Глава 6

Дождь окрашивает пейзаж за окном в серо-оранжевые тона. Машина двигается так ровно, что скорость чувствуется разве что по проносящимся мимо огням светофоров.

– Что тебя так беспокоит? – неожиданно спрашивает Мурад. Видимо, скрыть свое нервозное состоянии при всем желании мне так и не удалось.

– Даже не думай, что дело в тебе, – качаю головой. – Я ни о чем не жалею.

– Я тоже. – Поворачиваюсь и вижу милую улыбку на лице. – Спасибо за эту ночь. Но ты ведь взволнована, я вижу. Что не так?

– Ты, наверное, решил, что я абсолютно безрассудна, раз вот так, – развожу руками, – решила провести ночь с мужчиной?

– Я решил, что ты безрассудна, когда впервые увидел тебя плавающую в фонтане, – усмехается.

– Там я оказалась исключительно по твоей вине, – грожу ему пальцем. – Я просто хотела почувствовать, что такое быть желанной. Это не спонтанное решение, – качаю головой, даже не хочу думать, о чем он сейчас думает.

– Почувствовала? – Почему-то голос Мурада звучит обеспокоенно.

Неужели он думает, что мне не понравилось?

– Да, – киваю. – Не думала, что будет так приятно.

– Я хочу тебя, Юля, и вижу, что это взаимно. Но ты с упорством каждый раз это отрицаешь. – Только я открываю рот для возражения, как Мурад поднимает руку, прося дать ему продолжить. – Мы уже договорились, что я дам тебе время, а ты подумаешь. Так что не трать силы.

– Ты осуждаешь меня? – решаю быть смелее и спросить о том, что меня тревожит, словно сжирает изнутри. Мне почему-то важно знать, что он меня не осуждает. – Мы ведь не были в отношениях, и я….

– Нет, – качает головой. – Что ты, Юля, конечно нет. Мы не сделали ничего плохого, за что нас можно осудить. Все, что было, это только между нами, – кладет свою руку на мою, крепко сжимает. Прикрываю глаза, чувствуя душевное тепло.

На телефон приходит сообщение. Лана.

«SOS!!! Приехал твой папа, уже провел ревизию в твоей комнате и на кухне. Ждет тебя, волнуется, и я волнуюсь вместе с ним. Сказала, что ты ушла в магазин за тортом. Тащи торт. И давай быстрее. Мне сыкотно».

– Вот блин, – восклицаю.

– Что? – переводит взволнованные взгляд на меня.

– Папа приехал, ждет меня, и он не знает, что я не ночевала дома, – прикусываю губу, сердце ухает.

– Я могу поговорить… – осторожно предлагает Мурад, но я перебиваю. Этого мне еще не хватало.

– Нет! Даже не думай, – качаю головой. – Прости, но, боюсь, сейчас он точно такого фортеля не поймет.

– У тебя есть идея получше?

– Лана сказал, что я ушла в магазин за тортом. Мне нужно купить торт, но… – Вот же, кошелька-то у меня нет. Я его вчера Лане отдала, чтобы она расплатилась за мой праздник.

– Но? Говори.

– Мой кошелек у Ланы.

Мурад кивает, поворачивая машину в сторону магазина.

– Ну это не проблема, – улыбается. – Сейчас все решим.

– Спасибо. Я отдам.

– Конечно, я обязательно вытрясу с тебя все до последнего рубля. – Мы смеемся в голос, разряжая напряженную атмосферу.

Попрощавшись с Мурадом, я на всех парах лечу домой.

От волнения в ушах звенит. И так всегда, когда дело касается родителей. А особенно папы. До сих пор в ушах звенят эти слова из детства: «Да кому ты будешь нужна? Ты себя видела? Когда рыдаешь вот так, страшная, аж смотреть противно», «Рот свой поганый закрыла и слушай, что тебе отец говорит», «Я тебя сейчас так отшлифую, ты у меня сидеть на заднице не сможешь, дебилка, блядь». И это лишь малая часть того, что я слышала за все годы, пока жила с родителями.

Папа не скупился в выражениях. Абсолютно уверен, что я заслуживала тех слов. Прикрываю глаза, все в прошлом. Я уже давно не маленькая беззащитная девочка, могу постоять за себя. Могу отстоять свои границы.

В руках пакет с фруктами и тортом, Мурад, видимо, решил не мелочиться.

Дверь открываю своим ключом, и с каждым поворотом хочется раствориться. У двери меня уже встречает встревоженная Лана.

– О, ты долго. Очередь была, да? – головой качает в сторону моей комнаты, давая понять, что он там.

– Да, плюс пришлось ждать свежую выпечку. – Из комнаты выходит папа. И я сразу вижу, что он крайне недоволен. – Привет пап, вот это да. Ты бы хоть предупредил, что приедешь. Я бы встретила тебя.

– Зачем? – вздергивает бровь. – Я решил посмотреть, чем вы тут занимаетесь.

– Ну и как? – очень стараюсь непринужденно улыбаться. – Пап, проходи на кухню, я сейчас чай поставлю. – Кивает, я следую за ним. Лана трусливо ретируется, оставляя нас одних.

Папа оглядывает кухню. Как только я закрываю за нами дверь, улыбка слетает с его лица.

– Мне все это не нравится, – давяще смотрит на меня.

Я опускаю глаза, вдох-выдох. Ну что, опять выставляем невидимую броню и стараемся абстрагироваться. Как учил Сашка.

– Не понимаю, что именно? – вытаскиваю все из пакета.

– Начиная с твоего переезда и заканчивая твоими друзьями и походами в неизвестные мне притоны.

– О переезде мы говорили и не один раз, – поворачиваюсь к нему, складывая руки на груди. – По поводу моих подруг тоже, каждый раз все по кругу. Это мои друзья, я не хочу быть одна в этой жизни. Мне в принципе необходимо общение. А по поводу притонов… Я была в хорошем клубе. Вика тоже ходит по клубам, но ей никто не запрещает.

– Потому что у нее есть голова на плечах, а ты вечно в облаках витаешь, Ты наивная, – рявкает на меня. – И посмотри на себя, ты как вырядилась вообще? Ты похожа на дешевую шлюху.

Щеки горят. За что он так?

– Это скромное платье до колен. Или мне нужно паранджу надеть? – огрызаюсь, сил моих больше нет.

Сколько можно?

– Твой наряд словно из разряда «последней попытки выйти замуж». Почувствовала свободную жизнь? Забыла, что я еще жив? – Забудешь тут, как же.

– Я же не голой хожу. И, думаю, сама решу, что мне носить. Ты об этом поговорить приехал?

– Не смей дерзить мне, сучка, – бьет кулаком по столу.

Вздрагиваю. Его агрессия меня пугает. Делаю шаг назад, прижимаясь попой к столешнице.

– Я не дерзила, а спрашивала, – говорю с трудом, от нервов голос пропадает.

– Собирай вещи, ты переезжаешь обратно домой.

Я паникую. Ну уж нет. Я зубами вгрызусь в свою свободу, но не позволю больше собой манипулировать.

– Мне все это, – обводит взглядом кухню, – не нравится. Упускать тебя нельзя, иначе ты по рукам пойдешь. И будешь ничем не лучше половой тряпки.

– Я живу с Ланой, работаю, – развожу руками. – И не делаю ничего криминального, как видишь, притона здесь нет.

– Твои подруги – отдельная тема для разговора. Ты тупая, сколько раз я повторял тебе, что дружбы нет и быть не может. Мне не нравятся твои подруги. Они плохо на тебя влияют, ты сама не устала жить по их указке?

Доказывать ему, что живу своей головой и так, как хочу, нет смысла. Он не слышит меня. Вбил себе в голову что-то, и хрен докажешь.

– Это не так. Чем они тебе не нравятся? Что они лично тебе сделали? – негодую. Мне так обидно, слезы к глазам подступают. – У меня всего две подруги и Сашка. Все. Я дружу с ними много лет. Да что там, я выросла с ними. Ты не устал настраивать меня против друзей?

– О. Ты еще и этого полоумного дебила вспомнила. – К Саше у него особая ненависть и призрение.

– И в чем Саша виноват? Что не так? – устало тру лицо, незаметно вытирая слезы.

Папа даже не понимает, что давит на меня. Ему все равно.

– Нормальный парень не будет дружить с девочками. Он за вами с первого класса таскается. Это подозрительно, что с ними не дружат парни. Он недалекий полудурок. – За такие слова я готова врезать ему.

Сашка самый лучший, понимающий, да он нам с Ланкой как брат, с первого класса вместе. Он все это время защищал нас, если в школе кто-то пытался обидеть, мы поддерживали друг друга. А то, что дружит с нами, разве это плохо?

– Он мастер спорта по тайскому боксу. Помимо основной работы еще и тренирует ребят. Проводит мастер-классы. И у него помимо нас с Ланой полно друзей. Просто в школе он дружил с нами. Но, как ты знаешь, на одной школе жизнь не заканчивается, – отстаиваю друга, как могу.

– Ты слепая дура, – качает головой. – Ты не должна с ними дружить, – повышает голос.

– Ты можешь потише говорить? Лана в соседней комнате. – Мне очень стыдно, что подруга слышит наш разговор. Хорошо, что это Лана. Она уже привыкла. – Хочешь, чтобы я в этой жизни была совсем одна? – Папа смотрит на меня как на полоумную.

– Ты голову включай хоть иногда. Какие могут быть друзья? У тебя есть семья. Этого достаточно. Проводи время с Викой, тебе есть чему поучиться у нее. – Начинается.

– Я сама решу, с кем мне общаться, – отрезаю. – Остановись, хватит.

– Ты еще вспомнишь мои слова. Локоток-то рядом. Но будет поздно.

– Может, все-таки чаю? – перевожу тему разговора.

Я уже поняла, что каждый остался при своем мнении.

– Нет, мне ехать нужно. – встает и идет к входной двери. Я выдыхаю, наконец-то. – В субботу приезжай на дачу.

– Зачем? – Я там уже хрен знает сколько не была.

Да и не звали меня. После очередного скандала.

– Приедет мой коллега с семьей. Познакомитесь, пообщаетесь. – Одевшись, бросает на меня долгий взгляд. – Пора уже подумать о чем-то серьезно, Юля.

– Я подумаю, – киваю.

– Думай, если есть чем, – усмехается.

Прощаюсь. Закрываю дверь. Неужели? И зачем он вообще приезжал? Прочитать мне нотации?

Сейчас мое общение с родителями происходит очень формально. Я стараюсь все свести к минимуму. И вынуждена признать – это мне удается с большим трудом. Их давлению сопротивляться очень тяжело. Мне словно вшили чип, который сигналит громкой сиреной, останавливая меня от сопротивления родителям.

Включается пресловутое чувство вины. Безусловная любовь родителей. Не могу сказать, что я в нее верю. Может, от того, что не довелось прочувствовать ее на себе. Папа – это очень важная фигура в жизни девочки. Говорят, девочка познает себя через папины глаза.

Могу сказать с уверенностью: ничего хорошего я не вижу, когда смотрю в глаза своего отца. Он очень хотел мальчика, я много раз слышала от мамы эту душераздирающую историю о вселенском разочаровании моего отца в тот момент, когда он узнал о рождении дочери. На выписке из роддома он отказался брать меня на руки, за него это сделал мой дедушка.

Мама говорила: его можно понять, он очень стеснялся, ведь родился не мальчик. Что странно, родители даже не подумали, а стоит ли о таком рассказывать своему ребенку.

Папа критичного склада характера, для него есть его правильное мнение, а все остальное – чушь собачья, мнение недоразвитых идиотов. На любые мои возражения он отвечал: «Так могут думать только недалекие дебилы. Ты дебилка, дочь? Тогда слушай, что я тебе говорю».

Очень строгий, не стеснял себя в выражениях. Но самое его любимое было насмехаться и подкалывать меня. Все самые неприятные и обидные клички, какие могли быть в жизни, я собрала. И ему это нравилось, он словно тренировал на мне свой сарказм. «У тебя плечи как у неудавшегося пловца», «С такой фигурой, как у тебя, хорошо бы вообще тебе выйти замуж, такие тощие скелеты никому не нравятся». Скелет, опарыш, кишечная палочка, пенек с глазами – и это лишь малая часть. Все детство я чувствовала себя уязвимой, подавленной. Помню, как каждый раз после школы мне не хотелось идти домой. Я уже знала, что ждет меня там. И нужно признать, со временем мало что изменилось.

– Юлек, ты чего застыла? – обеспокоенно спрашивает подруга.

– А? Прости, задумалась. Разговор тяжелый.

Лана фыркает.

– Он у тебя всегда тяжелый, первый раз, что ли. – Усмехаюсь. – Пошли чай пить. Что ты там купила по дороги?

– Торт, твой любимый, кстати, – прохожу на кухню, включаю чайник.

Лана вытаскивает торт из упаковки, нарезая.

– Давай рассказывай, как прошла ночь. У вас что-то было с Мурадом?

– Да, – киваю в такт словам. – И это было вау. Он такой… – прикрываю газа. – Лан, в него невозможно не влюбиться.

– Ну так и люби, пожалуйста, у вас же взаимно, нет? – У нее все так просто. Хочешь – люби… не хочешь – не люби.

– Взаимно. Но где гарантия, что завтра его не сосватают? – говорю о самом большом страхе.

– А где гарантия, что завтра тебе не понравится кто-то еще или тебе не изменят? – Задумавшись, уточняет: – Отношения – это всегда риск.

– Да, но тут разница вот в чем, – парирую. – Тут как бы все это возможно, влюбленность в другого или измена. То есть все относительно. А Мурада могут сосватать, и, скорее всего, так и будет, есть некая уверенность в этом. Ну это как моя аэрофобия. Ты в самолете в закрытом пространстве, и в случае чего у тебя нет шанса, что-либо сделать, в отличие от другого вида транспорта, машины или поезда. И там, и там опасно. И даже велика вероятность, что и находясь в машине или поезде, ты не в силах будешь как-то себе помочь, но в подсознании этот вариант тебе кажется безопасней. Словно есть надежда, что ты сможешь что-то изменить, как-то помочь себе.

– Не прячь голову в песок. Ты не сможешь всегда ограждать себя от боли, это просто невозможно. Мы не можем контролировать все, – отрезает еще один кусок торта. – Давай еще по кусочку? А то что-то мы с тобой раскисли, приуныли.

– Давай, – улыбаюсь. – И спасибо за поддержку.

Уже лежа в своей кровати, вспоминаю о коробочке, подаренной Мурадом. Резко подрываюсь, интересно, что там.

Достаю из сумочки подарок. Распечатываю. Вот это да… на плетеной цепочке из белого золота сверкает полумесяц со звездой. Весь полумесяц усыпан бриллиантами. Аккуратно провожу пальцами по украшению, невероятная красота. Полностью символизирует Мурада.

Достаю украшение и решаю, что буду его носить. Что бы между нами ни было, это украшение будет со мной.

Фотографирую себя и отправляю Мураду с подписью: «Спасибо за подарок. Он прекрасен». Ответ приходит через несколько минут: «Как и ты».