Апбб-жжж-ззз…
Тихо накатывает со всех сторон то плотной стеной, то трепещет, как бархат.
Ззз-лллл-лы-оо-oooзз-апп…
Поцелуй… один… мы не дотанцевали…
Аппзззы…
«Ева, на тебе платье Незнакомки… и там, в звоннице…»
Ззз-аппббблл…
Шшрркгарх… зз…
«Все теперь связано».
Мерцающая дорога, видел…
Только это было давно.
«Только это было давно», – подумал Федор и тут же понял, что не может точно сказать, насколько далеко отстоит это «давно», как много прошло времени: сутки, трое, может быть, неделя или несколько часов.
«Вспоминай, ты должен… А главное, что ты видел?»
Сонливость покрывалом озноба опять ложилась на плечи. Не спать! Оса затаилась – желтое тельце, прорезанное черными прожилками, ползет – и стала вдруг огромной, с человеческую ладонь, еще больше… Нет, он убил последнюю осу, он убил их всех и выбросил трупики за борт лодки. Некоторое время назад. Когда? Как было бы хорошо отдаться этому ознобу и уйти в уют сна. Но тогда – конец, яд уже вовсю растекается по телу и…
– Ты просто не проснешься, – прошептал Федор, с трудом шевеля тяжелыми обезвоженными губами.
(Вспоминай!)
Как нелепо, какие-то осы. Целое гнездо ос.
– Ева. – Слабая болезненная улыбка на распухших губах.
Нельзя спать. Этот сладкий сон может стать билетиком в один конец. Просто терпеть, держаться, и организм справится. Наверное, справится. Или…
Аппбзллы…
Эти звуки в мареве сна, в который, сам не замечая, он все чаще проваливается… Никаких «или»! Хоть спички в глаза вставляй, но не смей спать. Да только предательски или потому, что на самом деле это было единственным спасением, взгляд снова притянула к себе зеленоватая бутыль. Был выход: вода из-под Зубного моста. Радикальный выход, потому что если осы оказались мутантами, то, прими он лекарство, озноб и лихорадка покажутся лишь детскими шалостями. Кожаный мешочек рядом, туго набит – смесь целебных трав, определенных спор и грибов. Это он вспомнил. Когда-то сам провел классификацию и учил готовить лекарство. Сейчас кто-то – Тихон? – позаботился о нем: целебная вода, лекарственная смесь. Это вспомнил. Но даже если он выдержит и не сойдет с ума, приняв спасительный раствор, то провалится в забытье, которое сменится глубоким сном. В итоге оздоравливающим, конечно; только проспит он много часов кряду. И тогда уж точно некому будет держать под контролем берег – а они там, таятся, ждут и следуют за лодкой, – берег и такие близкие теперь заградительные ворота.
(Вспоминай. Что ты видел?!)
Но, похоже, у него не остается другого выхода. Надо попытаться немного отгрести назад, подальше от берега и от ворот, на середину озера, где фарватер, и бросить плавучий якорь. Яд этих тварей вот-вот доконает его, и он в любом случае уснет. А так у него появится шанс. Горькое лекарство,
(«Оно сделает меня беззащитным».)
заботливо оставленное Тихоном. Настоящее лекарство всегда горькое, уж неизвестно, почему так вышло в этой жизни. Однако у него будет неплохой шанс: Дикие с Пустых земель – или кто там швырнул осиное гнездо?! – остерегаются воды, а на всем фарватере присутствия чужих лодок вроде бы не обнаружилось. Правда, никто не знает, что случится, когда он уснет. Но тут уж ничего не поделаешь, тут, как говорили в родной Дубне, уж не до жиру.
(«В родной Дубне?! Господи, а ну прекрати немедленно, о чем ты думаешь…»)
(«Вспоминай. Ведь ты видел что-то очень необычное».)
Сейчас, сейчас он попытается отгрести, насколько хватит сил… Сейчас. Взгляд опять остановился на бутыли. По ней ползла оса…
Нет! Не позволяй больному сознанию играть с тобой.
Это, конечно, не лучший вариант – провалиться в долгое забытье посреди Икшинского водохранилища, в двух шагах от Темных шлюзов, но другого ему не оставлено. Федор обернулся – перед глазами все затуманено…
«Древние строители мастерски использовали для русла канала естественные водоемы, расширив их и назвав „морями“». Откуда это? Федор тряхнул головой. «Критическая теология», что преподавали в Дубнинской гимназии? Этот мальчик в нем, незатейливый паренек из Дубны, оказался крепок и вовсе не собирается уходить насовсем. И может, это хорошо. Может быть, это самое главное. Но было кое-что, о чем не знали авторы школьного учебника. Федор смотрел на башенки заградительных ворот, разделявших водохранилище, на уходящий вдаль водный проход между ними, и вдруг откуда-то всплыла неясная мысль о грозных сторожевых башнях, поставленных стеречь древнюю границу между…
«Между чем и чем?»
(Там, за воротами, лежит нечто иное.)
Яд. Это все яд играет с ним. Перед его глазами просто техническое сооружение, созданное в том числе для аварийного разделения различных участков водохранилищ, и таких на канале несколько. Федор крепко зажмурился. Веки были горячими и, подобно губам, становились все более тяжелыми. Снова открыл глаза: «Вспоминай! И главное, что ты там увидел?»
Тревожная мысль несколько проясняла сознание. «Что-то намного более важное, чем фантазии про древние границы…»
Федор покачнулся. Двинулся на корму, совершая осторожные шаги. Добрался до уключин рядом с румпелем, где находилось самое узкое место кокпита. Там, упершись ногами в основание сиденья рулевого, можно было грести в одиночку. Ему оставили два облегченных весла, но это так, смех да и только, скорее, для маневра. Надеяться долго управляться в одиночку на весельном ходу с такой лодкой… Он уставился на весла – и неожиданно для себя прыснул. Другое дело парус, но на фарватере, в отличие от берегов, где гулял легкий ветерок, лежал абсолютный штиль.
– Чем богаты, тем и рады, – глубокомысленно изрек Федор. Помолчал. И хоть уловил нотку деловитого идиотизма в собственном голосе, все же сумел подавить повторный приступ истерической усмешки. Похоже, яд уже взялся за него, и следует поспешить. Федор опустил весла в воду и тут же, чуть сощурив воспаленные глаза, посмотрел вдаль,
(флюгер)
между двумя заградительными башенками.
«Там будет ветер, за воротами. Там всегда дует постоянный, вовсе не рваный, даже по берегам, стабильный ветер с Пустых земель». Да, это он вспомнил. Только этого недостаточно. Водный путь, русло канала, как медленная мерцающая река посреди неподвижных озер. И вот здесь что-то очень важное: «Что же ты видел? Что именно?!»
Сразу за Икшей канал резко отворачивал на юго-восток, делая длинный зигзаг через цепь водохранилищ, по дну которых было проложено его русло, а Дмитровский тракт здесь уходил вправо, пересекая водораздел почти по прямой. Где-то там, далеко впереди, уже совсем рядом с Москвой, канал и тракт, бегущие от самой Дубны параллельно друг дружке, встретятся снова. Правда, ненадолго. Всего лишь на длину широкопролетного моста через рукотворное Клязьминское море. Федор бросил взгляд на тракт, над которым стелилась пока еще слабая неприветливая дымка, и постарался не думать о мосте, хотя именно туда сейчас лежал его путь. Не думать об обрушенных в воду конструкциях, о стонущих перекрытиях и колючем темном ветре, в чьем завывании чудились голоса похуже, чем голоса стаи волков. Ну если только в том смысле, что лодка Петропавла,
(Ева)
скорее всего, уже миновала это место. Вряд ли Петропавел сочтет нужным останавливаться и ждать. Он знает свое дело. И знает, что там, у исполненного зловещей славы поселка Водники, где начинался мост, и в особенности на противоположном берегу («Буревестник, – подумал Федор. – Так когда-то называлось это место»), в дремучих старых лесах, где сами деревья будто злобно следят за вами, было что-то, возможно, даже более плохое, чем на Темных шлюзах. Федор все еще смотрел на тракт.
– И несколько дальше по каналу… – пробормотал он. – За мостом…
Сразу за мостом открывалась широкая заводь, Хлебниковский затон, где на последнем приколе спали вечным сном корабли, давно покрытые ржавчиной и частично затонувшие. И вот среди этих судов, и маскируясь под них… Он подергал щекой – об этом тоже сейчас не стоит думать. Очевидно лишь, что Петропавел не станет там задерживаться.
Это Федор вспомнил.
Но оставалось еще Пироговское братство. Точнее, та часть Свободных капитанов, что откололась от братства, все глубже погружающегося в религиозную истерию, нагнетаемую монахами. Вроде бы они перебрались на Химкинское водохранилище или вернулись в Пирогово, об этом Федор не знал наверняка. Но, возможно, Петропавел решит сделать передышку и воспользуется гостеприимством капитанов. И тогда появлялась слабая надежда, что Федор успеет нагнать их. Успеет увидеть Еву прежде, чем вновь окажется на мосту.
Он улыбнулся, вздохнул и опять посмотрел на Дмитровский тракт. Как быстро все менялось – дымка уже заволокла подъем, по которому взбиралось заброшенное шоссе, и чахлые деревца по обочинам утонули в ней. Дальше высоких деревьев не будет, лес редел, Пустые земли находились совсем близко. Но в районе тракта их пояс был крайне узким, и еще до Клязьмы, до Водников леса начинались снова. И вновь начинался туман.
«Ты ведь как-то побывал там. – Этот голос, наверное, больше не принадлежал бате, наверное, он сам говорит с собой, но почему тогда в тоне сквозит еле уловимая издевательская насмешка? – В месте, где закончатся иллюзии? И был в заводи среди спящих кораблей. И там видел кое-что. Видел, как это, маскирующееся под корабли где-то в наибольшем их сгущении, стало оживать… Вы тогда справились, и нападение настигло вас уже на мосту. И вот там,
(Лия)
(Хардов)
(все теперь связано, молодой гид)
когда все, казалось, осталось уже позади…»
– Там была смерть, – прошептал Федор.
«Ага. Но как потом, позже, выяснилось, не твоя. Там ждали две смерти, но одна опять осталась без поживы».
Федор смотрел на Дмитровский тракт. Это был короткий путь. Нехоженый, запечатанный, древнее шоссе, теперь закрытое для живых, и решись он на него… Застывший взгляд Федора потемнел, каким-то холодком повеяло по лицу. Мрачные тени уже полностью заполонили тракт. И где-то там, в самой глубине этой тьмы, или в самой глубине Пустых земель, словно нечто догадалось о его раздумьях и теперь ждало. Затаившись и вовсе не выдавая своего вожделения, лишь тихий зов становится все более алчным.
Федор провел рукою по лбу, и тень отступила. Будто наваждение прошло. Вокруг был солнечный день, и старое шоссе, над которым привычно стелился туман. Федор бросил еще один взгляд на тракт: когда-нибудь ему предстоит пройти по этой дороге. Но не сейчас. Лодка ждала. И он выбрал круговой путь по воде.
Едва лодка вошла в Икшинское водохранилище, ветер на фарватере стал стихать и движение замедлилось. Потом парус заполоскало, и он обвис окончательно. Впереди, где ветер разгуливался вовсю над поверхностью рукотворных морей, особенно на Клязьме, могли ждать почти метровые волны. Но здесь приходилось довольствоваться тем, что есть. До заградительных ворот, пересекавших водохранилище, оставалось не менее трех километров. Федор чуть повернул к берегу, парус начал оживать; от берега – и ветер терялся. Ничего другого не оставалось: дуло лишь по берегам, хотя и не хотелось туда приближаться, пришлось рулить к берегу. Эти «три километра» несколько удлинялись; судя по всему, придется двигаться галсами, подлавливая ветер, а затем, постепенно отруливая, он вновь найдет фарватер и пройдет сквозь ворота, охраняющие Икшинское море. Приближающаяся полоска суши выглядела все неприветливей. И хоть никаких признаков угрозы он не обнаружил, что-то было не так. Какая-то неправильная тишина?
«Запомните, мальцы: порой главной угрозой как раз таки и является отсутствие ее явных признаков. Запомните, и, возможно, когда-нибудь это спасет вам жизнь». Кто это говорил? Федор усмехнулся: он сам. Это его слова. И сейчас он их вспомнил. Что ж, уже неплохо.
Федор рулил к берегу. Тихо, лишь слабый плеск, и легкий ветерок играет листвой. Однако… Он больше не мог игнорировать это неявное, еле уловимое, но неприятное чувство, что за ним наблюдают. Мутноватые сигналы все нарастали. Ощущение чужого пристального и, скорее всего, недоброжелательного взгляда, таящегося в этой листве на берегу. Он здесь не один? Дикие? Неожиданно поймал себя на том, что глаза опять проводят инвентаризацию оставленного ему. Прежде всего оружия. Два ствола. Калашников, в отличном состоянии – если бы Федор не знал, какая это ценность на канале, можно было бы предположить, что автомат хранился себе где-то в ружейной комнате и еще ни разу не был в деле. И надежный пистолет ТТ. Еще до того, как отправиться в путь, Федор проверил, не сбиты ли прицелы, разобрал и собрал оружие, протер его промасленной тряпкой. Понял, что эта процедура оказалась сродни медитации, возвращала рукам силу и проясняла голову. Особенно после встречи с Хароном. Также ему оставили масляный фонарь, защищенный прочным стаканом, пару мощных факелов, горелку, армейский штык-нож, немного провианта – сухпай – и немного воды. На канале было достаточно мест, где можно было пить забортную воду, и сейчас он о них вспомнил. Интересно, но Тихон не оставил ему карты и каких-либо письменных рекомендаций. Федор подумал, что, наверное, знает почему. Собственно говоря, ему хватило бы только оружия – воду, пищу и огонь он смог бы добыть себе сам.
Камни полетели с берега, когда он уже ничего не мог сделать. Лишь резко отвернул к открытой воде, но было уже поздно.
Первый камень угодил в мачту, до заградительных ворот оставалось метров восемьсот. Федор поднял калашников, имитируя подготовку к стрельбе. В ответ с берега посыпался град камней. Расстояние до лодки было приличным. Вряд ли Дикие додумались пользоваться пращами, и сила, с которой летели камни, ужасала. Прямое попадание в голову могло стать роковым.
«Не хотел бы я с ними встретиться на берегу, – успел подумать Федор. – Они в состоянии разорвать голыми руками».
Федор быстро закрепил румпель и бросился на дно лодки. Хоть они и обладали нечеловеческой силой, к счастью, меткостью не отличались. Еще немного, и он вышел бы из поля обстрела. Но движение лодки начало замедляться. А потом прилетело это. Федор не сразу понял, чем оно оказалось. Осиное гнездо, словно трухлявый гриб, развалилось на части, ударившись о борт. Еще один камень угодил в мачту. Первые взбудораженные осы пока еще копошились вокруг своей оси, ползали, сбитые с толку. Вот как они выманивают своих жертв. А может, и приканчивают. Федор понял, что счет идет на секунды. Рука осторожно, чтобы не сердить насекомых («Крупные, – мелькнуло в голове, – слишком крупные»), потянулась к промасленным тряпкам, которыми он недавно протирал оружие. А потом пальцы нащупали мешочек с лекарственными травами, аккуратно вскрыли его. Споры сатанинских грибов с Гиблых болот и с Сорочанских курганов – требуется совсем немного. Если бросить щепотку в костер, когда ночь заставала в лесу, то вокруг на десятки метров не будет ни одного насекомого. Вместе с дымом – это их отрубит. Сам не замечая как и почему, Федор прошептал:
– Ветошь… Давай. Быстрее…
Умудрился зажечь одну тряпку, тут же от нее подпалил следующую. Ничего не оставалось, как обмотать ее вокруг руки. Смотрел, будто в замедленной съемке, насколько нехотя занимается огонек. Больше, надо больше и быстрее. Сунул в огонь свободные концы, вроде бы дело пошло, но надо быстрее, надо больше дыма…
И тогда осы напали. Целое облако. Первый укус был нанесен в изгиб локтя, и рука дернулась так, будто к ней приложили раскаленный металл.
«О дьявол… Невероятно сильный яд».
Но больше ему не оставалось времени на раздумья. Лицо, шею и все открытые части его тела словно покрыла огненная лава. Осы жалили, и мгновенно весь мир вокруг стал невыносимой атакующей болью. Инстинктивно захотел было прыгнуть в воду, но в случае попадания камня он отключится, пусть и на несколько секунд, и тогда все – конец. Федор чуть притушил тряпки – сразу же повалил густой дым – и кинулся в носовую каюту. Укрыться там. Едкий дым тут же стал заполнять пространство. Еще несколько укусов он, наверное, даже не почувствовал. Лопающиеся споры грибов наполнили дым характерным тяжелым маслянистым запахом. Осы, что были на нем, сделались вялыми, потом начали отваливаться, сонно падали на дно лодки. Камни уже не долетали, плюхались в воду, лодку сносило к фарватеру и к заградительным воротам.
«Господи, ведь это просто осы, – подумал Федор. – Какая нестерпимая боль…»
Все тело горело. Места укусов с зияющей точкой по центру покраснели очень быстро. Просто осы, как нелепо… Но Федор не мог себе позволить сидеть здесь. Надо было избавиться от ос. Он приоткрыл дверцу и бросил дымящиеся тряпки. Глаза резало, и они начали слезиться. Собрать, быстро собрать всех ос, пока они сонные. Он так и поступил. Затем снова открыл дверцу, выглянул. Камнепад прекратился, но Дикие так и не показали себя. Ладно, сейчас не до них, на таком расстоянии они больше не опасны. Тлеющая ветошь грозила новым возгоранием. Федор осторожно выбрался на палубу. Осы перестали быть агрессивными, но неизвестно, надолго ли. И первым делом он вышвырнул за борт развалившееся гнездо. Затем с какой-то детской мстительностью принялся давить ос. Понял, что ни к чему это, собрал каждое насекомое, каждую ужалившую его тварь и бросил туда же. Скорее всего, основную часть ос отпугнул дым. Лодку все еще сносило к заградительным воротам, но вот-вот она встанет.
Федор вдруг схватил автомат и, не особо прицеливаясь, дал очередь по ближайшей зеленке на берегу. Выстрелы не только разорвали эту тишину и не только вспугнули птиц. Дикие, или кто там, молниеносно шарахнулись в сторону леса, так и не показавшись, словно передвигались на четвереньках. Но Федор увидел не только быстрое движение в листве, он почти физически ощутил их страх, животный панический ужас.
Он опустил ствол, поставил оружие на предохранитель. Затем развернулся и посмотрел в сторону заградительных ворот, куда все медленнее несло лодку.
И тогда он это увидел.
Этого не могло быть. Возможно, причиною был едкий дым, воздействие грибных спор, слезящиеся глаза или яд ос, который начал действовать очень быстро. Но… Русло канала, мерцающая река медленно катила свои воды, уходила сквозь заградительные ворота вдаль и там… А там она раздваивалась. Такого не могло быть – канал через цепь водохранилищ нес свои воды в сторону Москвы. Направление было единственным.
Но он это видел.
(Нет! Ты видел намного больше.)
«Вспоминай! Ведь ты видел что-то еще. Намного более важное и…»
– Невозможное, – хрипло произнес Федор.
Он уже приготовил себе лекарственный раствор. Заткнул плотной пробкой бутыль, стараясь не расплескать ценную воду; поставил ее на место. От озноба его начало трясти, а локоть, куда был нанесен первый укус, не просто распух, под изгибом словно висела сумка, наполненная жидкостью. Яд этих тварей оказался сильнейшим аллергеном. Ему не хотелось думать, что творится с лицом, огромные, тяжелые и будто пустотные губы красноречиво говорили обо всем.
«Русло распалось на две еле заметных мерцающих реки. Но видел ты не только это».
(Флюгер.)
(Сигнальный дым показывал направление ветра.)
Федор поднес ко рту лекарство. Еще раз слабо огляделся по сторонам – интересно, через сколько он уснет? Но медлить больше нельзя. Лодка неподвижно стояла на фарватере на безопасном расстоянии от берега и от ворот. И больше он никак позаботиться о себе сегодня не мог.
Федор залпом выпил смесь. Она оказалась неприятно землистой консистенции и очень горькой. Пришлось крепко сжать челюсти, чтобы его не стошнило.
Там, за воротами, начинался ветер. Это так. Именно это он и видел.
(Сигнальный дым на бакене. Флюгер.)
О проекте
О подписке
Другие проекты