Первая глава

Осень

Сигарета тлеет между пальцами, пепел медленно хлопьями падает на сухой асфальт. Дождь закончился лишь пару часов назад, но сейчас, от него уже не осталось и следа. Солнце припекает в макушку, а теплый ветер треплет отросшие волосы. Я сижу уже битых полчаса на этой скамейке, из корпуса вышли двадцать три парня, но среди них нет того, кто мне нужен. Паша Ищенко игнорирует меня в сети, не отвечает на сообщения и звонки. Делает вид, что мы не знакомы, и старательно обходит все места, где мы можем встретиться. В особенности «синего котика», где мы с ним и увиделись впервые несколько месяцев назад. Он мне понравился сразу, потому что я сама этого хотела. Высокий шатен с кудряшками, которые постоянно выглядят так, будто устроили ему бойкот, пухлые губы и россыпь почти незаметных веснушек. Они различимы лишь при близком и детальном рассмотрении. Светло-карие глаза, аккуратные темные брови и крошечная горбинка на носу.

Я заметила его сразу. Видимо, так меня наказала судьба за то, что я в свое время смеялась над Любой и ее любовью к Степанову. К Паше я почувствовала сильное притяжение и мириться с этим не собиралась. Мы переспали в тот же день. Ведь, как известно, клин клином вышибают, но все стало лишь хуже. Мне понадобился еще один раз, а потом еще и еще, но Паше Ищенко я была не нужна. Не нужна была и тогда, не нужна и сейчас. Я для него одна из сотни, а он для меня тот, кто проживает лучшую жизнь.

Мою лучшую жизнь!

Ведь, повернись все иначе, это я бы разъезжала на новенькой иномарке, училась и не думала о том, как сдавать экзамены, гуляла и наслаждалась каждым прожитым днем.

Кто я такая, чтобы вообще быть нужной?

Дверь снова открывается. Смотрю на часы – вот-вот должно закончиться занятие. Но вместо Паши на ступеньках появляется его лучший друг. Витя Бобыркин останавливается и, приставив ладонь ребром ко лбу, осматривается, будто кого-то высматривает. И находит меня моментально: взгляд цепляется за мою темную толстовку, в которой сейчас жарко и душно. Витя бодро спускается по ступенькам, улыбается и подбегает ко мне – я успеваю лишь подняться со скамьи, накинуть капюшон и сделать несколько шагов в сторону.

Эта затея изначально была провальной. Паша не хочет меня видеть. Но я продолжаю бегать за ним, будто собачка. Будто на нем свет клином сошелся. Но на самом деле мне просто хочется побыть еще рядом с тем, кто живет мою жизнь, почувствовать себя причастной к их семье. Это звучит глупо и пахнет обреченностью.

– Ух, Кристинка, тебя и не догнать. Рванула-то как, будто стометровку сдаешь. – Витя обгоняет и становится передо мной. Бросает взгляд мне за спину, и мне приходится оглянуться – двери все еще закрыты и вряд ли оттуда кто-то выходил в ближайшие тридцать секунд. – Ну и стартанула же ты! Кстати, привет! Давно не виделись!

– Привет, Вить, – я даже не скрываю злость и раздражение. Понимаю, что Бобыркин тут вообще ни при чем, но ведь мне ничего не мешает сорваться на нем сейчас. Да, он не Паша, который снова спрятался от меня где-то внутри корпуса, куда я не могу войти, так как не студентка этого универа, но… почему я не могу накричать на Витю так, будто он Ищенко?!

– Ты на остановку? Давай проведу. Ты не подумай, я не ухаживаю, просто нам идти в одну сторону. Представляешь – от этой остановки мы оба можем доехать домой. Правда, каждый к себе. Но это уже мелочи, да? – он болтает без умолку. Говорит и говорит. Будто всадил в себя парочку самых сильных батареек и теперь заряжен полностью. Это выводит из себя. Но я молчу. Знаю же, что стоит мне сказать хоть одно слово, произнести хоть что-то похожее на элементарный звук, и эта болтовня лишь усилится.

С Витей я познакомилась в тот же вечер, что и с Пашей. Но, если с Ищенко мы смогли как-то изменить статус отношений со «знакомые» до «бывшие любовники», то с Бобыркиным все осталось в зародыше. Мы вовсе не друзья и далеко не любовники. Меня едва хватает, чтобы слушать его пустую болтовню, не то чтобы терпеть ближе. Мы с ним слишком разные, он такой…

Правильный.

Слишком хороший и порядочный. Витя выше меня на голову и совершенно не в моем вкусе – русые волосы вьются, глаза голубые, а тонкие губы всегда улыбаются. Никогда еще не видела его грустным или, боже упаси, злым. Кажется, что это генетически не заложено в нем.

А еще он полная противоположность Ищенко.

– …и ты представляешь? Этот говнюк отказался платить за гамбургер, который сожрал! Схомячил! Нет, ты представляешь? Но Ржевский все решил, не пришлось вызывать админа и решать вопрос как-то иначе. Эх, хотел бы я на это посмотреть. Но я был дома. У бабули было день рождение.

– Был, – сначала говорю, а потом понимаю, что только что нарушила священное правило – никогда не вступай в монолог Бобыркина.

– Что?

– Был день рождения. А не было день рождение. Он. Он – что? День. Поэтому правильно говорить «был день рождения».

– Правда, что ли? – удивляется так, будто я только что новое правило ему рассказала. Что-то нереальное. – Так вот. О чем это я. Был у бабули и подарил ей знаешь что? Конечно, не знаешь, ты и не догадаешься никогда. Заказал у местной художницы портрет бабули с дедом, тот умер, когда я еще не родился. И ты б видела, как бабуле понравился подарок. Серьезно! Мне пришлось потом выжимать рубашку, так сильно она проревелась. Все же вы, женщины, такие ранимые. Вас хлебом не корми, дай выплакаться хорошенько.

Так мы и идем к остановке – я молчу, а он говорит обо всем, что на ум приходит. Несколько раз я все же оборачиваюсь, но двери корпуса остаются так же закрытыми. Может, у Паши сегодня выходной? Или я расписание спутала?

Прими правду жизни, дорогая, – ты ему просто не нужна. Как и всем.

Домой, на окраину города, где расположены лишь обычные кирпичные дома и небольшие двухэтажки, я приезжаю ближе к вечеру. Продрогшая и промокшая до нитки бреду от изуродованной остановки в сторону невысокого деревянного забора, за которым скрыт такой же неприметный дом. В нем я живу с пяти лет. До этого жила в другом. В богом забытом месте, в котором бы не прочь была бы оказаться и сейчас. Все ж лучше, чем здесь.

– Явилась! Ты погляди на нее! – Стоит открыть калитку, как на веранду выбегает Зоя и бьет себя полотенцем по бедру. На ней старые потертые джинсы и мужская рубашка, фартук небрежно повязан на талии, а темные с проседью волосы заплетены в тугую косу. Та, словно хвостик, болтается сзади. – Тина, ты время видела?

– Видела, – отзываюсь тихо и шлепаю по лужам. Кроссовки все равно придется стирать, так что смысла оббегать грязь, а в этом дворе ее пруд пруди, смысла тоже нет.

– Ну и? Где была? – Зоя не пропускает меня в дом. Стоит перед дверью и держит руки на груди. Вафельное полотенце, которым она сметает крошки с кухонного стола, опасно болтается. Глаза сразу же цепляются за него, а уши – за неимоверную тишину в доме.

– На учебе.

– Не ври. Кому всегда говорила – не врать матери!

– Ты мне не мать! – На этот раз она ничего не говорит. Молча поднимает руку и одного взмаха хватает, чтобы край полотенца больно ударил по лицу. Успеваю закрыть глаза и чувствую лишь, как горит щека. Капюшон слетает, и лицо обрамляют мокрые волосы, больше похожие на тонкие черные сосульки. Я даже не прячусь. Не закрываюсь и позволяю Зое ударить меня снова. А потом еще раз, чтобы ее немного попустило и она дала мне пройти в дом. Я замерзла и продрогла. Мне нужно переодеться в сухое, выпить чего-нибудь горячего.

– Не мать я ей. Ты посмотри! Жора, а ну иди сюда! – зовет она мужа. Того, с кем привела меня в этот дом, когда мне было пять. Тот свеж и бодр, видно, только проснулся. Его взгляд блуждает по моему телу, а потом останавливается на покрасневшей щеке. Не проходит и секунды, как сухие губы растягиваются в мерзкой улыбке.

– А я те говорил, что пороть ее надо было! А ты нет, нет. Вот… получай. Наглая девка. Вся в мать.

– А ну пошла с глаз моих, чтоб не видела тебя. Мерзавка! – Зоя ударяет меня снова, но на этот раз полотенце попадает по руке. Не так больно. Скорее, неприятно.

В доме стоит такая же удушающая тишина, как и утром. Мелкие сидят в гостиной на полу перед телевизором и молча смотрят новости. Тихо ругаюсь и захожу к ним, самого младшего, Степку, глажу по голове и улыбаюсь остальным. Не хочу, чтобы они заметили красную щеку и мою грусть. Лишь улыбку и то, что я их люблю. Всех их. Включаю мультики и только после этого ухожу к себе. Хотя это громко сказано. Спальню я делю с двумя девочками – Мира и Влада – родные сестры-близняшки, которые приехали сюда, когда мне было семь, а им по три. Тогда они были первыми, кто оказался у Зои и Жоры, кроме меня. Два года я была их единственным ребенком. А потом они вошли во вкус, и сейчас нас тут много. Наши опекуны старательно делают вид, что любят нас, играют роли заботливых и внимательных, но это только на людях. На самом же деле мы для них средство дохода и не более. Всего нас сейчас десять, самому младшему, Степке, почти четыре. И у меня ровно девять причин продолжать жить в этом доме, отдавать часть денег Зое и Жоре. Терпеть боль и унижение ради того, чтобы эти девять детей не чувствовали на себе того же. Нет, порой Жорик срывается на старших ребятах, но основной удар я принимаю на себя. А пока терплю, коплю деньги на отдельное жилье, ищу способ забрать остальных детей. Знаю, это практически невозможно, но… мне нужно это сделать.

Вторая глава

Уже больше года я подрабатываю в небольшом ночном клубе официанткой. Работаю неофициально, выхожу в большинстве своем на замены или в те моменты, когда основных сотрудников не хватает или они не справляются. Платят не сказать, чтобы много, но мне пока хватает. Деньги делю ровно на две части. Одну половину закидываю на банковский счет, который оформлен на Янину, а другую отдаю Зое и Жорику. Это мой вклад в «семейные расходы» и плата за то, что они позволили мне остаться в их доме. Мне уже давно не восемнадцать, они не получают за меня деньги от государства, потому могут спокойно вышвырнуть и забыть. Но, если бы так произошло, я бы навсегда потеряла связь с назваными братьями и сестрами. Оставила бы их там одних. Такой вариант не для меня, потому теперь я плачу за себя самостоятельно. Покупаю продукты, время от времени балую младших подарками, вношу свою лепту в семейный бюджет и продолжаю выживать.

– Тина, помоги! – ко мне подбегает Костик и протягивает учебник по математике. Щеки раскраснелись, глаза блестят, а нижняя губа дрожит так, будто мальчишка вот-вот разревется. Костику восемь, он ходит в школу, но это занятие ему удовольствия не доставляет. Нередко он получает ремня, но это происходит в те моменты, когда меня нет дома. В те вечера, когда я не успеваю сделать с ним уроки и Жорик учит Костю самостоятельно. По своей эксклюзивной методике: ремень – лучший мотиватор для знаний.

– Что там у тебя?

– Задачи. Я уже их решал-решал, но ничего не получается, – он садится на край моей кровати и осторожно кладет учебник на угловатые коленки. Замечаю, что мальчишка одет в спортивные штаны, которые покупали еще сестрам-погодкам. Костик растет быстро, но вот новую одежду, даже ту, что он будет таскать дома, приемные родители покупать не спешат. Зачем? Ведь можно донашивать за старшими сестрами и братом, все равно ведь дома таскать – никто и не увидит ничего.

Мы пересаживаемся с ним за стол и тратим чуть больше часа на решение всех задач. Повторяем несколько тем и сами не замечаем, как за окном темнеет и в доме постепенно становится шумно. Из школы возвращаются близняшки, младшие Софа и Наташа, Толик прибегает с секции по борьбе, а Лола затаскивает в дом старую, потрепанную временем скрипку. Они разбредаются по комнатам и сразу же садятся за уроки. В этом месте есть закон – уроки делать сразу после школы. Потом на них элементарно не будет времени.

Когда в скромной прихожей появляются Зоя и Жорик, ужин уже готов и все дети сидят за узким, но длинным столом. Центральные места пусты. На столе лежит потертая скатерть, стоит кастрюля куриного супа и пустые тарелки напротив каждого. К еде никто из нас не приступает, пока все не будут за столом. Опять же… очередное правило.

– Мам… нам в школе сказали, что нужно сдать деньги. На следующей неделе класс идет на экскурсию…

Зоя хочет, чтобы все ее называли исключительно «мама», мне кажется, она от этого получает какое-то особое удовольствие.

– Денег нет, – Жорик договорить Наташе не дает. Ударяет кулаком по столу, и суп в его тарелке едва не выходит за края посуды. Девочка опускает глаза и замолкает, молча прихлебывает и боится снова посмотреть на мужчину. А тот сидит и хищным взглядом рассматривает нас, будто выбирает, к кому прицепиться. Наташа у нас ангелок, светлая кожа с россыпью едва заметных веснушек, голубые глаза и почти что белые волосы. Помню, когда впервые ее увидела, то подумала, что она и не настоящая вовсе, куколка.

– Я дам ей деньги. Это экскурсия в Ботанический сад. Идет весь класс, и Наташа тоже должна пойти.

– Ты только гляди, Зойка! Наша старшая дочь – миллионерша! – Жорик гнусаво хихикает и потирает жирные руки о толстый живот. – Так, может, ты, всем денег дашь, а? Вон у Софки на туфлях каблук сломался, а Толяну кеды малы… давай, со своего барского плеча, обеспечивай их. Чего молчишь, язык проглотила!

– Куплю. И туфли, и кеды, – сжимаю пальцами ложку, к супу больше притрагиваться не планирую. Аппетит пропал, и единственное, чего мне сейчас хочется, так это запустить эту самую ложку в наглую и жирную морду Жорика.

А еще штаны Костику куплю.

– Тина, прекрати пререкаться с отцом. – Зоя зыркает на меня и одновременно с этим шлепает Толю по руке, когда тот тянется за еще одним кусочком хлеба. – С тебя хватит. Ты уже в форму едва влезаешь!

Он не влезает, потому что растет!

– Я не наелся.

– Скоро спать. А спать нужно ложиться с ощущением легкого голода, – тоном, не терпящим возражений, отвечает Зоя. И никто ничего ей не говорит. Только скажи, дай повод, и она быстро придумает наказание.

Ближе к полуночи в доме снова тихо. Все разбрелись по комнатам. Всего здесь четыре спальни – одна для мальчишек, две женских и последняя, самая большая и теплая, для опекунов. У них и кровать помягче, занавески такие плотные, что солнечный свет вообще не проникает. У нас же кровати с жесткими пружинами, которые чувствуются даже сквозь матрас, под окнами продуваются щели, а занавесок и вовсе нет. Так… висят тонкие тюли, которые разве что от мух спасают летом. И то парочка все же пролетает.

Мира и Влада, близняшки, засыпают сразу же. Им, как и другим ребятам, просыпаться рано. Все они учатся в одной школе, до которой добираются на школьном автобусе. Тот заезжает на остановку в семь утра и забирает всех, кто живет в нашем районе. Точнее, не всех, а только тех, кто ездит по заявке. В основном это дети из многодетных семей, малообеспеченных или тех, кто просто не нашел другого способа добираться до школы. Младшие могут поспать чуть подольше. Оленьку, которой в прошлом месяце исполнилось пять, и Степу я в садик отвожу сама. Стараюсь и забирать тоже, но это не всегда получается. Ни Жорик, ни Зоя их приводить домой не могут. Он работает слесарем и порой сутками торчит на работе, а она – санитарка в детской поликлинике. И тоже порой может пропадать в больнице сутками, и потому это время, когда приемных родителей дома нет, – наше самое любимое.

Мне долго не спится. Проверяю соцсети, но сообщений от Паши не получаю. Он и в сети-то был пару дней назад. Травлю себе душу и рассматриваю несколько фотографий, которые сделала, когда была с ним. Вот мы всей компанией в кафе. Фото сделала Люба, оно немного расплывчатое, но я четко вижу улыбку Паши и то, как сама улыбаюсь рядом с ним. На другом – мы только вдвоем. Сняла сама, после нашего первого раза. Ищенко уже спит, а я лежу рядом и смотрю на него так, будто он – самое дорогое, что у меня есть. Есть еще парочка кадров, но я сворачиваю приложение и бездумно открываю читалку. Возвращаюсь к той странице, на которой остановилась, и пытаюсь вникнуть в сюжет. Чтение перед сном меня немного расслабляет, с ним я забываю о проблемах и отдыхаю. Погружаюсь с головой в другой мир, в тот, где люди найдут друг друга и встретятся, несмотря ни на что.

Уже собираюсь ставить будильник и ложиться спать, как получаю сообщение. Сначала я думаю, что пишет Паша, но нет… это сообщение от Бобыркина, и он четко дает понять, что сейчас позвонит и мне лучше все же ответить на звонок.

Из кровати вылезаю неохотно, надеваю теплые носки, а потом тапочки. Накидываю на плечи байковый ярко-желтый халат с огромными белыми цветами и так выхожу на веранду. В кармане халата нахожу зажигалку, сигареты достаю под плиткой за трюмо в прихожей. У меня там небольшой тайник, и пока никто его еще не раскрыл. Закуриваю лишь тогда, когда оказываюсь на улице. Выдыхаю дым, а вдыхаю холодный осенний воздух. Витя звонит через пару секунд. Тогда, когда мне уже казалось, что парень просто насмехается надо мной.

– Что тебе нужно, Бобыркин? – говорю немного грубо, потому что смысла в этом полночном звонке не вижу.

– Поговорить. Тебя послушать. О себе что-то рассказать. Для чего еще люди общаются, Кристинка? Чтобы узнавать друг о друге, поддерживать связь. Делиться чем-то, беседовать. Знаешь, я вот сегодня гулял по центру и увидел ворону на ветке. И знаешь что? У нее в клюве был зажат небольшой кусочек сыра. Прям как в сказке.

– В басне, Вить.

– Да? Ну не суть. Так вот, ты представляешь? Чудно же, да? Никогда бы не подумал, что увижу такое. Ей богу, если бы мимо лиса пробежала и начала говорить, я бы ни капельки не удивился.

– Ты мне звонишь, – отвожу телефон от уха, чтобы взглянуть на время, – почти в час ночи, чтобы рассказать про ворону? Бобыркин, ты в своем уме?

– Агась! В уме и полнейшем здравии. Мне просто не спится. Знаешь, думаю, это полнолуние так влияет на меня. – Приходится выглянуть и убедиться в том, что полнолуния никакого нет. На небе ни звездочки, лишь светлый полумесяц сереет за тучами. – Или… знаешь, я тут как-то прочитал, что, если долго не можешь уснуть, значит, о тебе кто-то думает! Ну или ты снишься кому-то. Не суть. Так вот… если это так, то мне интересно, кто этот паршивец, который мне спать не дает. Вот ты почему не спишь?

Он говорит так быстро, перепрыгивает с одного на второе, что я теряюсь и не нахожусь с ответом. Так и продолжаю стоять с сигаретой между пальцев и в резиновых тапочках на веранде, пялиться на черное небо. И зачем я вообще его слушаю? Могла бы сейчас спать, так нет же. Слушаю сонный бред Бобыркина, который, к моему удивлению, действует на меня иначе – я успокаиваюсь. Нет больше злобы на Жорика и Зою, голова не гудит от вопросов – где же достать деньги. Все это отходит на второй план. Даже игнор Ищенко сейчас не кажется мне проблемой.

– Алло! Кристаллик, ты там уснула? – Он даже дует в телефон, чтобы проверить это.

– Нет, просто задумалась. И не называй меня так!