II

Я поднялся по трем знакомым обветшалым лестничным пролетам и постучал в маленькую дверь в конце коридора. Мистер Уайльд отворил, и я вошел.

Заперев дверь на два замка и придвинув к ней тяжелый сундук, он подошел и сел рядом со мной, вглядываясь мне в лицо своими маленькими светлыми глазками. Полдюжины новых царапин покрывали его нос и щеки, а серебряные проволочки, с помощью которых крепились его искусственные уши, сместились. Выглядел мистер Уайльд очень и очень странно, и это еще мягко сказано. Ушей у него не было. Вместо них были протезы из воска с розоватым оттенком, торчавшие под углом из-под тонкой проволоки. Поскольку лицо у него было желтушным, искусственные уши с ним никак не сочетались, но тут уж ничего не поделаешь – мистер Уайльд ими страшно гордился. Лучше бы он, конечно, сделал протез для левой руки, на которой не было ни одного нормального пальца, а только культи, но это уродство не доставляло ему никаких видимых неудобств. Он был очень маленького роста, вряд ли выше десятилетнего ребенка, но с великолепно развитыми мышцами рук и мощными, как у атлета, бедрами. Но самым примечательным в мистере Уайльде была форма его головы: плоское лицо венчала заостренная макушка, что делало его, человека удивительного ума и обширных знаний, напоминающим тех несчастных, кого до конца жизни отправляют в сумасшедший дом. Многие называли его ненормальным, но я знал, что он пребывает в столь же здравом уме, что и я сам.

Не отрицаю, мистер Уайльд был эксцентричен. Особенно поражала одна из его маний: в доме у него жила кошка, которую он временами принимался дразнить до тех пор, пока она в ярости не бросалась ему в лицо. Я никак не мог понять, почему он держал это злобное существо и какое удовольствие он находил в том, чтобы закрываться в своей комнате с этой дьяволицей. Помню, однажды я поднял глаза от рукописи, которую изучал при неверном свете светильника, и увидел, что мистер Уайльд неподвижно сидит на своем высоком стуле, глаза его пылают от возбуждения, а кошка, поднявшись со своего места перед камином, крадется по полу прямо к нему. Прежде чем я успел пошевелиться, она изготовилась к прыжку, задрожала и бросилась своему хозяину прямо в лицо. С воем и шипением эта странная пара принялась кататься по полу, царапаясь и кусаясь, пока кошка не заорала от боли и не скрылась под шкафом. Мистер Уайльд перевернулся на спину и лежал с поджатыми и скрученными, как лапки умирающего паука, конечностями. Да, этот человек определенно был эксцентричен!

В этот мой визит мистер Уайльд забрался на свой высокий стул, испытующе глянул мне в лицо, взял в руки потрепанный гроссбух и открыл его.

– Генри Б. Мэтьюс, – прочитал он, – бухгалтер фирмы «Уайсот, Уайсот и компания», торгующей церковной утварью. Обратился третьего апреля. Репутация испорчена на бегах. Известен как ненадежный должник, пропустивший все сроки оплаты. Репутация должна быть восстановлена к первому августа. Гонорар – пять долларов.

Мистер Уайльд перевернул страницу и провел костяшками пальцев здоровой руки по мелко исписанным столбцам.

– П. Грин Дьюсенберри, священник евангелической церкви из Фэрбича, штат Нью-Джерси. Репутация пострадала в районе красных фонарей. Необходимо восстановить ее как можно скорее. Гонорар сто долларов. – Он откашлялся и добавил: – Обратился шестого апреля.

– Значит, вы не нуждаетесь в деньгах, мистер Уайльд? – поинтересовался я.

– Слушайте дальше. – Он снова закашлялся, а потом продолжил: – Миссис К. Гамильтон Честер, из Честер-парка, штат Нью-Йорк. Обратилась седьмого апреля. Репутация пострадала во Франции, в городе Дьепп. Необходимо восстановить репутацию к первому октября. Гонорар пятьсот долларов. Примечание. Гамильтон Честер, капитан корабля ВМС США «Шторм» возвращается в порт приписки первого октября с эскадрой Южных морей.

– Что ж, – повторил я, – профессия восстановителя репутаций оказалась весьма прибыльной, как я погляжу.

Его бесцветные глаза встретились с моими:

– Я лишь хотел доказать, что был прав. Помните, вы как-то обмолвились, что невозможно преуспеть на поприще восстановления репутаций, и даже если что-то получится, затраты в этом деле никогда не окупятся. Сегодня у меня в подчинении пятьсот человек; я плачу им немного, но трудятся они с огоньком. Вполне возможно, их энтузиазм порожден страхом. Эти люди вхожи во все слои общества, некоторых даже можно назвать его столпами. Кое-кто носит звание гения финансового мира, другие входят в категорию популярных и даровитых людей искусства. Я выбираю их по своему усмотрению из тех, кто отвечает на мои объявления. Критерий отбора у меня самый простой: они все трусы. При желании я мог бы удвоить их число за двадцать дней. Так что, как видите, те, кому дорога репутация их сограждан, у меня на содержании.

– Они могут ополчиться против вас, – предположил я.

Он потер большими пальцами изуродованные уши и поправил восковые накладки:

– Бунт на корабле?! Вряд ли… Мне редко приходилось применять кнут, кажется всего лишь однажды. К тому же им нравится их жалованье.

– И как же вы этот самый кнут применяли? – резким тоном спросил я.

Его лицо на мгновение посуровело, в прищуренных глазах заплясали недобрые зеленые искры.

– Я всего-то пригласил их прийти и немного побеседовать со мной, – вкрадчиво сказал он.

Стук в дверь прервал откровения мистера Уайльда, и его лицо вновь приняло приветливое выражение.

– Кто там? – спросил он.

– Это мистер Стайлетт, – раздалось за дверью.

– Приходите завтра, – ответил мистер Уайльд.

– Никак невозможно… – начал было посетитель, но мистер Уайльд отрывисто пролаял:

– Приходите завтра!

Мы услышали, как человек отошел от двери и свернул за угол к лестнице.

– Кто это? – спросил я.

– Арнольд Стайлетт, владелец и главный редактор великой «Нью-Йорк дейли».

Он провел по гроссбуху безобразной левой рукой и добавил:

– Я плачу ему сущую ерунду, но он доволен нашей сделкой.

– Арнольд Стайлетт! – повторил я, как громом пораженный.

– Да, – отозвался мистер Уайльд с самодовольным покашливанием.

Кошка, вошедшая в комнату в тот момент, когда он говорил, остановилась, посмотрела на него и ощерилась. Он слез с кресла, присел на корточки, взял злюку на руки и начал ее гладить. Кошка успокоилась и вскоре замурлыкала все громче и громче, отвечая на ласку.

– Где записи? – спросил я. Он указал на стол, и я в сотый раз принялся перелистывать пухлую рукопись, озаглавленную «Императорская династия Америки».

Одну за другой я переворачивал страницы, зачитанные почти до дыр одним только мною. Текст я знал наизусть, начиная со слов: «Когда из Каркозы, с Гиад, Хастура и Альдебарана…» – и заканчивая «Кастанье, Луис де Кальвадос, родился 19 декабря 1877 года». Но я все равно читал с жадным, восторженным вниманием, делая паузы, чтобы повторить вслух отдельные фрагменты, например: «Хилдред де Кальвадос, единственный сын Хилдреда Кастейна и Эдит Ландес Кастейн, наследник первой очереди…» и так далее и тому подобное.

Когда я закончил, мистер Уайльд кивнул и вновь откашлялся.

– Кстати, о ваших законных амбициях, – проговорил он. – Как дела у Констанс и Луиса?

– Она его любит, – только и мог ответить я.

Кошка у него на коленях внезапно вскинулась и ударила его лапой по лицу, метя в глаза, а он смахнул ее на пол и забрался на стул напротив меня.

– И еще доктор Арчер, так ведь? Но с ним вы можете разобраться в любое время, когда пожелаете.

– Да, – ответил я, – доктор Арчер вполне может подождать, а вот мне пора увидеться с моим кузеном Луисом.

– Пора, – повторил он и добавил: – Время пришло!

Мистер Уайльд взял со стола очередной потрепанный том и быстро пробежался по записям.

– Сейчас мы поддерживаем связь с десятью тысячами человек, – пробормотал он. – В первые двадцать восемь часов нас будет уже сто тысяч, а через сорок восемь часов – весь штат. А потом штат будет восставать за штатом, и скоро нашей станет вся страна. А если Калифорния или Северо-Запад откажутся, то им только хуже будет. Я даже не стану посылать им Желтый знак.

Кровь бросилась мне в голову, но я быстро ответил:

– Новая метла чисто метет!

– Честолюбие Цезаря и Наполеона меркнет перед тем, кто никогда не успокоится, пока не овладеет умами людей и даже их нерожденными мыслями, – наставительно произнес мистер Уайльд.

– Вы говорите о Короле в желтом, – простонал я, содрогнувшись.

– Он – король, которому служили императоры!

– Почту за честь служить ему, – заверил я.

– Возможно, Констанс все же не любит вашего кузена, – проговорил мистер Уайльд, потирая уши искалеченной рукой.

Я хотел ответить, но внезапный взрыв музыки военного оркестра с улицы заглушил мой голос. Двадцатый драгунский полк, ранее стоявший гарнизоном на горе Сент-Винсент^[5], возвращался с маневров в округе Вестчестер в свои новые казармы к востоку от Вашингтон-сквер. То был полк моего кузена. Красавцы, все как на подбор! В своих бледно-голубых мундирах в обтяжку, высоких киверах и щегольских белых бриджах с двойной желтой полосой они сидели в седлах как влитые. Каждый второй кавалерист был вооружен пикой, на металлическом острие которой развевался желто-белый вымпел. Сначала продефилировал оркестр, играя полковой марш, за музыкантами проследовал полковник со своим штабом, а цокот копыт о мостовую не умолкал, головы коней покачивались в унисон, вымпелы трепетали на остриях пик. Драгуны красовались в прекрасных английских седлах, сверкая белозубыми улыбками на лицах, потемневших от загара во время бескровной военной кампании на фермах Вестчестера. Звон их сабель о стремена, звяканье шпор и карабинов восхищали меня. Я увидел Луиса, скакавшего со своим эскадроном. Прекраснее мужчины и офицера трудно было себе представить. Мистер Уайльд, устроившийся в кресле у окна, тоже обратил внимание на его статную фигуру, но ничего не сказал. Проезжая мимо мастерской Хоуберка, Луис повернулся и пристально посмотрел прямо на фасад дома, и я увидел, как его смуглые щеки окрасились румянцем. Наверное, Констанс стояла у окна. Когда последние всадники проехали мимо и последние штандарты исчезли с Южной Пятой авеню, мистер Уайльд поднялся со стула и оттащил сундук от двери.

– Что ж, – сказал он, – пора вам увидеться с кузеном Луисом.

Он отпер дверь, и я, подхватив шляпу и трость, вышел в коридор. На лестнице было темно, и я наткнулся на что-то мягкое. Оно зашипело и завыло, но когда я замахнулся тростью, чтобы как следует проучить кошку, деревянная часть разлетелась в щепки о балюстраду, а чертовка удрала в комнату мистера Уайльда.

Проходя мимо двери Хоуберка, я увидел, что он все еще трудится, склонившись над доспехами, но не остановился. Оказавшись вновь на Бликер-стрит, я пошел к Вустеру, обогнул Зал прощания и, пройдя сквозь Вашингтон-сквер, направился прямо в свои комнаты в апартаментах «Бенедик»^[6]. Здесь я с удовольствием пообедал, почитал «Геральд» и «Метеор» и наконец ушел в спальню. Подойдя к стальному сейфу, я набрал заветную комбинацию цифр, которую помнил наизусть. Четыре минуты без одной четверти, которые приходится ждать, пока откроется замок, – для меня поистине драгоценные мгновения. С того момента, когда я выставляю цифры в прорезях механизма, и до того, как я берусь за ручки и отвожу в сторону массивные стальные двери, я пребываю в экстазе ожидания. Должно быть, такое блаженство испытывают обитатели рая. Я знаю, какой предмет скрывают глубины массивного сейфа, и от того, что он принадлежит мне и только мне, мое удовольствие только усиливается… И вот сейф наконец открыт, и я поднимаю с обитой бархатом подставки корону из чистейшего золота, сверкающую бриллиантами. Я делаю это каждый день, и все же радость ожидания и прикосновения к прекрасному символу власти, кажется, только возрастает. Этот убор достоин короля среди королей, императора среди императоров. Даже если Король в желтом пренебрежет драгоценной короной, ее будет носить его верный слуга.