– Степа, – зло фыркнула мать, – не любил ты меня вовсе, а так, сплошное баловство, что промеж нами случилось.

Измерив всю комнатенку вдоль и поперек, учитель опустился на табурет, сжал кончиками пальцев виски, болезненно поморщился:

– Любил… не любил. Да я тебя, Людка, до сих пор еще люблю.

– Любишь, говоришь. А от жены своей все равно не ушел…

– Ну, знаешь! – гость возмущенно качнул головой. – Я уже, было, ушел, даже заявление на развод мы подали. Но когда приехал к тебе, то оказалось, что место давно занято. И куда мне, скажи, надо было идти? Все, Людка, остановились. Речь не про то, а о дочке твоей.

Теребя уголок платка, мать язвительно поправила его:

– О нашей дочке. Ты, Степа, об этом-то не забывай.

– Да, Люда, о нашей дочке. Не мешай ей учиться, не губи на корню ее судьбу. Дай ей выбиться в люди…

Задумчиво царапнув затылок, мать хитренько прищурилась:

– Хочешь, чтобы она пошла по твоим стопам?

– Не думаю, что это лучший вариант, – он с сомнением покачал головой. – Мехмат она не потянет. С математикой у нее беда…

Будто этого мать только и ждала, с еле скрываемым злорадством ткнула перед собой пальцем, назидательно потрясла им:

– Нечего ей куды-то и соваться. Пущай она дома сидит… В городе и без нее дурех полно на каждом углу…

Предостерегающая рука остановила поток ее красноречия:

– Ты, Людка, постой. Что ты все к одному и к тому клонишь.

Недовольная тем, что ее прервали, женщина сердито засопела:

– Я… я клоню? Сам же только что сказал про то. Бесталанна!

– Зато память у нашей девчонки цепкая. Есть хорошие способности к логическому мышлению. И говорить складно она умеет. Надо, чтобы она попробовала поступить на юрфак.

– И куда? – женщина выжидающе прищурилась, подбоченившись, кидала на учителя полные иронии взгляды.

– В университет.

– Ха, кому она нужна, безотцовщина, деревенщина неотесанная? Слыхала я, какие у них конкурсы на место…

Но Степан Андреевич не отступал:

– Ну, мы это, Людка, еще посмотрим. Получит она медаль. Сдаст на «отлично» первый экзамен и поступит без всяких конкурсов.

– Сдаст, как же. Его же энтот экзамен сдать еще надо, – мать очень даже скептически отнеслась к его наивной уверенности.

– Сдаст. Подготовимся…

И они стали упорно готовиться, несмотря на глухое ворчание и все скрытое и явное противление ее родной матери.

Подошло времечко, и Степан Андреевич сам повез Сану в Одессу. Впервые в жизни попав в огромный незнакомый город, девочка пугливо озиралась по сторонам и тихо жалась к руке своего провожатого.

Университет оказался рядом с вокзалом. Они прошли пешком всего два-три квартала, вдруг оказались перед старинным зданием. Площадь кишмя кишела будущими абитуриентами и их родителями.

Оксане сразу стало так страшно, так страшно, что она уперлась ножками и потянула Степана Андреевича за рукав.

– Что, Оксанка? – учитель ласково посмотрел на дочку, хорошо понимая ее без меры подавленное состояние.

– Степан Андреевич, давайте, поедемте домой. Нечего нам с вами туточки делать. Вы только-только посмотрите на них и посмотрите на меня, – на ее глазках выступили слезки. – Платья у меня ни одного приличного нет. Вон уже все пальцами на меня начинают показывать. Рыжей скоро начнут меня по кругу обзывать, замарашкой…

– Платья, говоришь? – он ласково погладил ее по головке. – Ну, дело поправимое. Ты пока постой в сторонке. А я узнаю, что к чему. А потом мы мигом это дело поправим. Оденем тебя, как принцессу. Все городские пигалицы от зависти позеленеют…

Одеть ее, как принцессу, им все же не удалось, но после похода в ЦУМ Сана почти ничем не отличалась от других девчонок. Волосы ей покрасили в каштановый цвет, и она немного приободрилась.

А утречком в день первого экзамена Оксанка вновь почувствовала приближение приступа панического страха. Пыталась вспомнить, но в голове было пусто. Даже на самые простые вопросы она не знала, что и как ей отвечать. А что будет, когда она встанет перед экзаменационной комиссией? Ее же мигом погонят из аудитории в три шеи…

Умудренный богатым жизненным опытом, учитель быстро понял все, почувствовав, как дрожит ее ладошка в его руке, увидел, как мелко-мелко подрагивают перепуганные сжатые губки.

– Ну-ну-ну, успокойся, Оксанка, успокойся. Все будет хорошо. Так бывает. Кажется, что ничего вовсе не знаешь, а когда сядешь за стол, успокоишься, напишешь одно словечко, оно потянет за собой второе, а то выудит следующее. И пойдешь нанизывать их одно на другое…

С боязливой опаской подойдя к столу, покрытому красной тканью, Сана вытянула билет и долго не могла сообразить и понять: какой же у него номер? То ли шестой, то ли не сам ли девятый…

Строгая дама в круглых очках, сдвинутых на самый кончик носа, требовательно подняла на нее пронзительные глаза. Оксана, смущенно улыбаясь, протянула листок и тихо прошептала:

– Я… я никак не могу разобрать, что за цифра…

– Билет у вас номер девять, – женщина усмехнулась, и на миг глаза ее подобрели. – Берите, девушка, бумагу и садитесь за вон тот стол. Он у нас самый счастливый. Только вы про то никому ни слова! Это большой секрет… – предупредила она и заговорщицки подмигнула.

Присела Сана на указанное ей местечко, прочитала первый вопрос, закрыла глаза, чуть задумалась, написала первое словечко, и тут ручка, будто сама собой, побежала, спеша оставить свой след на бумаге.

Когда она, отвечая, ловко приводила примеры, то и дело ссылалась на исторический XXVI-ой съезд КПСС, члены комиссии одобрительно кивали головой. А когда Оксанка в завершение к месту вставила тезисы Апрельского Пленума ЦК КПСС, дама в очках поощрительно пару раз хлопнула ладошкой об ладошку.

Много позже, по истечении времени, Сана-то сама поняла, что с ее основательной подготовкой она смогла бы сдать экзамен по любой специальности. Степан Андреевич постарался. Но ее родители сами выбрали для своей дочери будущую специальность, и она, успешно пройдя испытание, поступила на юридический факультет.

– Оксанка, я прошу тебя, – Степан Андреевич по такому случаю чуточку выпил, глаза его возбужденно горели, – ты держись. Все, что было в моих силах, я для тебя сделал. Остальное все уже зависит только от тебя самой. Будет трудно, но ты держись. Ударят по одной щеке, ты им не отвечай, но и вторую щеку для битья никогда не подставляй. Ты уклоняйся, ты уйди лучше в сторону. Главное – выдержать первый год. Зацепиться, окончить первый курс. Оксана, обещай мне, что ты ни за что не бросишь учебу…

Она обещала. Ей и самой не хотелось возвращаться домой. Чтобы потом на селе в нее пальцем тыкали и смеялись над неудачницей…

Скромная, стройная и худенькая, как тростиночка, юная девушка с красивым миндалевидным разрезом серо-голубых глаз, с очень милой, располагающей улыбкой на лице быстро стала всеобщей любимицей.

Безотказная, она всегда спешила на помощь тому, кто в ней особо нуждался. И делала Сана все от души, от чистого сердца.

И взамен она ничего никогда не просила. Просто Оксанка была так воспитана. Вот и все. Ее милая естественность, открытость и прямота подкупали всех без исключения. Или почти всех.

На беду, приметил девушку комсомольский вожак университета, секретарь комитета ВЛКСМ, Юрка Карпов, предмет страданий не одной и не двух девчонок. Как хищный паук, он стал потихоньку опутывать, окружать ее ненавязчивым вниманием. То там появится на ее пути, то тут встанет на проходе, то оттуда окликнет с лестницы…

И Сана почувствовала его изменившееся отношение к ней. Но не придала она этому никакого значения. К тому же, пока еще совсем иной жил в ее сердце. Никому и никогда не признавалась Сана в том, что без оглядки влюбилась она в приезжавшего в гости к их соседям курсанта военного училища. Даже мать про то нисколько не догадалась.

Но время шло. Курсант давненько уже выпустился, уехал к новому месту службы. Куда именно, она не знала. Несуразно у них вышло все.

В ту их последнюю встречу Жека неожиданно в тот вечер уехал, и они не успели ни о чем договориться, думали, что еще поспеют…

Время – лучший лекарь. Оно способно залечивать душевные раны, наслаивая события одно на другое, постепенно выталкивая из памяти прошлое. Ее новые впечатления потихоньку заслоняли собой старые, отодвигали их на задний план, сглаживая, притупляя их остроту.

Внимание молодого человека, на которого молилась большая часть девушек-студенток, конечно, не могло не импонировать Сане.

Опытный университетский ловелас сумел довольно быстро и легко вскружить голову неискушенной девчонке.

С их самой первой встречи Юрочка буквально очаровал ее своими рассказами об истории города во время частых и длительных прогулок по центру. Он водил девушку по памятным и историческим местам, всегда был подчеркнуто галантным и предупредительным.

И никаких намеков на какие-то другие отношения, кроме как чисто товарищеские и дружеские.

Так они ходили неделя за неделей, пока парень не убедился в том, что девушка влюблена в него по уши. Забыла Сана про свою первую любовь. Может, то вовсе и была не любовь, а ее горячее желание выдать желаемое за действительное. Выдумала она того парня и все. И нет его на деле. Нет и все. Промелькнуло, пропало за горизонтом…

Вот тогда-то Карпов и перешел в атаку. Он искал благовидный предлог, чтобы привести ее к себе на квартиру, да все не находил. Но, как всегда, помог Его Величество Случай. Проливной дождь застал их врасплох, заставил парочку искать подходящее укрытие.

По нелепому стечению обстоятельств, всего в двух шагах оказался дом, где он жил. Промокшие до нитки, они вбежали на третий этаж и остановились перед высокими массивными дверями. Парень открыл их ключами, но ничто пока не насторожило Сану. Девушка была уверена в Карпове, в его трепетном и бережном отношении к ней.

Стояла она посреди большой комнаты и безмятежно улыбалась. Все ее приводило в трепетный восторг. Подмигнув ей, Юрок оставил Сану одну. Ее глаза заскользили по стенам. Столько картин! Как в музее!

– Тебе срочно надо переодеться в сухое, а то простынешь, – он протягивал в руке махровый халат и большое мохнатое полотенце.

Предупредительный и деликатный, Карпов вышел, и она быстро скинула все с себя и принялась вытираться.

– Ты прекрасна, ты – богиня! – он неслышно подошел сзади, и его руки опустились на ее обнаженные плечи.

– Не надо, Юрочка, – чуть слышно шептали ее растерянные губы, а руки предательски безвольно упали, когда молодой стервятник с силой прижал к себе свою беззащитную жертву, нагую и трепетную.

– Я люблю тебя! – горячо шептал ей искуситель. – Ты такая…

– Юра… Юрочка, что… что ты делаешь? – с душевным надрывом спрашивала она, ошеломленная неистовым натиском и его напором.

А парень целовал ее влажное лицо, изгиб шеи, спускаясь все ниже и ниже. Его губы коснулись ее по-девичьи упругой и нежной груди, по-хозяйски вобрали в себя острые комочки, и она, прикусив нижнюю губу, прикрыла глаза и покорилась неизбежному…

Но на следующий день, проходя мимо девушки, так и кинувшейся, было, ему навстречу, парень с ней даже не поздоровался, напротив, тут же демонстративно отвернулся в другую сторону, словно ее для него уже и не существовало на этом свете. У Саны потемнело в глазах.

Недолго длился ее праздник души. Наступило тяжелое похмелье после опьяняющего напитка любви. Девушка в самые последние дни не ходила, а летала. А тут ее крылья словно подрезали. Пришло позднее прозрение. Ей явственно вспомнились ранее не воспринимаемые слова подружек о том, что Юрка девушек не любит, а только играется ими. Натешится он одной и приступает к охмурению очередной жертвы.

И сама Сана – вовсе не исключение, а лишь одна из многих в его длинном-предлинном списке одержанных им побед. И бросил он ее так скоро, на следующий же день, чтобы сделать ей еще больнее, подло мстя за то, что вынужден был настолько долго с ней возиться и затратил на нее прорву своего времени и уйму усилий.

Потемнела Сана лицом, замкнулась в себе и потеряла интерес ко всему происходящему вокруг нее. К ее несчастью, вдобавок ко всему она скоро поняла, что ждет ребенка, и ошибки в том быть не могло. От горького стыда и невыносимого горя, не зная, куда ей теперь со всем этим деваться, забилась она в своей комнате и два дня не выходила.

Сидела девка на кровати, как затравленный зверек, пока ее силком не вытащил староста их группы Костик Тихонов.

Долго смотрел он на ее вытянувшееся, посеревшее лицо и мрачно покачивал головой. Шагнул парень к ней, крепко прижал ее голову к своей груди. Сана не выдержала и разревелась.

– Все! Надоело… уеду я… гады все… уеду я… домой… уеду! – бессвязно выкрикивала она. – Стыдно-то как!..

– Ну, Ксана, что ты? – Костик пытался ее успокоить.

Отстранившись, отсутствующим взглядом смотрела девушка на него и ничего перед собой не видела, влажная пелена застила все.

– Чужая я здесь, никому ненужная…

– Ну, что ты, Ксана…

Ее посеревшие, потрескавшиеся губы мелко подрагивали:

– Чужая я. Мать правильно сказала, что место этаким, как я, дурам на скотном дворе. Она как в воду глядела.

Сочувствующие дружеские руки мягко гладили ее понурые плечи, успокаивали:

– Ксана, все будет хорошо. Ты просто забудь про него. Не стоит он, гад, чтобы еще и думать о нем.

Утробно охнув, Сана надрывно простонала:

– А… а… а ребеночек? Как же быть с ребеночком?

– С каким еще ребенком? – тихо-тихо переспросил Тихонов, боясь поверить в свою столь очевидную догадку. – Ты, ты…

– Да, я беременна, – прошептала она и отвела его руки в сторону. – У меня одна дорога – домой. Спрятаться от всех, скрыть позор…

– Нет, Ксана, – твердо произнес Костик. – Это не выход…

Тупо уставившись в одну точку, Оксана прошептала:

– А где, где он твой выход, скажи? Ходить мне с пузом, чтобы все на меня пальцами показывали, насмехались надо мной? Нет, я этого не перенесу, не выдержу. Лучше все бросить, уехать…

– Ты его хочешь? – моргнув, спросил у нее парень.

Невыразимая боль прорезалась в расширившихся девичьих глазах. Она поняла, что речь идет о том, кого она носит под сердцем.

– Нет, я не хочу ребенка от такого отца. Чтобы он вырос таким же, как и его папаша? Нет-нет, никогда! Поеду я домой, может, мать что придумает. Но сюда я не вернусь. Ох, стыдно-то как! Стыдно…

Сквозь причитания Сана едва расслышала, как Костя произнес:

– Ксана, если ты его не хочешь, то я тебе помогу…

– Да? – первый раз за весь их разговор она подняла осмысленные глаза. – Ты мне поможешь? Как?

– Сделаешь аборт…

Пушистые реснички испуганно вздрогнули:

– Но я боюсь, что потом у меня никогда не будет детей. Может, мне оставить этого? Господи, вразуми ты дщерь свою неразумную! – клубок сомнений, разгоняясь, волчком завертелся в Саниных глазах.

– Ксана, какой у тебя срок?

– Недели три-четыре. Не знаю, – она пожала плечами.

– Срок еще маленький, и я помогу устроить тебе мини-аборт.

– Это что и как надо понимать? – встряхнув недоуменно косичками, Сана уставилась на парня своими широко раскрытыми глазами, потом смущенно она потупилась. – Впервые слышу про этакое.

– Говорят, безопасно. Вакуум отсосет, и всего-то дел.

Недоверчивые и подрагивающие девичьи очи поднялись вверх:

– А ты откуда про все это знаешь? Может, и ты у нас по этому делу большой специалист и тоже имеешь богатый жизненный опыт?

– Одно другому у нас не мешает, – уклончиво ответил Костик. – Ты, Ксана, согласна или нет?

Трудно было принять ей решение, которое, возможно, изменит всю ее жизнь, но решаться-то все равно надо, иного пути у нее нет.

– Наверное, я, Костик, сейчас делаю самую большую глупость в своей жизни, соглашаясь с тобой.

Сожаление высветилось в глазах Тихонова, он качнул головой:

– Глупость, Ксана, ты совершила, когда связалась с тем типом. А я тебя, помнится мне, предупреждал.

– Я думала, – Сана прерывисто вздохнула, – что ты… ты только из-за элементарной зависти к нему.

Закусив губу, девушка потупилась. Как же сильно она ошибалась, и вот незамедлительно пришла неминуемая расплата.

– Индюк у нас тоже думал, да в суп попал.

– Попал… – протянула Сана. – Когда ты все можешь устроить?

А про себя она произнесла-прошептала: «Ох, прости меня, Господи, неразумную дщерь свою…»

К ее удивлению, все произошло быстро. Она даже и не ожидала. В назначенный час пришла по указанному ей адресу, назвала себя. Врач посмотрел на нее внимательным взглядом, коротко кинул:

– Раздевайтесь.

Краснея, сгорая от жгучего стыда, она торопливо сняла с себя всю одежду, накинула простую рубашку и подошла к столу. Мужчина в халате осмотрел ее, прощупал груди, и ей показалось, что проделывает он все это не без удовольствия. В страхе от того, что скоро произойдет, Сана закрыла глаза и вцепилась руками в какие-то ручки…

Не прошло и трех часов, как она вошла в двери, и вот снова стояла на улице. Пусто внутри у нее стало. Пусто стало на душе и на сердце.

В одно лишь мгновение все выгорело. Только что там, в небольшой операционной, в тяжких муках умерла милая девочка с тоненькими косичками, и что-то совсем иное зародилось вместо нее. И мир вокруг нее неузнаваемо стал совсем другим.

Никто, кроме Костика, не узнал про то, но зато все скоро заметили ту разительную перемену, что произошла с нею самой. Ее не перестали любить, но вот только отныне восторгаться ею как-то перестали.

Потерялась в ней, начисто куда-то пропала изюминка, всегда столь выгодно выделявшая ее среди остальных. Исчезла без следа ее милая непосредственность, пропала неизвестно куда душевная открытость, не слышалось больше ее заразительного, берущего за душу смеха.

Стала она намного сдержанней, менее ко всему восприимчивой. Появилась на ее поджатых губах чуть насмешливая улыбочка. В голосе Саны то и дело проскальзывали иронические интонации.

И только лишь один человек на свете был еще способен вырвать из нее смех, идущий от самого сердца, и она на время становилась, пусть и слабой копией, но близко похожей на прежнюю Сану.

Но оказалось, что Костик мог быть для нее другом, очень близким другом, близким настолько, что она могла делиться с ним всеми своими сокровенными тайнами и даже больше, но только другом.

Лишь один раз он позволил себе и был с нею. В тот самый день, когда Сана подумала, что жизнь для нее полностью окончена, и тогда Костик своей любовью бережно лечил ее, возвращал к жизни.

А после о близости и даже речи пойти не могло. У парня была своя девушка, которую он любил до потери пульса.

Костик-друг всегда находился рядом. Он незримо стоял у нее за спиной в готовности, случись что, тут же протянуть ей руку помощи. Отец у него работал замом военного прокурора. Стараниями Костика она после окончания университета неожиданно для всех, да и для себя надела лейтенантские погоны. Казалось, что перед нею уже открылась прямая и широкая дорога в безмятежное будущее…

Да страна вдруг, а если задуматься, то, вообще-то, и не вдруг взяла и на глазах стараниями прозападных «демократов», «реформатора» Горбачева, властолюбца Ельцина и иных агентов иностранного влияния развалилась. Той страны, в которой они жили, не стало…

По Украине загуляли волны махрового национализма, повсюду у них культивировали неприятие и ненависть ко всему русскому. Народу дурили голову, отбивая историческую память, искажали факты. Будто и не были когда-то русские и украинцы одним народом – русичами.

В 92-ом году Тихоновы, поняв всю бесперспективность жизни на Украине, со всем своим большим семейством собрались и тихо-тихо перебрались в Россию. Звали они, настойчиво звали и ее с собой, но она как-то не смогла решиться на судьбоносный шаг.

Оставались ее родная мать, почти уже выросшие и переросшие ее братишки, человек, которого она по праву стала называть своим отцом. Как же она могла их бросить, взять и уехать? Крутилась и вертелась Сана одна. Скрипела зубами, но как могла она карабкалась…