– Ох, не знаю даже, как и объяснить. Беседовать с марсианами, сэр, это все равно что говорить с эхом. Никто тебе не возражает, но толку – круглый нуль.

– Вам, пожалуй, следовало прихватить сюда и этого… как там его фамилия? Ну, словом, вашего семантика. Или он в коридоре дожидается?

– Его фамилия Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров. Он немного… Он немного перенервничал, сэр.

Ван Тромп разумно рассудил, что «немного перенервничал» звучит значительно приличнее, чем «напился в стельку», а по смыслу – почти одно и то же.

– Отметил возвращение?

– Ну, разве что немного, сэр. – (Вот же кроты чертовы!)

– Хорошо, доставьте его ко мне, когда очухается. Думаю, с переводом нам поможет и этот молодой человек – Смит.

– Возможно, – без особой уверенности сказал ван Тромп.

Тем временем «этот молодой человек» Смит изо всех сил старался выжить. Тело его, стиснутое и изнуренное странной структурой пространства в этом невероятном месте, наконец-то покоилось в мягком гнезде, куда его уложили эти странные другие. Теперь о теле можно было и не заботиться; Смит переключил внимание третьего уровня на дыхание и сердцебиение.

И увидел, что едва не поглотил себя. Легкие работали с такой же интенсивностью, как дома, сердце колотилось как бешеное, едва успевая разносить поступающий кислород по телу, – и все это в борьбе с искривлением пространства, и все это в удушающе-обильной, невыносимо горячей атмосфере. Следовало немедленно принять меры.

Вскоре пульс снизился до двадцати ударов в минуту, а дыхание стало почти незаметным; оставалось только проверить стабильность достигнутого состояния. Пронаблюдав некоторое время за собой и окончательно убедившись, что нечаянно не развоплотится, если отключит внимание от биологических процессов, Смит оставил в карауле крошечную часть второго уровня, а остального себя удалил. Назрела необходимость исследовать конфигурацию столь многих новых событий, чтобы воспринять их в себя, а затем восхититься ими и восхвалить их – дабы не стать их жертвой.

С чего начать?

С того момента, когда он покинул дом, всеобъяв этих других, ставших отныне его согнездниками? Или с прибытия в этот мир, в это мучительно скомканное пространство? Мозг Смита на мгновение послезрел ослепительные вспышки, наново услышал непонятные грохочущие звуки и содрогнулся от боли. Нет, он не готов еще восприять эту конфигурацию – назад! назад! назад, туда, где он еще не видел и не знает этих других, ставших теперь своими. Даже дальше, за тот момент, когда он впервые грокнул, что отличен от братьев своих согнездников, после чего потребовалось исцеление… назад, в гнездо!

Ничто из этого не мыслилось в земных символах и понятиях. Смит освоил уже азы английского, но пользовался им со значительно большими затруднениями, чем индус, говорящий на пиджин-инглише с турком. Для нашего марсианина английский представлял собой нечто вроде шифровальных таблиц, дающих – после долгой, нудной работы – совершенно неадекватное переложение и интерпретацию каждого символа. Сейчас его мысли витали в марсианских абстракциях, сформировавшихся за полмиллиона лет развития совершенно чуждой человеку культуры, и были абсолютно непереводимы на какой-либо из человеческих языков.

А за стенкой ординатор – доктор Таддеус, он же Тад, – резался в криббедж с Томом Мичемом, личным фельдшером Смита, – не забывая при этом поглядывать на приборные шкалы и чутко следя за сердцебиением пациента. Когда мерно подмигивавшая лампочка снизила темп своего мерного подмигивания с девяноста двух раз в минуту до двадцати, медики швырнули карты на стол и бросились в палату.

Пациент покоился на упругой оболочке водяной кровати и не подавал никаких признаков жизни.

Таддеус выругался и крикнул:

– Позовите доктора Нельсона!

– Есть, сэр! – Мичем на секунду задумался. – А может, дефибриллятором его? Пока совсем не закоченел?

– Позовите доктора Нельсона!

Фельдшер выскочил в коридор. Таддеус внимательно оглядел пациента, протянул было к нему руку, но тут же опасливо отдернул. В палате появился второй врач, постарше, его натужная, неуклюжая походка выдавала человека, долго пробывшего в космосе и не успевшего реадаптироваться к высокой гравитации.

– Так что там у вас?

– Приблизительно две минуты тому назад, сэр, резко упали частота дыхания, температура и пульс.

– И что вы сделали?

– Ничего, сэр. Согласно вашим указаниям…

– Вот и отлично. – Нельсон окинул Смита беглым взглядом, затем изучил показания приборов – ровно таких же, как и в дежурке. – Если будут какие-либо изменения, сразу сообщайте. – Он повернулся к двери.

– Доктор, а как же… – недоуменно начал Таддеус.

– Да, доктор? У вас есть какой-нибудь диагноз? – хмуро осведомился Нельсон.

– Э-э… мне не хотелось бы проявлять излишней самонадеянности, высказываясь по поводу вашего пациента…

– Я же спросил – у вас есть какой-нибудь диагноз?

– Хорошо, сэр. Шок. Возможно, – добавил он уже без прежней уверенности в голосе, – несколько нетипичный. Но все равно – шок, ведущий к летальному исходу.

– Мнение вполне разумное, – кивнул Нельсон. – Только вот случай перед нами не вполне разумный. Успокойся, сынок. Помнится, на обратном пути этот пациент впадал в подобное состояние добрый десяток раз. Ничего страшного. Вот, смотри. – Он приподнял руку Смита, а затем отпустил ее. Рука не упала, а так и осталась висеть в воздухе.

– Каталепсия? – заинтересовался Таддеус.

– Называйте это как угодно. Даже если считать хвост ногой, он все равно в ногу не превратится. В общем, не волнуйтесь, доктор. Ничего типичного в этом случае вы не найдете. Задача у вас одна – не позволяйте никому его беспокоить, а при любых изменениях зовите меня. – Нельсон осторожно положил руку пациента на прежнее место и вышел из палаты.

Таддеус еще раз взглянул на пациента, недоуменно покачал головой и вернулся в дежурку. Мичем собрал со стола карты, потасовал.

– Криб?

– Нет.

– Если хотите знать, – заметил Мичем, – этот, за стенкой, и до утра не дотянет.

– Ваше мнение никого не интересует.

– Прошу прощения.

– Покурите там, с охранником, а я хочу посидеть спокойно и подумать.

Мичем пожал плечами, неторопливо встал и вышел. Таддеус выдвинул нижний ящик стола, достал оттуда бутылку и налил себе дозу, способствующую размышлениям. Мичем подошел к охранникам в коридоре; те было вытянулись в струнку, но узнали фельдшера и снова расслабились.

– Привет! Что у вас там за шум, а драки нет? – поинтересовался один из морских пехотинцев, который повыше.

– У пациента родились пятерняшки, вот мы и спорим, как их назвать. Ну, гориллы, кто даст мне в зубы, чтоб дым пошел? И огоньку.

– А с молоком у него как? – поинтересовался второй охранник, выуживая из кармана пачку сигарет.

– Да так себе, средненько. – Мичем затянулся и добавил: – Вот как на духу, ребята, не знаю я про этого пациента ровно ничего.

– А на хрена тогда приказ насчет «никаких женщин ни при каких обстоятельствах»? Он что, сексуальный маньяк?

– Я знаю одно: его привезли с «Чемпиона» с указанием обеспечить абсолютный покой.

– С «Чемпиона»? – переспросил первый охранник. – Ну, тогда все ясно.

– Чего тебе там ясно?

– А вот что. Он же их не имел – и не трогал – и даже не видел – много месяцев. А кроме того, он болен – теперь-то понятно? Они боятся, что как только он доберется до бабы, так тут же от возбуждения и загнется. – Он поморгал и вздохнул: – На его месте я точно бы загнулся. Потому-то баб к нему и не подпускают.

Смит ощутил присутствие врачей, однако сразу грокнул, что намерения их благие и нет никакой необходимости спешно вызывать основную свою часть.

На рассвете, в тот самый час, когда санитары небрежно обтирают лица пациентов холодными влажными салфетками – якобы проводят утренние гигиенические процедуры, – Смит вернулся в себя, ускорил свое сердцебиение, увеличил глубину дыхания и начал – со всем подобающим вниманием и почтением – изучать обстановку. Он впервые осмотрел палату, воспринимая и восхваляя все, вплоть до самых мельчайших ее деталей, важных и не очень, – сделать это вчера, когда его сюда принесли, у него не хватило сил. Обычное помещение для него выглядело весьма необычно – оно ничем не напоминало клинообразные металлические отсеки «Чемпиона», не говоря уж о том, что на Марсе вообще нет ничего подобного. За ночь Смит наново пережил всю последовательность событий, связавшую родное гнездо с этим местом, теперь он был готов воспринять окружающее, восхвалить его и даже – до некоторой степени – возлюбить.

Неожиданно оказалось, что он в палате не один: крутясь на тонкой, непрерывно удлиняющейся ниточке с потолка опускалось некое – вполне достойное восхищения – восьминогое существо. Человеческий детеныш?

Дальнейшие наблюдения пришлось прекратить – появились два незнакомых человека (доктор Арчер Фрейм, сменивший Таддеуса, и санитар).

– Доброе утро, – весело произнес врач. – Как вы себя чувствуете?

Смит всесторонне изучил услышанное. С первой фразой все ясно, это формула вежливости, не имеющая смысла и не нуждающаяся в ответе, хотя ее можно было и повторить. А вот вторая имела несколько возможных толкований. Если ее произносил доктор Нельсон, она означала одно, а капитан ван Тромп изрекал ее как формальное приветствие, на которое можно и не отвечать.

Смита охватило тоскливое отчаяние, обычное при попытке общения с этими существами, – пугающее ощущение, неведомое ему до встречи с людьми. Однако он не дал своему телу утратить спокойствие, подумал еще секунду и решил рискнуть.

– Чувствую себя хорошо.

– Хорошо, – эхом отозвалось непостижимое существо. – Сейчас придет доктор Нельсон. Если не возражаете, санитар подготовит вас к завтраку.

Фразы не содержали ни одного незнакомого Смиту понятия, однако услышанное с трудом укладывалось в голове. Он знал, что является пищей и почти неизбежно будет употреблен в таком качестве – раньше или позже. Но если ему выпала такая высокая честь – почему никто не предупредил об этом заранее? Он даже и не подозревал, что запасы пищи настолько истощились, что возникла необходимость уменьшить количество воплощенных членов группы. Смита охватило легкое сожаление – ведь все эти новые события так и остались негрокнутыми, – но «возражать»? Странный, очень странный вопрос. Тем временем санитар протирал его лицо и руки холодным, мокрым куском ткани (часть ритуала «приготовления»?).

Лихорадочную работу по формулировке ответа прервал вошедший в палату Нельсон. Врач бегло ознакомился с показаниями приборов, а затем повернулся к своему пациенту:

– Стул был?

Опять неоднозначное слово, но все равно вопрос абсолютно ясен – Нельсон задает его чуть не при каждом разговоре.

– Нет.

– Ну, с этим разберемся, но только сперва вам нужно поесть. Санитар, принесите завтрак.

Сперва Смит просто лежал и пережевывал вкладываемую ему в рот пищу, но вскоре Нельсон потребовал, чтобы пациент сел, взял ложку и ел дальше сам. Первая в этом искаженном пространстве самостоятельная работа оказалась изнурительно трудной, но все же посильной, что преисполнило Смита радостным торжеством.

– Кого я съел? – спросил он, поднимая миску, чтобы иметь возможность вознести хвалу своему благодателю.

– Не кого, а что, – поправил его Нельсон. – Синтетическое пищевое желе, основанное на аминокислотах, что бы это ни значило. Справился уже? Ну и ладушки, а теперь – слезай с кровати.

– Прошу прощения? – Очень удобная формула, которая, как он уже усвоил, сигнализирует о коммуникативном сбое.

– Я говорю – слезай. Сядь. Встань на ноги. Пройдись немного. Конечно же, тебя сейчас любой сквознячок сдует, но только, валяясь в этой кроватке, мускулатуру не накачаешь.

Нельсон открыл вентиль в изголовье кровати, и водяной матрас начал быстро опадать. Нельсон возлюбил меня и взлелеивает, напомнил себе Смит, убирая в небытие вспыхнувшую было боязливую неуверенность. Вскоре он лежал уже не в мягком гнезде, а на твердой поверхности, покрытой сморщенной клеенкой.

– Доктор Фрейм, – сказал Нельсон, – возьмите его под локоть. Поможем ему удержаться на ногах.

Постоянно ободряемый Нельсоном, с помощью двух врачей Смит встал и привалился к бортику кровати.

– Спокойно. А теперь постой самостоятельно, – скомандовал Нельсон. – И не бойся, если что – мы тебя подхватим.

Смит сделал усилие и встал – худощавый юноша с тонкими, недоразвитыми мускулами и гипертрофированной грудной клеткой. На «Чемпионе» его подстригли и надолго удалили растительность со щек. С безмятежного, бесстрастного, почти младенческого лица глядели умудренные глаза девяностолетнего старца.

Некоторое время он стоял неподвижно, стараясь унять дрожь, затем проволочил ногу по полу, сделал шаг, другой, третий – и расплылся в детской, лучезарной улыбке.

– Молодец! – захлопал в ладоши Нельсон.

Смит попытался шагнуть еще раз, содрогнулся всем телом и рухнул на руки едва успевших среагировать врачей.

– Вот же черт! Опять спрятался в этот свой анабиоз. – Судя по голосу, Нельсон воспринимал случившееся как личное оскорбление. – А теперь помогите мне уложить его на кровать. Да нет, сперва нужно ее наполнить.

Когда клеенчатая оболочка на шесть дюймов приподнялась над остовом кровати, Фрейм перекрыл вентиль; на пару с Нельсоном они приподняли Смита, который скрючился в позе эмбриона, и уложили на мягкую податливую клеенку.

– Организуйте ему валик под шею, – приказал Нельсон, – а если что не так или очнется – зовите меня. Нет, лучше дайте мне поспать. Я сам едва стою. Ну, если, конечно, ничего особенного не случится. После обеда мы снова его прогуляем, а с завтрашнего дня начнем регулярные физические упражнения. Через три месяца он будет прыгать с дерева на дерево что твой Тарзан. Он же, по сути, абсолютно здоров.

– Да, конечно, – без особой уверенности согласился Фрейм.

– И еще, чуть не забыл. Когда очухается, научи его пользоваться клозетом. Только обязательно возьми себе в помощь санитара, а то вдруг этому мальчонке вздумается снова упасть в обморок.

– Да, сэр. А вы предлагаете какой-либо конкретный способ… ну, то есть каким образом я ему…

– Каким? Личным примером! Он ведь только слова плохо понимает, а так – посообразительнее нас с тобой. К концу недели самостоятельно будет принимать ванну.

С обедом Смит управился безо всякой посторонней помощи. Появившийся через несколько минут санитар взял поднос с грязной посудой и воровато оглянулся.

– Слышь, – прошептал он чуть не на ухо Смиту, – у меня есть роскошное предложение.

– Прошу прощения?

– Бизнес, заработаешь деньги быстро и без труда.

– Деньги? Что такое «деньги»?

– Знаешь, кончай философию, денежки всем нужны. Я говорю быстро, потому долго задерживаться у тебя не могу – не поверишь, с каким трудом я на это место пристроился. Я представляю «Несравненные новости». Шестьдесят кусков за эксклюзивный рассказ о твоей жизни. Ты сам и пальцем не пошевелишь – на нас работают лучшие в стране литературные негры. Ответишь на вопросы, а они все склеют. – В руках санитара появился лист бумаги. – Прочитай, подпишись вот здесь, в углу, всех и делов. Задаток при мне.

Смит взял бланк и начал его изучать. Вверх ногами.

– О господи! – ошеломленно воскликнул санитар. – Да ты что, читать не умеешь?

Этот вопрос был понятен.

– Нет, – честно признался Смит.

– Ну… Тогда вот как сделаем. Я прочитаю тебе текст, затем ты поставишь отпечаток пальца, и я это засвидетельствую. Слушай внимательно. «Я, нижеподписавшийся, Валентайн Майкл Смит, именуемый также „Человек с Марса“, передаю компании с ограниченной ответственностью „Несравненные новости“ в эксклюзивное распоряжение все права на рассказ о моей жизни, основанный на истинных фактах, с предположительным названием „В застенках Марса“ в обмен на…»

– Санитар!

На пороге стоял Фрейм; бумага, только что бывшая в руках санитара, загадочным образом исчезла.

– Сейчас, сэр. Я забирал поднос.

– Что вы там читали?

– Ничего.

– Я не слепой. Ладно, ступай отсюда. Этому пациенту нужен полный покой.

Доктор Фрейм пропустил санитара вперед, вышел сам и плотно закрыл дверь. Следующие полчаса Смит пролежал без движения, однако грокнуть происшедшее ему так и не удалось.

4

Джиллиан Бордман считалась компетентной медсестрой, настоящим профессионалом своего дела; холостые ординаторы и интерны признавали ее компетентность и в широком круге вопросов за пределами медицинской профессии, а вот некоторые женщины относились к ней неприязненно. Зла она ни на кого не держала; мужчины были ее хобби. Слухи, что пациент из палаты К-12 в жизни своей не видел женщин, она отмела с ходу, как явную глупость, но затем, когда ей подробно объяснили, что к чему, решила исправить это досадное упущение. В тот день она вызвалась дежурить как раз по тому этажу, где находился Смит, и немедленно отправилась навестить странного пациента.

Естественно, Джиллиан знала про указание «никаких посетителей женского пола» и, хотя «посетителем» себя не считала, не стала ломиться в охраняемую дверь, помня о дурацкой привычке морпехов понимать приказы буквально, а зашла вместо этого в дежурку по соседству, где доктор Таддеус, он же Тад, нес вахту в одиночку.

– О, неужели к нам Улыба заглянула? – поднял голову доктор Таддеус. – Чего это, Улыба, тебя сюда занесло?

Она присела на краешек стола и потянулась к пачке сигарет Таддеуса.

– Кому Улыба, а для тебя, дружок, мисс Бордман. Я при исполнении. Дежурный обход по этажу. Как там твой пациент?

– Деточка, не тревожь попусту свою прелестную головку. Он тебя не касается. Почитай, что в дежурном журнале написано.

– Уже читала. Я хочу на него взглянуть.

– Могу ответить тебе длинно, а могу коротко. Если коротко, то – нет.

– Тоже мне, дисциплинированный нашелся.

Таддеус печально изучал свои ногти.

– Ты с доктором Нельсоном работала?

– Нет, а что?

– Если я тебя туда пущу, то и пикнуть не успею, как окажусь в Антарктике, буду пингвинам мазь от обморожения прописывать. Так что уноси отсюда свои хорошенькие ножки побыстрее, охмуряй других пациентов. Тебе и здесь-то нельзя быть, узнает доктор Нельсон – огребешь по-крупному.

– А что, – поинтересовалась Джилл, вставая, – он часто сюда заходит?

– Нет, только если я вызову. Отвык от земного тяготения и отсыпается.

– А чего же это ты тогда такой строгий и неприступный?

– Все, дежурная по этажу, разговор закончен.

– Слушаю и повинуюсь, доктор! Ну и вонючка же ты.

– Джилл!

– Тоже мне, шишка на ровном месте.

Таддеус вздохнул:

– А как насчет субботнего вечера, все по-прежнему?

– Наверное, – пожала плечами Джилл. – В наше время девушка не может быть особенно переборчивой.

Вернувшись на сестринский пост, она обнаружила, что в ее услугах пока никто не нуждается, и извлекла из ящика мастер-ключ от помещений этажа. Сдаваться было рано: кроме конуры, где сидел неподкупный Таддеус, палата К-12 соединялась с еще одной, пустой комнатой, – когда в К-12 лежал какой-то большой начальник, эту комнату использовали в качестве гостиной, а потом заперли и фактически позабыли; вот туда-то и направилась предприимчивая медсестра. Бдительные стражи даже и не заподозрили, что их обошли с фланга.

Охваченная веселым возбуждением – примерно таким же, как когда-то в общежитии медучилища, перед очередной тайной ночной вылазкой в город, – Джилл помедлила перед ведущей в палату дверью. Ничего страшного, сказала она себе, доктор Нельсон спит, а Тад, даже если ее застукает, жаловаться не станет. Она понимала, что он просто исполняет данное ему распоряжение, но в случае чего к начальству не побежит. Она открыла дверь и заглянула внутрь.

Лежавший на кровати пациент повернул голову и посмотрел на неожиданную гостью. Ну, этому уже ничем не поможешь, мелькнуло в голове Джилл. Совершенно отсутствующее лицо, полная апатия, характерная для безнадежно больных. Хотя глаза вполне осмысленные, даже любопытные. Может, у него лицо парализовано? Нет, решила она, характерного обвисания кожи не заметно.