Букаяг обвел взглядом холодную, глубокую тюрьму, затем закрыл глаза и выдохнул.

– Неважно. Я не умру вот так.

Казалось нелепым говорить подобное, но все же эта фраза приободрила Року. Она напомнила ему о его цели и о том, что такие вещи могут значить нечто большее, чем границы плоти. Он оглядел свою Рощу и ее расширяющиеся пределы, думая о тайнах, которые еще предстояло разгадать в стране живых и мертвых. Он почерпнул силу у своего брата и повторял снова и снова: Я не умру вот так.

ГЛАВА 4

Бывший монах по имени Арун, а ныне убийца и вор, натянул свою излюбленную пиратскую маску. Ее звали Удавка.

– Выпьешь, Удавка? – спросил самый новый член экипажа «Бахалы» с улыбкой на уродливом детском личике.

Арун облокотился на парапет прославленной бойцовской ямы Трунга. Обхватив голову руками, он закрыл глаза. – Просто принеси мне чаю.

«Новичок» фыркнул и принял заказы у других мужчин, а Арун продолжил притворяться, что его похмелье сильнее, чем на самом деле.

– За кого болеем? – спросил еще один мальчишка, размахивая пригоршней билетов. Арун махнул рукой, как бы говоря, что ему все равно. Но разумеется, он уже сделал свою ставку.

Экипаж «Бахалы», состоявший из преступников, занимающихся похищениями, вымогательством и убийствами, не заслуживал доверия. Азартные привычки Аруна служили ежемесячными демонстрациями оголтелого распутства, после которых он заявлялся на гладиаторские бои Трунга, волоча за собой шлейф рома и секса, красноглазый и односложно изъясняющийся. А надлежаще прикрытый этим фарсом, он тут же ускользал – якобы затем, чтобы проблеваться – и втихаря делал ставки на половину своих сбережений.

Однако в этот раз он поставил на кон всё.

– А ты глупый, надежный алкаш, друг мой.

Капитан «Бахалы» хлопнул Аруна по спине мясистой ладонью, и тот хрюкнул в ответ, сглатывая слюну с притворным спазмом.

– Так в какой бордель ты ходишь, а? Чтоб я сдох, если не желаю прогуляться.

Капитан, уроженец этого города, был наделен в равной степени паранойей и любопытством, так что трудно было сказать, что именно преобладало сейчас. Так или иначе, Арун никогда никому не рассказывал того, чего не требовалось.

– Не уверен, Кэп. Думаю, в несколько.

Толстяк взревел и снова хлопнул Аруна по спине, а затем, повернувшись к своим людям, повторил:

– «Думаю, в несколько!»

Вообще-то Арун не то чтобы притворялся дебоширом. Большую часть своей жизни он был заточен в монастыре со стариками и мальчишками, где ему запрещалось прикасаться к себе и он жил, ничего не зная ни о похоти, ни о любви, ни о пороке любого рода. И теперь вот наверстывал упущенное.

У него имелось несколько постоянных девиц, которые освобождали свои ночи для его визитов, запасаясь выпивкой, сладостями и игрушками и развлекаясь на нем по очереди, пока даже его натренированная энергия не иссякала, и он не проваливался в мертвецкий сон.

Арун любил их, как и всех красивых женщин. Он приносил им подарки, он переплачивал, оставляя чаевые как минимум вдвое больше стоимости. А если в его отсутствие у них возникали проблемы с клиентом или сутенером, он «вмешивался» по возвращении, чем добавлял еще несколько пунктов к репутации «Удавки».

Разумеется, он убил свою долю женщин – такова была жизнь пирата. Он также убивал детей, святых мужей и калек, если его устраивала цена или потому, что тонула шлюпка и гребаные нищие пленники зря занимали место. Но это не приносило ему удовольствия.

– Желаете развлечься, господа?

Девичий голос был нежным и игривым, как у ребенка. Арун пристально воззрился краем глаза. Подросток-профурсетка выдала билет другого типа. Она была едва прикрыта чем-то, что могло быть рыболовной сетью, ее кожа и волосы блестели от красок и масел, а ее улыбка сверкала, обнажая кривые зубы, что неким образом добавляло ей привлекательности.

– Нет, спасибо. – Арун выпрямился и улыбнулся, покачиваясь, дабы поддерживать видимость опьянения.

Несколько человек из шайки принялись лапать ее ладони, беря билеты, однако больше ничего себе не позволяли. Каждый в таком месте знал, что девушки вроде этой принадлежат к местным бандам, и что запачкать ее означало: «Купи, а не то пустим кровь».

Девчонка мимоходом улыбнулась в ответ, и Арун вдохнул в поисках запаха ее парфюма. Но учуял только грязь, засохшую кровь и бухло арены.

– Они выходят, – сказал Новичок, протягивая Аруну его чай. Толпа дворян, пиратов и прочих вырожденцев замахала своими билетами, указывая вниз.

Капитан присвистнул.

– Только гляньте на того монстра! – завопил он, но теперь был едва слышен: народ яростно принялся делать запоздалые ставки.

Арун хмыкнул и едва взглянул, как будто на самом деле ничего не замечал или ничем не интересовался. Но разумеется, «Монстр» и являлся той причиной, по которой он был здесь.

Неделей ранее один торгаш живым товаром хвастался, что нашел какого-то гиганта-альбиноса и продал его королю рабовладельцев.

«Проклятие, ушло почти пять доз, чтоб вырубить его, – сказал тот человек и покачивал головой, вспоминая. – От яда они задыхаются иногда, так шо надобно быть готовым. Мы их выпускаем, и этот монстр садится, весь такой из себя смирный, да только знай себе жрет и жрет! Староста перепробовал все наречия отсель и до Нарана. А тот и глазом не моргнул. Ни фига. Просто сидел и загребал жратву этими… – он потряс кистями рук для пущего эффекта, – этими большими розовыми лапами, каких ты никогда не видел, Удавка. Ни за какие коврижки не поверишь».

Однако Арун видел много всего странного и потому поверил. Он видел старых монахов, которые могли повалить сильных воинов в грязь, как детей; видел, как люди гнут железо своей плотью, а однажды – маленького мальчика, который, может статься, жил вечно.

Поэтому он спустился в ямы и подкупил одного из тюремщиков, чтобы поглазеть. Вместе они прокрались в рабские загоны Трунга во время «кормежки стада» и смотрели, как этот великан наклоняется, чтобы заглотить свой ужин будто зверь.

Его, по-прежнему закованного в кандалы, удерживало четыре стражника, но другие рабы все равно обходили его стороной, словно боялись. Арун не сводил с него глаз. Он оглядывал его широкие, загрубевшие ступни, розовые мозолистые ладони, черные волосы, покрывающие его словно мех. Что бы ни представлял собой этот человек или зверь, он был не альбиносом.

Его короткие волосы лежали обычными черными завитками, а кожа большей частью имела оттенок между кремовым и древесным. При каждом его движении перекатывались бугры или витые шнуры мускулов, но тело его было настолько лишено жира, что он казался полуистощенным. Голова его была несимметричной, со странными шишками, искривленной ото лба до подбородка. И все же внимание Аруна приковали его глаза. Яркие, с почти щелевидными зрачками, они даже в полумраке светились желтизной.

Арун зачарованно смотрел. Гигант наконец покончил со своим ужином, встал так, будто все это пространство принадлежало ему, и зашагал к своей клетке, не удостоив своих пленителей вниманием, словно те были его прислугой.

В этот момент Арун понял, что увидел нечто особенное. По правде, он не особо любил делать ставки, но всегда умел оценивать чей-либо темперамент и характер. Бросив лишь беглый взгляд кому-нибудь в глаза, он часто мог увидеть, как далеко готов зайти этот человек во имя насилия, насколько привержен собственной цели. И когда он посмотрел в глаза дикаря – увидел отрешенный взор, сверлящий мир, словно проникая в какое-то иное царство, – Арун узрел повелителя смерти.

«Всё на Дикаря», – прошептал он позднее своему знакомому букмекеру и поставил почти все до последней монеты, что имел при себе.

Это было рискованнее, чем когда-либо прежде, но ему надоело ждать – надоело убивать ради барахла и водить компашку с обыкновенными пиратами. Вдобавок он ощущал уверенность и безумие, которым, казалось, не мог воспрепятствовать. Руками, двигающимися будто во сне, он высыпал целое состояние в островном золотишке – каждую унцию богатства, которое награбил и накопил с тех пор, как убежал от монахов Бато и от жизни, состоявшей из безотрадной дисциплины.

Изогнув бровь, парень облизнул губы. Он спрятал монеты под свои лотки, чтобы их взвесить, и огляделся.

«Победить или занять место?»

«Победить». – Арун вновь поглядел на деревянную доску, испещренную цифрами непомерно высоких ставок, и все так же чувствовал необходимость, как будто не владел собой. Шансы были четыре к одному против дикаря. И объяснялось ли это неосведомленностью или вовлеченностью фаворитов, он понятия не имел – знал только, что эти шансы ошибочны.

Он допустил, что в числе противников присутствуют «Лапа» и «Трехпалый Браун» – оба гладиатора выжили в дюжине схваток, утратив лишь кусочки своих тел и приобретя неглубокие шрамы. Несомненно, шансы слегка изменятся, когда толпа впервые хорошенько рассмотрит существо, но времени среагировать у нее будет немного.

Арун уже рисовал в воображении собственный корабль с экипажем – будущее, исполненное выбора, власти и всего, о чем он когда-либо мечтал. Оставалась лишь одна последняя ставка, один последний риск, а затем все будет готово. Еще один выигрыш, и его ждет свобода.

Букмекер, чей сальный лоб покрылся испариной, улыбнулся и протянул билет. Выглядел парень каким-то нервным. Но ведь жарко, вспомнил Арун свою мысль в тот момент, никаких поводов для беспокойства. Ничего необычного.

Арун обратился именно к этому человеку, потому что тот располагал знатным покровителем и богатыми клиентами. Он мало кому подчинялся и умел проявлять осторожность, а потому имел все основания быть прямолинейным, иначе растерял бы свою репутацию. Но к тому времени, когда парень произнес «Удачи» тем же тоном и с той же улыбкой, что и всегда, у Аруна все внутри перевернулось от тревоги.

– Вот и они, – сказал между тем капитан, возвращая Аруна обратно еще одним грубым шлепком. Все мужчины придвинулись к ограждению, чтобы лучше видеть, расплескивая свои напитки на и без того уже мокрый пол.

Арун смотрел, как из рук надсмотрщиков выпали ножи и отскочили к ногам бойцов; он смотрел, как гигант наклонился и поднял свой, как детскую игрушку, поглядывая на своих врагов с таким видом, словно ему просто любопытно.

Арун увидел косые взгляды остальных бойцов. Он отметил молчаливое согласие, промелькнувшее у каждого на миг. Его кишки сделали сальто и затрепыхались, как умирающая рыба.

Обратив свои стопы и клинки на одну-единственную цель, пятеро бывалых драчунов направились к «Дикарю».

Им всем было известно, с ужасом осознал Арун, всем завсегдатаям.

Он закрыл глаза. Все эти гладиаторы выжили на арене, потому что избегали убивать других чемпионов. Они придерживались определенного кодекса и так защищали себя от смерти. И всем настоящим игрокам здесь было ясно: первым они убьют чужака.

Покачнувшись, Арун прислонился к ограждению, не падая в основном лишь благодаря телам других пиратов. Мир закружился, но не от выпивки. Я вернусь туда, откуда начал. Очередной разорившийся пират, который проиграл свои кровные деньги и ушел обратно в море, как любой другой глупый раб или крестьянин.

Горячий чай Аруна пролился на кожу его обутых в сандалии ног. Его амбиции пошатнулись: их основы подхватило громадной волной или землетрясением, которые были ему неподвластны.

И впервые с тех пор, как он покинул монастырь, бывший мастер чинга сделал то, от чего поклялся на крови отказаться – и сдержал этот самый обет, даже когда чуть не утонул в Прибрежном море и когда лежал исколотый и одинокий в сточных канавах Шри-Кона. Впервые с момента, когда Арун отказался от своей веры и своей единственной в целом мире семьи, он закрыл глаза и начал молиться.

ГЛАВА 5

Прежде всего остального Рока услышал крики. За тесным, с металлическими воротами зевом прохода, воняющим гнилью и кровью, виднелся свет и ждали люди. Рока остановился и ощутил потребность с боем пробиться на свободу, развернуться и убежать, как сделал однажды, когда был окружен в поле другими голодными изгоями, не зная, с чем столкнется.

Возможно, лучше сразиться здесь, подумал он, чем попытаться взять оружие и пробираться по аренам.

Но он не мог быть уверен. Когда он медлил, его конвоиры ворчали и тыкали в него палками, хотя и опасливо – как будто чувствовали, что он может выбрать этот момент для атаки. На его лодыжках и запястьях оставались кандалы из низкопробного железа, но и этого было достаточно, чтоб его удержать. Если он сразится с ними и потерпит неудачу, то ему не миновать наказания.

После той выходки на арене Року оставили прохлаждаться у себя в камере. Теперь никто не наблюдал за ним, кроме стражей, которые оттаскивали его прочь от его собственных отходов лишь затем, чтобы он поел размазню из ведра. В отсутствие солнца он не мог точно знать, сколько прошло времени, но велел одному из юных мертвецов следить за временем в его Роще, наливая воду в узкую деревянную трубку и считая капли. Мертвые были терпеливы.

По этим подсчетам он прикинул, что миновало три дня, прежде чем явились люди с дубинками, неводами и шестами с обручами на конце, которые им удалось накинуть на впавшего в ярость Букаяга.

Они протащили его через комнату для кормежки, освещенный факелами туннель и, наконец, сюда, к открытым воротам. Теперь же он шагнул на другую арену, и его уши наполнились скандированием и ревом жаждущих крови людей.

Эта новая каменная клеть была огромной, с такими же гладкими, высокими стенами. Зрители наверху исчислялись сотнями, являя собою смесь из чистых и не очень одежд и лиц. Увидев Року, они показывали вниз и окликали; глаза их расширились, а рты возбужденно забормотали, но слишком слитно и сумбурно, чтобы можно было что-то понять. Некоторые швырнули кусочки зелени и, возможно, хлеба на окровавленную грязь и солому. На мгновение Рока призадумался, не упасть ли ему на колени и не съесть ли все это, но вскоре понял, что выглядит и пахнет оно так же мерзко, как сам настил.

Старший надзиратель – мужчина, которого остальные звали «Кэптин» и который никогда не бил Року и не обращался с ним жестоко – вышел вперед.

Лоб его блестел, а воротник покрылся пятнами. Остальные, с палками и обручами, встали позади него, c их мягких тел струился пот. Кэптин поднял кверху ключ. Он указал на оковы и на себя, и смысл его жестов был ясен. Спокойно, не двигайся, и я сниму с тебя цепи.

– Тимада, ка?

Рока чувствовал желание брата разорвать кандалы, взъяриться, наброситься на это низшее существо перед собой и перегрызть ему горло. Но сейчас насилие не помогло бы ему.

Кэптин казался честным малым. Видимо, даже в глубинах ада можно найти достойных людей, облагораживающих оный. Рока расслабился. Очевидно, «ка» было способом высказать вопрос, но также означало «да».

– Ка, Кэптин.

Мужик удивленно приподнял бровь, но кивнул и двинулся вперед, жестом велев своим людям следовать за ним. Его руки дрожали, и по пути он уронил ключ и ярко зарделся.

Наконец, подойдя достаточно близко к Роке, он вставил ключ в наручники, провернув до щелчка внутренний затвор. Металл распался, и Кэптин оглянулся на своих людей, несомненно сознавая, как и Рока, что они слишком далеко, чтобы вмешаться. Он посмотрел Роке в глаза – и застыл.

Рока ухмыльнулся ему. Он не знал местное слово, означающее «честь», но указал кивком в сторону ворот.

Кэптин оставил «браслеты» и отскочил в сторону. По-видимому опомнившись, он закричал на своих людей, несомненно, отчитывая их за бесполезные усилия. Затем ворота закрылись.

Рока освободил свои лодыжки от цепей и встал свободным впервые с момента, как убил того зеваку на арене.

Заскрипели и содрогнулись еще пять ворот, когда мужчины провернули внушительные канатные лебедки, и через эти ворота вошли еще пятеро узников. Толпа приветствовала их всех так, как и не снилось Роке. Крепкие мускулы этих откормленных, покрытых шрамами бойцов были обтянуты жиром. Рока не удержался от мысли: «Да здесь пленники питаются лучше, чем мой народ».

Он понял, что ему придется сразиться с ними, чтобы покинуть это место. Сыны Имлера иногда устраивали собачьи или петушиные бои, но никогда чего-то подобного с людьми. И снова он поразился жестокости рая. А еще задался вопросом, будет ли каждый воин сам за себя или Рока должен противостоять им всем.

В своей Роще он выстроил пятерых мертвецов на тренировочном поле, раздал им затупленные ножи и дубинки и попытался атаковать их всех сразу. Их оружие ударяло его по голове, шее и груди, прежде чем те валились наземь, и он осознал, что если будет сражаться с противниками таким же образом, то может умереть от ран, даже если и победит.

Букаяг усмехнулся, что, наверное, означало: он рад. Он поиграл их общими мускулами и хрустнул их общими суставами, и по спине Роки пробежала дрожь от жажды крови.

С выступа наверху упал большой нож. Рока дотронулся до острия и обнаружил, что оно тупое, но рассудил, что, применив достаточно силы, сможет проткнуть им плоть. Он проверил вес и хват и решил, что ежели Вол – бог умельцев – и правда существует, то эти земли он давным-давно покинул.

Другие узники тоже взяли клинки и отошли от своих ворот. Делая медленные, короткие шаги, они волочили свои босые ноги по гнилой соломе, застрявшей в песке. Воины следили друг за другом; следили за землей и стенами и осторожно пробирались среди этого бардака. Но Рока видел, куда они смотрят, как движутся и в каком направлении целят свои ножи, и он понял. Ему придется убить их всех.

Мы должны быть осторожны, братец. Будь в движении, бейся с одним или двумя за раз, не давай им скучковаться. И останавливай только удары – кромки этих ножей слишком тупые, чтобы порезы имели значение. О, и сперва займись тем парнем, у которого три пальца на ногах.

Букаяг сделал вдох и кивнул. Само собой, он убивал и раньше – он разорвал на части жрицу Кунлу голыми руками, его сила была чудовищной и пугала даже Року. Но он никогда по-настоящему не сражался, не вот так, никогда в бою. И казалось, это его ничуть не беспокоит.

Он принялся ударять себя в грудь открытой ладонью, словно бил в барабан из собственной плоти. Он взревел аки Носс, объятый пламенем в недрах горы, и ринулся в атаку.

* * *

Заставив Аруна, как и всех остальных, подпрыгнуть, дикарь закричал. Голос у него был низким, но чем дольше длился вопль, тем пронзительнее становился. Арун почувствовал, как от этого звука волоски на его шее и руках встали дыбом, и увидел, что то же самое чувствуют и другие. Он осознал, что раньше уже слышал этот звук – или подобный ему – в ночных кошмарах, которые так и не сумело изгнать пьянство.

В крике дикаря не было жажды битвы. Это был крик мужа, у которого похитили жену; крик отца, который обнаружил, что его семью убили пираты. Крик великана был в чистом виде ужасом.

При этом звуке возгласы публики, жаждущей смертоубийства, умолкли. Другие бойцы замерли или отшатнулись на полшага. В этом странном, внезапном затишье великан помчался вперед.

За считанные секунды он преодолел расстояние до Трехпалого Брауна и поднял его, схватив одной рукой за шею, а другой исколов его ножом – а затем, протащив амбала-гладиатора на весу, отшвырнул его, и тот разбился о каменную стену.

Дикарь с почти скучающим лицом оглянулся на остальных, затем нагнулся и подобрал второй нож в качестве трофея. Он повернулся к оставшимся противникам и сплюнул на землю.

Несколько тупиц в толпе возликовали. Остальные бойцы сбились в кучу и вытирали о предплечья вспотевшие лбы, теперь уже не притворяясь, что происходящее было чем угодно, только не дракой четверых против одного. Но ставщики оставались почти в полном молчании, пока один-единственный голос не ворвался в наваждение:

– Убейте его! Убейте гребаного выродка!