Мне кажется, я никогда не принимал своего собственного тела: сначала оно мне казалось слишком быстрым, а теперь слишком медленным. По мере старения для меня переселение души в другие тела стало единственным способом выживания. Если честно, сдается мне, что и в детстве я жил не собственным телом, а телами своих кумиров. А теперь просто, они меня все разочаровали совсем, поэтому и душа уже больше не хочет ни в кого переселяться. Она чахнет вся от тоски по возвышенному. Мы так часто бываем наедине со своим телом, и так редко со своей душой, – и это, на мой взгляд, величайшее горе. Каждый из нас чувствует как дышит его тело, и совсем не знает как дышит его душа, которая то же хочет жить. Мы слышим боль и усталость тела, но не чувствуем плач и рыдания души. Нам кажется, что она где-то там, – за окном, сидит сейчас, свесив ноги, и с тоской в голосе считает монотонно падающие капли дождя. Но она здесь, рядом, смотрит на нас в упор вся в слезах. Так что пока мы не полюбим в себе все невидимое, все видимое не будет иметь для нас никакого значения. Можно будет хоть закидаться самыми дорогими вещами, а молодость души ими не воскресишь. Все оценивают окружающих примитивно: большой он или маленький, красивый или не очень, но никто не говорит что у кого-то большое или доброе сердце, что у него благородная или чистая душа. Люди перестали видеть то, что им необходимо, и стали концентрироваться на том, что их только губит. Мы все рождаемся чистые духом, и это заметили еще древние греки. Правда, я сам с этим согласился только сейчас, а раньше к примеру, я совсем так не считал. Но по мере того, как я сам активно записывал в душе свои принципы, так нервно и эмоционально, что сейчас уже даже не разберу почерк, я стал понимать, как внутри меня стало темно и грязно. А когда-то было кристально чисто и светло, как от первого снега. Хорошо, что у меня есть вариант, с которым можно сравнивать, иначе я бы никогда не догадался бы стирать со своей внутренней доски всю эту мерзость, и не чувствовал бы себя от этого все легче и легче. Любые знания портят нас, пачкают внутреннюю чистоту. Знания убивают нашу веру, веру в себя, веру в других, веру в добро, веру в счастье и веру в будущее. Хотя с самого раннего детства нам говорят обратное: учись, чтобы тебе повезло, и перестань верить в чудеса. И так день за днем, год за годом, мы меняем веру на знания, и все чаще разочаровываемся в этих результатах. С недавних пор я стал переселяться не в тела других людей как раньше, а в их души, ища в каждой из них что-то хорошее, а не просто любопытное. И стал себя, как ни странно, чувствовать лучше: ведь можно было и раньше – воскрешать не тело, а душу, но я этого тогда еще не понимал, пичкая тело разными пилюлями. Мне нравится вселяться в чужие души и смотреть, сколько там любви, добра или сострадания, но все до одной из них давно опустели. Все забыли, что от чистоты и молодости души зависит все – личное и чужое здоровье. Сам я верю, что наша душа бессмертна и никогда не стареет, в отличии от тела, которое иссыхает как инжир на солнце. Я не помню уже, когда это произошло, но я почему-то стал с какого-то момента быть уверенным, что если моему телу будет хорошо, то и душа то же расслабится. Хотя только сейчас понял, что в детстве сам получал восторг не от телесных удовольствий, а лишь от духовных. От идей, образов, чувств, сказок, легенд, чудес, которые переполняли меня каждый раз до краев, как вода стакан. И только после этого тело то же расслаблялось, и потом я спал как котенок на облаке. Тело всегда было вторичным, а не как сейчас первичным: постоянно думать, где бы во время поесть, когда бы во время поспать, и все что оно попросит еще – не игнорировать. Только чем больше тело кормить, тем больше оно начинает просить, и никогда не насыщается. Душа же всегда всем довольна, только вот одна беда, ее давно никто уже ни чем не видит. Надо бы есть как можно больше духовной пищи, а значит, тогда и наши мысли должны быть всегда сладкими и вкусными. И вот только когда наша душа станет сыта, то и тело успокоиться и будет счастливо, а не наоборот.

*

Иногда, когда я подолгу не могу уснуть, то стараюсь лежать не двигаясь, погружаясь в какое-то полусонное состояние, из которого я вижу, как моя душа отдаляется от тела, и спокойно бродит вокруг него. Сначала она выглядит, как я очень старая и медленная в движениях старуха, но очень быстро начинает молодеть, и вот я уже вижу ее, – как она ребенком прыгает и веселится по комнате. Я снова живой и снова чувствую внутри себя молодость, и в такие периоды, как ни странно, я высыпаюсь гораздо лучше, чем когда-либо вижу обычные бессвязные сны. Мне кажется даже, что отделение своей души от тела – это необходимое условие избавления от самолюбия и прочих пороков. Ведь тот, кто способен разглядеть свою душу со стороны, точно так же будет способен разглядеть и чужую душу, и потому не сможет причинит ей вред. Мне всегда нравилось чувствовать свою душу вне своего тела, так как у меня создавалось отчетливое впечатления, что я соединяюсь с чем-то бесконечным и вечным. Правда она от этого становилась такой непослушной, что бродила везде где хотела, могла даже молниеносно перемещается на огромные расстояния в пространстве и времени. Хотя тело при этом даже не дрыгалось, лежало неподвижное совсем, – и так оно лучше отдыхало и восстанавливалось, словно наполнялось всевозможными добродетелями, как соками питается засохшее дерево. Раньше мне нравилось переселяться в чужие тела и часами жить этой чужой жизнью. Это продолжалось до тех пор, пока некоторые мои герои не стали притворяться и разочаровывать. Так я однажды попал в тело гневного пьяницы, завистливого ханжи, жадного торговца и мстительного чиновника. А поскольку я не просто менялся с ними телами, но и своим Я, то и все их пороки и страхи мне то же передавались одновременно. С тех пор, я от этого страдаю, и только сейчас пришел к мысли: «А почему бы мне не поменяться местами с теми, кто меня наказывал, обижал или унижал. Может, научусь после этого видеть мир чужими глазами, или смотреть на себя чужими глазами, а заодно и им всем покажу обратную сторону зла». Ведь хуже всего для любого обидчика, это когда его жертва ведет себя с ним так же как он с ней, – только тогда он чувствует, что обезоружен и раскрыт полностью. Самое приятное вторгаться в чужие тела в сам момент или период совершения ими греха, и ощущать все эти порывы, метания и сомнения, и терпеливо наблюдать за тем, как далеко они могут зайти. А тот, кто разучился переселяться в чужие тела, тот потерял чувство сострадания, а значит и вкус самой жизни. Почему разучился? Да, потому что все мы умели это делать в раннем детстве, пока не натолкнулись на какого-нибудь грешника, и поклялись больше этого не делать. Теперь мы избегаем чужих эмоций, уклоняемся от сострадания, вместо того, чтобы путем слияния, контролировать их. При этом любым человеком можно управлять только переселившись в его тело, в его голос, в его дыхание, в его мысли, а для этого сначала нужно научиться отделять себя от своего тела и самолюбия. А это уже почти недостижимая задача для многих из нас. Сегодня я снова проснулся посреди ночи в поту. И каждый раз, в одно и то же время, но каждый раз от разных причин: то я тону, то меня засыпает землей, то меня клюют птицы, то я сгораю в огне, то падаю в бездну, то меня сжимают тиски, то в меня стреляет кто-то в упор. Это наверное потому, что когда-то кто-то встревожил мою спокойную душу, кто-то разглядел лебедя на моем тихом озере, и кто-то захотел его подстрелить. И эхо от этого выстрела до сих пор звенит у меня внутри. Теперь все, что было прекрасного в ней – этот лебедь, несчастный и израненный, до сих пор ползет из последних сил к домику. И этот звук, встревоживший всю тишину моей души, я слышу до сих пор, и теперь постоянно жду следующего выстрела. Раньше я любил разглядывать свои раны в душе, и жалеть себя, зализывая их как кошка, а сейчас я больше не чувствую, или не испытываю ничего. Думаю, стоит снова начать жалеть себя, а вдруг они снова станут видны. Может, когда я начну жалеть себя, то и прежний сон вернется? Ведь, что такое сон, как не беседа душ, которые когда-то встречались уже и захотели встретиться снова. Будто бы мы забыли у них что-то спросить важное или отдать что-то ценное. Попросить что-то у друзей и близких, и скорее всего, – чтобы они были добрее, ведь на уровне слов и тел они ничего не слышат вовсе. И сон – это получается единственное место, где души общаются с помощью чувств. Поэтому и сны так сладки, так как наша душа в них наконец-то выговаривается. А ведь на самом деле: когда мы говорили с кем-то в последний раз по душам, некоторые вообще не делали этого никогда. А те, кто растоптали свою душу раньше времени за ненадобностью, в старости познают, что такое муки грешников. Каждому из нас нужен не просто разговор, а разговор по душам с каждым, кто нас окружает. Сам же я, лучше всего чувствую свои раны и боль, только когда пытаюсь развернуть раненную душу во всю ее ширь для сострадания кому-то, даже кому-нибудь попрошайке. Многие ли из нас могут так же вывернуться наизнанку и показать всем свои раны, царапины и торчащие из спины стрелы? Думаю нет. Ведь это сразу обесценивает человека, который старается всем всегда казать абсолютно неуязвимый. С возрастом мы просто сворачиваемся клубком от людей своей жесткой стороной, которая как панцирь черепахи становится непробиваемой, и потому с годами даже наши кости и внутренности так же начинают черстветь. А все потому, что мы слишком рано понимаем, что полюбить кого-то очень легко, а вот разлюбить весьма трудно. То есть мы сознательно заменяем боль душевную на боль физическую, а потом удивляемся: почему стареть нам так невыносимо, оставаясь безразличными ко всему вокруг. Теперь я стараюсь представлять свою душу, как наполненный любовью стакан до краев. И моя задача: не проронить из него ни капли в те моменты, когда все становится плохо. Но проблема в том, что мы все уже давно разбили этот стакан, и нам не в чего уже наливать эту «воду». Сейчас я понимаю, насколько наша душа хрупка и одноразова, как вот этот стакан. Причин для добра на свете много, но нам его больше не в чего складывать. Поэтому реагировать нужно было всегда не хрупкой душой, а более выносливым телом. И не пытаться, как теперь, расслаблять душу, с помощью удовлетворения прихотей тела, которое даже и не напрягалось никогда толком. Мне кажется наша душа – это ребенок, и она никогда не должна стареть вместе с телом, только лишь подражая ему из солидарности. А если согласиться с тем, что она одна в нас вечна, то она не должна стареть одновременно с бренным телом. Таким образом, нужно пытаться сохранить как можно дольше в своей душе вечного ребенка с вечной молодостью. И тогда наше тело начнет подражать душе, а не наоборот, как это происходит постоянно. В чем я уверен точно, так это в том, что молодость души зависит от силы нашего дыхания, и чем старше она становится, тем тяжелее ей дышать. И мало кто верит, что морщинистую душу можно оживить, вспоминая лишь ее веселье и радость. Я очень долго не мог понять, что происходит с моей душой, и лишь недавно понял, что она все это время тяжелела от потрясений и разочарований. Если в детстве она всегда была в состоянии невесомости, и как воздушный шар всегда тянулась вверх, то с годами – она стала обретать вес и уже тянуться как тело к земле. Невесомость души – вот что все мы безвозвратно теряем с годами, мы постоянно прилаживаем ее ко всему земному, забывая то, что она имеет небесное происхождение, и вне этих границ просто чахнет и увядает. Я даже заметил, что наши мысли зависят от того, чем наполнена наша душа. При этом конкретные мысли определяются неким анонимным общим, ну то есть мы наполняемся все почему-то не какой-то конкретной тоской по какой-то конкретной причине, а какой-то анонимной и всеобщей, то есть неизвестной нам причины. И так во всем остальном, мы наполняемся неизвестным нам вселенским добром, радостью или вселенским знанием. Многие называют эту душевную наполненность – настроением, но на мой взгляд, это нечто большее. Исходя из этого, нужно наполняться не чем-то конкретным (какой-то отдельной мыслью или чувством), а чем-то всеобщим и анонимным, не имеющим видимой или веской причины. Ведь нами управляет что-то всемирное, что-то над-человеческое, в форме эмоций и смыслов. Однако, когда мы наполняемся сами, то наше тело становится менее подвижным, будто бы мешок набивается камнями, но зато когда мы наполняем собой что-то внешнее, пускай тот же мешок, находящийся рядом с телом, то появляется подвижность и избыточная энергия. Будто бы мы инстинктивно хотим заполнить собой каждое свободное место в пространстве. Интересная мысль, – может мы только ради этого и живем: дети, успех, бизнес, власть. А все это одно и то же.