела бы, чтобы меня читали с секундомером в руках. Или сканировали. Я бы мечтала о внимании, наверно. Просто представила, как сидишь, часами подыскивая нужное слово, мучительно выстраиваешь фразы, выходишь из сюжетных тупиков и творческих кризисов, описываешь пожухлую траву, как метафору утраченного героем времени. На это уходят месяцы, если не годы. А тебя потом быстренько просканировали, потому что по плану надо прочитать 500 страниц в день и некогда вникать во всякие там словесные изыски. Конечно, каждый в праве читать так как он хочет, но… Как хорошо, что я не писатель”.

Это я к тому, что разве можно читать строки этой книги быстро? Это же вандализм какой-то…

Нао Ясутани, та самая школьница, чей дневник нашла Рут, написала, что ожидания и преждевременные выводы способны похоронить любые отношения. Она вообще умна не по годам. Это мудрость, приобретенная через страдания. Девочке выпали совсем не детские испытания. Так вот, не стройте догадки об этой истории, просто отпустите свою рыбу плыть по волнам этой прозы, которая сияет, как солнечные зайчики на воде, и пугает чернильными лужами людской злобы, которая растекается по жизни, как мазутные пятна в море. Чудеса случаются! Редко, но бывает же! Главное не опускать руки и жить. Не быть лежачим камнем, хотя иногда очень хочется. Часто велик соблазн просто лечь, закрыть глаза и жалеть, жалеть, жалеть себя дорогого, любимого и единственного. Но это тупик. Надо встать и идти дальше!

«Время - это не то, что можно растянуть, как жвачку, и смерть не собирается стоять в сторонке и ждать, когда ты закончишь делать, что ты там делаешь, прежде чем прибрать тебя. В том-то и шутка, и она смеется потому, что знает это»

Рут Озеки – американская писательница японского происхождения, которая по воле судьбы всю жизнь прожила в Америке, а в более зрелом возрасте перебралась в Канаду. «Моя рыба будет жить» - это пока первый, но надеюсь не последний, переведенный роман писательницы, потому что, то о чем она пишет и как она пишет, мне очень импонирует, хотелось бы ознакомиться и с другими её работами.

Женщина - писательница, по имени Рут живущая на берегу канадского острова находит на первый взгляд самый обычный мусорный пакет. Рут забирает домой находку внутри, которой обнаруживает книгу Марселя Пруста «À la recherche du temps perdu», письма на французском языке и часы. Старинная книга, которая ничем примечательным не выделяется, на самом деле оказывается дневником японской школьницы Наоко Ясутани. Нао долгие годы прожила в Америке в небольшом городке под названием Саннивейл, но из-за некоторых трудностей, её семье пришлось вернуться обратно в Японию. И здесь - то Нао придется столкнуться с настоящими трудностями: постоянной травлей в школе, суицидальными наклонностями отца, вечной загруженностью матери и ненормальными соседями - хостес. Жизнь Нао превратилась в настоящий ад и поэтому в ее голове не раз возникала мысль покончить жизнь самоубийством. Но благодаря сточетырехлетней прабабушки и по совместительству буддийской монахини Дзико, Нао снова начинает любить жизнь и все события, происходящие в её жизни, приобретают новые краски.

Что же касается Рут то она писательница, так сказать на «стадии развития». Живет на небольшом островке вместе со своим мужем бывшим ученым Оливером и вредным котом Пестицидом. Рут - сложный человек, который с первого взгляда кажется очень закрытым, недоверчивым, этакая бука, которой никто не мил. Ну и Рут, несомненно, страдает от того, что не может написать новый роман и поэтому она частенько начинает винить себя и всех окружающим в том, что оказалась на этом богом забытом острове, хотя могла жить в большом городе под названием Нью-Йорк. Рут кажется, немного депрессивной личностью у которой если что-то не получается, подвергается терзаниям и вечно грустит о то «что могло бы быть, если б не что-то там». Найдя дневник японской девочки, жизнь Рут меняется, этот дневник становится для неё чем-то важным и родным, она обретает силы и начинает жить полной жизнью. Дневник становится символом спасения, как для Рут, так и для Нао. У обеих после этого начинается новый, счастливый жизненный этап.

Одной из ключевых тем романа становится время и временные существа. Нао для Рут легко превращается в «сейчас» а роман Марселя Пруст, в котором теряется и находится время, для Нао становится воображаемым другом. А Харуки продолжает до сих пор существовать лишь потому, что потомки имеют возможность прочитать его дневник на французском. Время играет большую роль в романе, оно объединяет, рушит, соединяет множество судеб. Книга замечательная, жизнеутверждающая о семейных ценностях и невзгодах, которые нужно просто пережить и тогда все будет прекрасно.

Книга прочитана в рамках игры "ТТТ" за совет спасибо Miori

Но рыбы холодные, серые, скользкие, браза.
да, рыбы холодные, скользкие, тихие, быстрые,
бейби.
И этим они охуительны.
— Владимир Навроцкий

Ладно, эти строчки долго валялись в моем цитатнике и должны были однажды куда-нибудь просочиться.

Перевод... душераздирающий. Восьмая строчка сверху, в первой же главе: Акибахара. Вставляю глазик на место, думаю — опечатка, но нет, она настаивает именно на бахаре, потому что, очевидно, если если ее сокращают до Акибы, то бэ при любом раскладе в полном названии должна идти первой. Прожевываю это, но первое же примечание переводчика...

С точки зрения английского (и, видимо, японского), это выражение — for the time being — имеет несколько смыслов: "существуя во времени", "существуя на время". И даже "для временного существа".

Да ладно! С точки зрения видимо японского! Думала, никто тебя не проверит? Да даже с точки зрения английского это какая-то булщитота и безвозвратно потерянный занятный такой дзенский каламбур. В эпиграфе. На первой. Же. Странице.

А дальше? Все твои U непременно становятся "ю", начиная с трансформации несчастного слова ushiro в "юширо" — у тебя что, реально не у кого было спросить, как это записать на самом деле? А дальше и вовсе буддийские "ку" — пустота и "му" — небытие, превращаются в какие-то кью (ладно, я догадалась, что Q там означает также quantum) и мю, и я понимаю, блин, что такие мелочи не важны практически никому, но кровь из глазок, кровь из глазок не унять.

Оригинал (я бы плюнула и читала электронку оригинала, но там постоянно то котик убежит, то Шредингер вылезет, и постоянно хочется листать страницы туда-сюда) написан не в пример легче. Похоже, Рут Озеки — как старушка Дзико Ясутани из книги, или однажды станет ею. Будучи хафу, американкой с японскими корнями, она отправилась в самую что ни на есть древнюю Нару с пятнистыми оленями, чтобы изучать классическую японскую литературу, икебану и театр Но, подрабатывала хостес, основала языковую школу, преподавала английский язык в университете Сангё; вернувшись в Америку, снимала кино, которое показывали на фестивалях, а теперь демонстрируют в университетах; в последние годы она пишет книги и проповедует дзен-буддизм в качестве настоящей дзенской монахини. То есть, понимаете, в этой книге практически ничего не было высосано из пальца и написано просто так.

Готовя "Рыбу", Озеки разделила свой жизненный опыт между несколькими персонажами, создав потерянную пятнадцатилетнюю Нао Ясутани, затравленную одноклассниками, измученную суицидальным отцом и собственным инфантилизмом, и взрослую канадскую писательницу Рут, которая уехала на удаленный, безлюдный остров ради матери и мужа, а теперь переживает определенный творческий кризис. Этих двух женщин связывает неродная им Япония и дневник, который когда-то писала Нао, а теперь вынес на остров в Британской Колумбии по какой-то своей прихоти Тихий Океан. От Рут все ждут новой книги, готовы помочь ей с любым делом, лишь бы оказаться затем на странице с благодарностями, — а может, просто из добрососедских побуждений. Ее окружают жители крошечного островного сообщества, где все еще водятся хищники, где еще можно наловить устриц в море, где стихия, где несчастный случай — главные враги человека. А Рут, сама для себя, для мужа, для кота даже, погружается в дневник незнакомого подростка. И корешок дневника, когда-то принадлежавший книге Пруста, кажется ей теплым. Нао же, как многие подростки, не видит своего места в мире, не понимает окружающих, и хуже того, терпит в школе страшное идзимэ: жестокие издевательства, не имеющие никаких моральных рамок. Она стала изгоем всего лишь потому, что "воняет иностранкой", потому что ее семья вернулась из Америки. Идзимэ часто становится причиной самоубийств подростков, но Нао принимает трагическое решение вовсе не из-за этого. Вообще, в "Рыбе" приводится отличное и даже в чем-то трогательное исследование методов, видов и причин самоубийств. Опять же, кто знает больше о самоубийствах, чем японцы...

Я всегда лояльно отношусь к маргинальным авторам, произведения которых нельзя на 100% причислить к японской литературе, поскольку — ну не на 100% японцы они, действительно. Но Япония, описанная ими, всегда доступнее нам, интересующимся, всегда проще для нашего понимания, чем чисто японская, и всегда точнее, чем та, что встречается в книгах на совсем не японских авторов. Япония Шредингера тыдыщ! Кстати, с котом Шредингера Рут обошлась более, чем аккуратно, и увязывание квантовой суперпозиции с дзен-буддизмом, по-моему, прошло достаточно изящно.

Что касается Мураками — ну да, можно при небольшом желании уловить пяточку "Послемрака" то тут, то там, но "Послемрак" — он, все же, больше о музыке, чем о пустоте. Ну а Сэлинджер... Симор Гласс прикалывался по дзен-буддизму, а потом самоубился, так что этот мотив здесь повторяется, что ни говори. В отличие от откровенной истории подростка, которую, скорее всего, и подразумевают в кричащих аннотациях. Я в "Рыбе" увидела гораздо больше Коупленда, чем Мураками и Сэлинджера вместе взятых, но найдется тот, кто заподозрит, что для меня Канада=Коупленд, и он будет прав, так что об этих наблюдениях я распространяться не буду. А дедушка-камикадзе очень сильно напомнил летчика из "Правды жизни" Грэма Джойса, например.

Не буду также и спорить, что "Рыба" могла показаться мне лучше, чем она есть на самом деле, потому что в ней попросту сложили в один ланчбокс Японию и Канаду, которые я тщетно пытаюсь увязать очень давно. Потому, что она написана на этой вот шизофазической смеси японского, английского и русского, спасибо переводчикам, на которой я пытаюсь разговаривать уже лет десять. Потому, что она похожа на тот момент, когда у первого же пройденного иероглифа оказывается десять смыслов, сливающихся в один, и десять чтений, которыми ты никогда не угадаешь, как пользоваться, пока не начнешь; тот момент, когда на первом же пройденном иероглифе ты осознаешь, что всё – пустота, и ничто никогда не будет прежним.

Потому, что она, по-западному недвусмысленно, по-американски доступно, бессовестно конкретно поднимает и разбирает вопросы стыда и совести в японской культуре. Япония Озеки сразу становится и хуже, и лучше, и понятнее и бессмысленнее, и шредингеристей, и прустистей, немножко француже и чуть менее американскей, хидээ, наруходо, окаэринасай и даннасама.

Потому, что я, читая ее, не могла не вспоминать подростка, который еще не видел свой первый иероглиф, не страдал такой сильной шизофазией на нескольких языках, читал ночами Сэлинджера, Коупленда, Грэма Джойса и Иэна Бэнкса (вот еще кого мне "Рыба" страшно напомнила — и "Воронью дорогу", и "Мост"), с которым меня практически ничего уже не роднит, но почему-то именно эта книга Озеки снова нас немного сблизила. Так, наверное, и ощущается сильный флэшбек, так возвращаются в детство. В другой ситуации при подобной встрече я-нынешняя (Рут) избила бы себя-подростка до изнеможения первой попавшейся книгой, а она (Нао) ненавидела бы во мне всё до мельчайших деталей. Так что спасибо книге с живой рыбой за то, что сделала эту маловероятную встречу приятной.

Что же до Нао, и о том как ее дневник попал к Рут, если со времен Великого восточно-японского землетрясения прошло слишком мало времени? Нао выбросила пакет с дневником в море не в Сэндае, а в Монреале, вот как все, оказывается, просто.

Увидев сравнение с Мураками на обложке, я сразу же понеслась покупать эту книгу: предыдущей писательницей, которую с ним сравнивали, была Банана Ёсимото. Нет, увы, это не вторая «Амрита»: того поэтичного, тягуче-переливчатого повествования ни о чём и обо всём здесь не так уж много. Но читать всё равно было очень интересно.

В «Рыбе» - несколько слоёв повествования, как и приличествует, кажется, всякой современной книге, и эти слои расползаются в разные стороны по времени и пространству.

Первый слой – альтер-эго самой писательницы, симпатичная печальная женщина, изнывающая на маленьком островке, похожем на очень дождливый райский сад, и в творческом тупике. Однажды она находит принесённый волной дневник японской школьницы и понемногу начинает погружаться в чужую жизнь, которая незаметно даст толчок и её собственной.

Второй слой – девочка-подросток, на которую внезапно свалились сразу бедность, переезд и издевательства одноклассников. Родители сами еле справляются с жизнью, и нагружать их ещё и своими проблемами не только бессмысленно, но и вообще небезопасно. Единственной живой душой, которая поддерживает её, оказывается старенькая прабабушка. Только вот 104-хлетняя старушка, даже если она самая добрая и мудрая на свете, - шаткая опора.

Третьим слоем, я думала, окажется эта самая бабушка, старая, как черепаха, монахиня. Но нет, им стал её сын, двоюродный дедушка Наоко, погибший, когда был немногим старше её самой. Мечтательного, доброго студента, его призвали в армию, когда война была уже заведомо проиграна, и от «своих» он настрадался куда больше, чем от врагов, которых толком-то и не видел. Но несмотря ни на что, он не утратил ни ясность мысли, ни чистоту души, остался цельным в уродливом и бессмысленном кошмаре – у него и было то, что Наоко с бабушкой называли между собой «супапава», геройская суперсила, которая позволяет пережить худшее.

Герои удивительно переплетаются между собой во времени: Наоко думает о человеке, который мог бы прочитать её записи, а Рут волнуется за девочку, которая уже, наверное, выросла и стала молодой женщиной, обе читают письма погибшего солдата, как будто вызывают призрака семидесятилетней давности, и каким-то образом, где-то на полпути их мысли сплетаются воедино. Там и здесь в книге странные совпадения, странные сны. Можно считать это случайностью, можно мистикой – как кому по душе. Но стоит держать в уме прекрасное название оригинала - «A tale for the time being». Тема времени не отпускает с первой и до последней страницы: время, которое ускользает от задрёмывающей Рут, становится особо ярким для живущего последние дни солдата, сворачивается в отвратительную ленту Мёбиуса – череду одинаковых горьких дней – для Наоко. Время, в котором как будто растворяется медлительная старая монахиня. Время, свивающее петли и делающее развилку под взглядом внимательного наблюдателя. На этой закваске из времени писательница замесила удивительное тесто из сокровенных чувств, буддизма и квантовой физики, и пирог из этого теста, надо сказать, вышел пышный и ароматный.