Я нечасто замечал, как расту, но тут вдруг уловил своё отражение среди бликов света на стеклянных дверях – из светящейся полупрозрачной пустоты на меня глядел незнакомый молодой рослый парень, в котором я угадывал лишь какое-то смутное сходство с прежним собой. Незаметно мне стукнуло шестнадцать, теперь уже шло к восемнадцатилетию – дети в Германии и Японии в этом возрасте уже являлись военнообязанными, дети в повстанческих отрядах начинали сражаться, если могли удержать оружие в руках, а иногда и раньше…

На следующий день пришли известия о поражении восстания в Алжире. Страна была уже много лет разделена на два части – оккупированный Север, где находилась столица и другие крупные города, и свободный Юг. Демократическое правительство, фактически изгнанное в пустыню, несмотря на противоречия между социалистами и исламистами, ведущими непрерывную политическую борьбу, сумело создать народное ополчение, и остановить продвижение завоевателей.

Восстание началось с мятежа в городе Тлемсен. На помощь к мятежникам, через Сахару, двинулись полторы тысячи человек, под предводительством неизвестного чернокожего и однорукого мужчины. По пути, к ним присоединялись всё новые отряды народных ополченцев, и вся эта храбрая, но разношёрстная гвардия стремительно прорвала линию фронта, зафиксированную более полувека назад, так что немецкие солдаты едва ли не забыли, зачем они здесь находятся, и умирали от скуки и жары. Узнав об этом, поднялся простой люд, по всей стране.

Военные гарнизоны были повсюду окружены превосходящими силами повстанцев, лишены связи и продовольствия. Встревоженное главнокомандование направило в мятежную колонию флот и сотни самолётов, которые повстанцы тут же начали подбивать. Неся огромные потери, фашистам с трудом удалось удержать армию восставших под Бешаром. Сражаясь с невероятным мужеством, они не смогли устоять перед натиском вымуштрованных полчищ солдатни, нахлынувших с побережья. Постепенно, основные города вновь оказались в руках врага, и теперь уже горстки героев, распылённые по всей стране, оказались отрезаны от своих товарищей. Но обречённые на поражение, они не сдались, и бились как титаны, до последней капли крови. Лидер восставших загадочно исчез, но ходили слухи, что он выжил, и находится в безопасности.

В любом случае было очевидно, что «фашистские державы» начинают неумолимо отставать от действительно «развивающихся» стран с демократическими режимами и рыночной экономикой. Производство, основанное на принудительном рабском труде и централизованном управление экономикой, в сочетании с жёсткой диктатурой, тратящей почти все средства на армию и «армию» бюрократов, в который раз доказывали свою низкую эффективность – не будь огромных трат на развитие науки и внедрение научных достижений, Германская и Японская Империи могли окончательно исчезнуть сами собой – после того, как правительство и солдаты умерли бы, от голода.

Весть об этой борьбе всколыхнула всю Африку. Лидеры Сопротивления призывали свои правительства к солидарности с повстанцами, во многих республиках формировались бригады волонтёров. Я знал, что «разведчики» обсуждают вопрос о помощи народу Алжира, но как обычно, к окончательному решению так и не пришли.

Я резко спросил Громобоя, почему так происходит, и он неожиданно разоткровенничался: они намереваются повернуть все силы для того, чтобы избавиться от захватчиков на африканской земле, а потом и превратить её саму в плацдарм для дальнейшей борьбы.

– Мне предлагают отправиться туда, – бодро добавил он.

– А я?!

Гром усмехнулся.

– На твоё усмотрение, – ответил он лукаво.

– Не может быть! – воскликнул я. Но могло.

Через пару дней мы уже двинулись в путь. Когда мы выбрались из убежища, я не мог поверить, что всё это действительно происходит – и также не мог поверить, когда мы стояли уже на пыльной независимой земле Независимой Демократической Республики Нигерия.

Мы добирались до Африки почти пять недель, но без особых происшествий – повсюду нам помогали «разведчики», которые за долгие тысячи лет, по вынужденной необходимости стали первокласснейшими контрабандистами, и могли перевезти на Луну Берлин, и остаться незамеченными. Так что скрытно доставить двух смирных коллег из пункта А в Б – это было парой пустяков. Нас абсолютно спокойно погрузили в кузов немецкого грузовика, среди свёртков и мешков с непонятным содержимым, но со «своим» человеком за рулём, и мы спокойно проехали большую часть пути, безбожно растряся на ней все кости. Потом нас ожидали какие-то тёмные бараки, не менее тёмные личности, ночные переходы по двадцать-тридцать километров, и вот – задний отсек грузового самолёта – за пару часов мы на восточном побережье Красного моря.

Несколько часов, до темноты, мы осторожно слонялись по окрестностям, стараясь не столкнуться со случайным патрулем. На землю мягко ложились густые синие сумерки; небо, затянутое сиреневыми облаками, подсвечивалось розоватым румянцем заката. Нестройные шеренги волн плавно набегали на пологий берег, и так же плавно скатывались обратно. Вечерний ветер тянул прохладой, но в целом погода выдалась тихой, и это было очень удачно.

В загустевших сумерках к берегу подобралась небольшая лодчонка, которой уверенно и почти бесшумно правили двое, от ушей до пяток закутанные в толстую материю. Один из них приглашающе повёл рукой, и едва мы забрались на борт, как лодка резко сорвалась с места, стремительно удаляясь от берега, который растворился за стеной невесть откуда взявшегося тумана, словно скрывавшего нас от всех ненужных глаз.

Погода портилась. Туман заволок всё непроглядной пеленой савана, и перевозчики начали ожесточённо чертыхаться между собой – было похоже, что им не нравится то, что происходит. В довершение всего, мы начали различать вдалеке гудение моторки, принадлежавшей отряду береговой охраны – эти ребята определённо не дремали! Наша лодка резко рванулась в сторону, чтобы оторваться. Но похоже, наши преследователи только приближались. Нас нагоняли – мы уже слышали, как солдаты переговариваются на борту. Из белой стены тумана, прямо перед нами, выросла ещё одна лодка – опешившие солдаты сами тупо пялились на нас несколько секунд, пока самый «находчивый» неуловимо быстрым движением выдернул винтовку, и над головой засвистели первый пули. Стало не по себе. Сбоку вывернула вторая лодка. Тут соображали быстрее – вода у нас за кормой разлеталась фонтанчиками, от пущенной с неверным прицелом очереди из предусмотрительно установленного на корме пулемёта. Здравый рассудок выскочил из головы, как ошпаренный. Судорожно сжимая в руках заряженный ПП, я мучительно долго размышлял – подыскивать белый флаг или всё же прыгнуть в воду. Двое «ниндзя» абсолютно синхронно, отточенным движением, повалились на пол, и съёжились в комок, стараясь заползти под несуществующее укрытие. Неожиданно Громобой, сжав зубы, на коленях метнулся к штурвалу, резким рывком выкрутил его в бок, и дальше стремительно повёл лодку вглубь морских просторов.

– Пали! – гаркнул он, не оборачиваясь. – Вм-м-мажь им! – возможно, мне показалось, но в его голосе я уловил еле скрываемый яростный восторг!

После нескольких попыток я, наконец, осознал, что вооружён, и стремясь загладить ошибку, начал беспорядочно дёргать оружием в воздухе, «забивая» указательный палец. При этом я ещё и едва не вытянулся во весь рост, так что едва сам остался цел и жив – хорошо ещё, что враги уже пропали из зоны видимости, и не видели и нас тоже – дуракам, всё же, везёт. Наконец, Громобой сам рывком усадил меня на место, пока я просто-напросто не вывалился за борт. Успокоившиеся перевозчики снова занялись своими обязанностями, а я, хмурый и раздосадованный, понуро глядел на рассекаемую за кормой воду. Но испытания для нас ещё не закончились.

Ближе к утру ветер, дующий прямо на нас, начал крепчать. В проливе поднялись волны. Тонны воды устремлялись на нашу жалкую скорлупку, пущенную в волю безумной стихии. Порывы ураганного ветра продували нас до костей, и хвалёную суперзащищённую одежду «разведчиков» развевало как паруса, а солёная вода, подхлёстываемая ими, начала уже переливаться через борта, и каждый раз окатывала нас, заливая лицо, так что мы начинали захлёбываться. Меня снова охватил неотвратимый ужас. Стена ветра и волн, вместе с трепещущими клубами туманом скрыли всё окончательно – я не мог разглядеть даже собственной руки, вытянутой вперёд!

Громобой снова занял место за штурвалом. Глядя на него, я поразился той холодной безмятежности, сквозившей во взгляде и во всём его облике – он словно наслаждался этой поднятой бурей, всё время удерживая лодку на грани катастрофы – в буквальном смысле, ведь от бушующей пучины нас отделяла лишь обшивка не толще нескольких сантиметров! Но он петлял, маневрировал, отступал, вёл лодку то одним, то другим боком к волне, но настырно продвигал нас вперёд. И ближе к утру, когда буря стала стихать, мы начали различать сквозь прорехи тумана широкую полосу берега, темневшего перед нами. Мы всё-таки преодолели грозный Баб-эль-Мандебский пролив, что, на арабском означает «врата слёз»; но ставший для нас вратами к свободе.

Нас ожидали ещё две недели скитаний, и мы достигли цели нашего путешествия – город Майдугури в Нигерии, куда отовсюду стекались люди, желающие примкнуть к Сопротивлению. И Громобой сразу повёл меня в штаб «разведчиков», где располагались сердце и мозг будущей освободительной военной операции.

– Теперь тебе нужно решить, каким образом ты хочешь помочь Сопротивлению – меня сейчас вызывают в штаб, и ты можешь поехать со мной, и заняться разработкой плана нашего наступления, – заявил Громобой.

– Или? – уточнил я.

– Или всё равно добраться до штаба, а там записаться в один из добровольческих отрядов, формируемых из потомков русских эмигрантов – у меня на этот случай есть несколько знакомых среди командиров.

Я тревожно замер – я имел шанс избежать риска, и спокойно просидеть в штабе, тем не менее помогая славному делу борьбы народов за свободу.

Нет, будь что будет! Я мечтал сражаться с оружием, а не с картой, карандашом и циркулем в руках. Смерть так смерть! Меня… меня же всё равно не убьют – это просто невозможно, немыслимо! Любого, но не меня – это совершенно исключено, по причинам вполне объективным. Во-первых, мне ещё только семнадцать. Во-вторых… во-вторых, я ещё так молод. Я умён, я храбр… я хорош собой, в конце концов! Как можно меня убивать?! Я ведь и сам, в конце концов, умею стрелять. Даже если пуля попадёт в меня, то я, не обращая внимания ни на какие раны, всё равно буду отважно сражаться, а уж чтобы меня убили… Да что за глупости?! Нет, этого не будет.

– Запиши меня в отряд! – сказал я.

Громобой молчал, и лишь пристально поглядел на меня.

– Хорошо, – наконец, словно запоздало, ответил он.

Он повёл меня по городу. В этот жаркий час всё словно вымерло вокруг. Величественно торчали высотные новостройки (и это в Африке!), упираясь плоскими крышами в раскалённую поверхность небесной сковородки, в которой плавился слепящей белизны солнечный круг. Под ногами пылал асфальт, гладкий как озеро, и я гулко топал по нему, переполненный восторгом, что снова можно не опасаться немецких солдат, а просто идти и идти вперёд, а вокруг во все стороны простирается привольный мир, наполненный жизнью и светом. И такая ещё прекрасная жизнь впереди!

Город, захваченный в объятьях раскалённого пылающего небосвода, был заботливо укрыт густой тенью парков и садов, в которых загадочно шуршали листья, и разносился густой и сладко-пряный аромат незнакомых цветов. Повсюду певуче звенело десятки фонтанов, и кристальные струи их высоко взмывали вверх, и разбивались тысячами сверкавших радужных капель. Чем ближе мы подвигались к центру города, тем живописнее и красивее становилось вокруг. Но людей мы встречали мало, изредка по шоссе навстречу нам пролетали стремительные автомашины, непривычной, изогнутой формы, и опять не было никого.

Отупевшие от непривычного солнечного жара, проникавшего в кожу, даже несмотря на температурную защиту наших костюмов, и мало смягчаемую тенями окрестных зданий, мы неторопливо и молча брели вперёд.

– Я отведу тебя к одному из своих знакомых, – вдруг вяло забормотал Громобой. – Он много лет участник нашего Сопротивления, и сейчас, в предстоящей операции возглавит им же созданное подразделение добровольцев русского происхождения.

– Он тоже русский?

– Да, – выдохнул Гром.

Мы, наконец, пришли. В отличае от оккупированных территорий, штаб «разведчиков» располагался здесь на огромной территории, огороженной высоким металлическим забором. За ним, довольно кургузо набились несколько десятков коренастых, старомодных зданий, выглядевших среди окруживших их новостроек, как муравейник, стиснутый у подножья величественных сосен. Сходство усиливалось тем, что повсюду за оградой, как полчища муравьёв, сотнями метались суетливые человеческие фигурки, сосредоточенно, и независимо друг от друга поглощённых десятками каких-то им одним понятных занятий. Десятки мужчин и женщин, всех возрастов и цветов кожи, в одежде всех возможных фасонов и расцветок, начиная от строгой униформы «разведчиков» и камуфляжа, и заканчивая пестрыми и причудливыми костюмами – все они стремительно перемещались в разных направлениях, перетаскивая какие-то непонятные грузы с места на место, выхватывая друг друга из людского потока и, молниеносно выпалив что-то очень важное, тут же исчезнуть вновь, успевая перекусывать на бегу, или коротко передохнуть на ногах, отойдя в сторону, и через мгновение снова устремиться в колышущееся и беснующееся людское море, над которым непрерывно стоял оглушительный шум здесь о чём-то спорили, оживлённо обсуждали, делились новостями и сплетнями, раздавали зычные команды и бранились на десятках языков, то и дело раздавался гулкий рёв подъезжающих или отъезжающих грузовых фур и легковых автомобилей. Поднимаемая пыль густым облаком стояла с той стороны ограды, мешая отчётливо видеть происходившее, и только пылающий солнечный круг невозмутимо и надменно сиял в распахнутой вышине. И в то же время, всё в этом хаосе, дела всех собравшихся здесь людей были отчётливо подчинены некоему общему стройному и властному порядку.

На некоторое время я остолбенел в изумлении, но Громобой окликнул меня:

– Идём!

И уверенно повёл меня вперёд, сквозь толпу, без усилия ориентируясь в этом хаосе, и ежесекундно сталкиваясь с десятками знакомых, мгновенно отвечал на рукопожатия, перебрасывался короткими фразами, и вёл меня дальше. Вот мы свернули за угол огромной кубической постройки из стекла и бетона, и едва не налетели на кого-то. Им оказался плотный чернокожий мужчина в синем спортивном костюме, с короткой стрижкой и очень широкими, плотно сомкнутыми губами. Но при виде нас они вдруг расплылись в широкой добродушной и немного лукавой улыбке.

– Громобой! неужто, ты! – воскликнул он, неожиданно на безупречном русском языке.

– Как я рад! – с искренней радостью ответил Громобой.

Они разом двинулись навстречу друг другу, и широко раскинув руки, крепко обнялись. Через несколько мгновений, Громобой осторожно отодвинулся, и пристально оглядел своего товарища, который снова не смог сдержать счастливую улыбку.

– Это и есть мой старый товарищ, Унданга Калигин Константинович – я в первый раз познакомился с ним во время моей службы в Африке. Он, как раз, возглавляет одно из подразделений, – наконец пояснил Громобой, обернувшись ко мне.

Я ошарашенно разглядывал негра.

– Ты… ты же говорил, что он русский? – неловко уточнил я.

Но Унданга только лукаво усмехнулся.

– Ну, уж не станет он тебе врать! – довольно возразил он. – Русским был мой дедушка!

– Понятно, – ответил я, тоже начиная невольно улыбаться.

Громобой указал на меня:

– Это мой товарищ, Роман Заречный.

– Он так… юн, – пришла очередь недоумевать Унданге.

– В связи с особыми обстоятельствами, мы были вынуждены принять его в свои ряды, – спокойно пояснил Громобой. – И теперь он хотел бы служить под твоим командованием.

– Как же мне нравится, когда ты так начинаешь выражаться! – добродушно воскликнул Унданга. – Я о-о-очень рад, про, что ты сказал! Для меня это очень, очень приятно, что ваш человек… направлен в мой отряд!

– Он обладает определёнными способностями к военному делу, – добавил Громобой.

– Мне такие пригодятся, – ответил Унданга, – улыбаясь ещё шире. – А то мне прислали… пополнение – им стены класть, а не оружие держать. Дуболомы, одно слово! Сделаю-ка я твоего друга своим заместителем – не из этих же мне выбирать!

– Он справится, – кивнул Громобой. – Я, признаться, очень рад твоему решению.

– А ты сам… как? Как здесь оказался? Надолго ли?

– К сожалению, – у меня срочные дела – я должен, немедленно, вас покинуть! – ответил он. – Но надеюсь, что в ближайшее время смогу снова… заглянуть к вам, – ответил Громобой, сразу помрачнев.

Командир тоже заметно приуныл:

– Всё дела, дела…

– Да, всё так, – кивнул Громобой. – Ну, я пойду, наверное, – после неловкого молчания добавил он.

– Давай! – кивнул Унданга, легко поморщившись.

Он крепко потряс Громобою руку, и тот, наскоро попрощавшись со мной, стремительно развернулся, и двинулся обратно, продираясь сквозь густую гудящую толпу.

Унданга подошёл ко мне, и улыбнувшись, тоже протянул руку.

Я, замешкавшись, протянул свою в ответ, и почувствовал энергичное пожатие мясистой, шершавой ладони.

– Идём со мной, товарищ, – мягко приказал он.

Я невольно улыбнулся про себя такому обращению. Но никакой неприязни оно не вызывало – прекрасное ведь слово, если разобраться!

– А вы что, товарищ командир, коммунист?! – подражая ему, переспросил я.

– Да у нас все… немного того… для нас всегда… наша Советская Родина… помним её! – просто и в то же время торжественно, с некоторой степенностью отвечал Унданга. – Есть и коммунисты. Но я – нет. Любой может воевать с фашистами.

Я согласно кивнул.

– А вы правда собираетесь сделать меня заместителем? – невзначай уточнил я.

– Я редко говорю что-то просто так, – просто объяснил Унданга, заводя меня в здание через железную дверь, покрытую охряно-рыжей каймой ржавчины, и низко вырубленной в стене, на уровне самой земли.

– Ты думаешь… вы думаете, – поправился я, – что я справлюсь?

– Я доверяю Громобою – он мой надёжный друг.

Он провёл меня по длинному, слабо освещённому коридору, с низко надвинутым потолком и глухими шершавыми бетонными стенами, неровными, словно покрытыми десятками крупных оспин.

Он втиснулся боком в низкую, полураспахнутую дверь, я прошёл за ним, и мы оказались в просторной комнате, где на гладком, зеркально выметенном полу, в два ряда вдоль стен выстроились металлические койки, покрытые ровно застеленными белоснежными простынями, под которыми горбились прямоугольники подушек. Между ними пропихнули кургузые тумбочки, для хранения личных вещей.

– Тута нас и разместили! – широко махнул рукой командир. – Почти что в подвале, но так ничего – чисто, тихо.

– А где…

– Бойцы? – догадался Унданга. – Ща все на учениях! Придут только к вечеру. Ты пока располагайся, так сказать, отдыхай! Вот твоя койка – третья слева. Может, тебе чего-нть нужно?

– Да нет, спасибо. Мне бы отдохнуть!

– Ну, эт первое дело, с дороги! – одобрил Унданга. – Так, – задумался он, – ужин будет – в шесть, не опаздывать! После ужина – общее собрание отряда.

Я кивнул.

– Военную форму и оружие получишь тоже… ах да, у тебя ж… всё своё! – вспомнил Унданга. – Ну, тогда… я пойду, наверное.

Он вдруг улыбнулся:

– Ты ведь… оттуда?!.. – как то робко вопросил он, и не дождавшись ответа, аккуратно прикрыл за собой дверь.

Я удивлённо раздумывал над его словами: что он имел в виду – из России, или… или из параллельной реальности?!

Но усталость не позволяла предаться обстоятельным и бесплодным раздумьям – я устало прошёл к своей койке, небрежно стянул со спины болтающийся объёмистый рюкзак, плюхнул его рядом. Затем, медленно опустился на протяжно заскрипевшие пружины, утомлённо уронил голову на белоснежную ткань – и перед моими глазами словно вновь короткими вспышками промелькнула картина наших скитаний. И глаза сами закрылись…