3

Сейчас. Лондон, 1888 год

Всю ночь Лидии мешали спать свистки полицейских и патрулей, отчего она встала с кровати ещё до рассвета и принялась собираться, разбудив бедолаг, деливших с ней комнату. Надела пелерину, шляпку, прикрепив к ней изнутри оставшиеся монеты, и обновила серьги – так Лидия называла верёвки в ушах. Она носила их уже много лет. С тех пор, как потеряла на фабрике настоящие серьги, подаренные ей на одиннадцатый день рождения. Всё боялась, что дырки в мочках зарастут, и она не сможет больше их примерить. Но теперь, когда надежды вернуть утраченное угасли, для неё это стало ритуалом.

На улицу уже высыпали первые сонные рабочие, семенящую на фабрику, чтобы заработать свои пару шиллингов, но Лидия держала путь по центральной улице Уайтчепела на вокзал. Идти было недолго – всего каких-то сорок минут. Приближаясь к станции, она уже могла слышать гудение приближающегося паровоза.

На перроне стоял гомон иностранцев, вываливающихся сплошным потоком из вагонов поезда. Они разбредались в разные стороны, крепко держась за свои чемоданы и оберегая их от мелких воришек. С лотков продавали плюшки и кофе, а под ногами мельтешили дети и маленькие собачки. Когда толпа немного рассеялась, Лидия подошла к огромной карте и стала искать Элдервик-стрит, водя пальцем по застекленной бумаге.

– Мадам, может, вам помочь? – приятный мужчина лет сорока заигрывающе улыбнулся ей, обнажив желтые от табака зубы.

– Нет, спасибо. Я уже всё нашла. – Лидия отшатнулась.

– Только приехали в Лондон? Может, вам показать город?

– Как-нибудь в другой раз. Я спешу.

– А за десять фунтов? – прошептал он, склонившись над ней.

Лидия встрепенулась. Её снова приняли за проститутку. Без какого-либо ответа она бросилась прочь с вокзала. Только краем глаза ей удалось увидеть, что нужная улица находится в западной части Лондона минутах в пятнадцати от Трафальгарской площади. Всё внутри колыхалось от страха и злости. Слова мужчины прицепились к ней словно грязь к подолу. Но как бы она ни пыталась, не удавалось их стряхнуть.

В домах на Элдервик-стрит проживал зажиточный средний класс: врачи, адвокаты, профессора и, как выяснилось, частные детективы. Вывеска на фасаде кирпичного дома гласила: «М-р. Бунге, независимые расследования». Белоснежный порог, будто натертый мелом час назад, эркеры, высокие чистые окна. С виду и не скажешь, что здесь живет человек, сколотивший состояние такими грязными делами, как похищение детей. Но деньги не пахнут. На них можно позволить себе быть кем угодно.

Обзорный пункт на улице было найти не так просто, отчего Лидии приходилось, сливаясь с прохожими, гулять туда-сюда, как челнок, по тротуару. Когда Биг-Бен пробило семь ударов, из здания напротив выпорхнула невысокая женщина в простом шерстяном платье. Пересекши мостовую, она направилась к дому номер пять и открыла дверь своим ключом. Вряд ли её можно было принять за родственницу, отчего Лидия сделала вывод, что это горничная.

Меньше, чем через час к дому подъехали двое мужчин. Лидия видела их вчера: коренастый и крупный, похожий на бывшего военного или тюремного надзирателя, и поменьше – в опрятном пальто. Они сопровождали Бунге на собрание в Уайтчепеле. Лидия не успела пройти до поворота, как дверь снова распахнулось: вышли теперь трое, включая хозяина. Серьёзного и стремительного. Кэб увез их в сторону центра. Лидия глубоко вздохнула, смотря ему вслед. Не так она себе представляла его и его жизнь. Не там искала.

И зря обошла все пабы, верфи, таверны, прачечные, бедняцкие столовые, угольные склады, рынок в Спиталфилдс и биржу в Петтикоут-лейн, Уайтчепел и Ламберт, причалы и храмы. Она просто не хотела верить, что сможет найти его здесь. Ей казалось, что грязь нельзя смыть. Из неё не выбраться никогда, раз уж там оказался. Но боги умеют посмеяться: окружить мучителей теплом и звенящими фунтами, а их жертв – сыростью и болью. Вот вам и справедливость.

Битый час ничего не происходило на Элдервик-стрит, 5. Прохожие сновали по улице, совершенно не замечая Лидию. Для них она была пустым местом. Ничем не примечательнее лондонской лужи. В животе заурчало. Лидия решила покинуть свой пост на время, чтобы сбегать до суповой кухни, где беднякам предлагали бесплатные обеды. Пусть одета она была и побогаче остальных, там ей никогда не отказывали.

Между комиссионными магазинчиками на Брик-лейн всегда скапливалась огромная очередь, которая тянулась змейкой к маленькой дверце. Дождавшись тарелки горячего говяжьего супа, Лидия села за стол между двумя бродягами и принялась дуть на ложку, от которой исходил пар. «Это не может продолжаться вечно», – мелькнуло в голове. Что она будет делать, получив свое возмездие, если не сядет в тюрьму? Снова фабрика? Её руки больше не вытерпят многочасовой напряжённой работы. И так перед сном ей приходилось иногда окунать их в ледяную воду, чтобы хоть ненадолго заглушить боль. Она боялась, что в долгосрочной перспективе от этого станет только хуже, но выбора у неё не было. Врач, встретившийся ей однажды в поезде, сообщил, что, если не пролечить нерв, пальцы могут окончательно потерять чувствительность. Для Лидии это было не самое ужасное, куда хуже, если бы руки пришлось ампутировать.

Что ещё оставалось? Дом терпимости? Или, может быть, позволить делать с собой фотографии в неглиже? Чтобы прохожие оборачивались, вспоминая тот кусок картона, который они сжимали липкими пальцами. У Лидии не было плана, что делать дальше. Ей казалось, что она существует на одной лишь ненависти, использовала её, как топливо. Если ненависть иссякнет, энергии не хватит даже открыть глаза. Не то, что работать и зарабатывать. Был ещё один путь – найти мужа среди своего класса. Но даже бедняк вряд ли стал бы смотреть на такую костлявую, словно расчёска, девчушку. Да ещё и к тому же неумеху. За всю жизнь только шить она и научилась. Какой с неё толк?

Отбросив в сторону гнетущие мысли, Лидия снова побрела на Элдервик-стрит. Накатывала усталость. Весь день на ногах в такую промозглую погоду. Туман густел, повсюду мелькали женские капоры и черные мужские цилиндры. Но вдруг вдалеке привиделась уже знакомая фигура в шерстяном платье. Женщина зашла в булочную, звеня дверным колокольчиком, и оживленная удачей Лидия поспешила за ней вслед.

Внутри пахло хлебом, только вынутым из печки. Лидия обрадовалась, что успела накануне пообедать, иначе бы залила слюнями весь пол. Она размышляла, как подступиться к горничной. Для начала просто хотелось рассмотреть лицо поближе, но сделать это, дыша ей в спину, не удавалось. Тогда Лидия решила заговорить:

– Мой знакомый инспектор сказал, что мясник на самом деле больше шести футов ростом, как вот этот, – прошептала она ей на ухо и указала головой на продавца, который был чем-то похож на омолодившегося Бунге. – И сам он не здешний.

Женщина обернулась, её мягкие черты напряглись. Она выпрямилась, будто проглотила кол.

– Не читала об этом в газетах.

– Только сегодня узнали. Полицейские его видели своими глазами, – после небольшой паузы она продолжила: – Я тут неподалеку теперь живу, меня зовут Синди Кауфман.

– Элайза Стилл.

Женщина окинула неодобрительным взглядом грязноватую пелерину Лидии. Ей знакомство явно было не по нраву. Схватила рогалики с прилавка и вылетела пулей из магазина. Лидии пришлось выложить деньги за буханку, пусть и самую дешевую, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Бунге всё так и не было, весь день его где-то черти носили . Расправиться с ним будет не так-то просто. Он не походил на человека, который ходит по сомнительным заведениям, тем более в одиночку. А в центре Лондона под ярким газовым светом едва ли останешься незамеченным. Полиция сюда прибывает гораздо быстрее, чем в Уайтчепел.

Лидии нужно было срочно что-то придумать, ноги уже немели от усталости. И тогда ей пришла в голову идея. Она взяла листок бумаги, нацарапала на нём аккуратным почерком: «Генрих Бунге – Джек-потрошитель. Беги», – и бросила его в безымянный почтовый ящик, который относился к квартире на чердаке.

Небо уже потемнело, когда вернулся хозяин квартиры. Спустя некоторое время двое подчиненных покинули дом, а следом за ними и Элайза. Остановившись возле входной двери, горничная заметила письмо, внимательно его прочитала и засунула в ридикюль. Что она теперь сделает? Пожалуется своему хозяину? А заодно и упомянет про сплетницу, с которой познакомилась накануне. Если так, то всё кончено. По словам старухи, с Бунге лучше не связываться – сожрёт.

Но вот дверь снова открылась. Элайза пересекла мостовую и остановилась возле приёмной частного детектива. Лидии казалось, что сердце выпрыгнет из груди. Надо бежать наутек, уносить ноги. Они её найдут.

Секунда ожидания длилась вечность. Но после наступило спокойствие. Волоча тяжёлый чемодан, Элайза спешила куда-то прочь.

Она поверила.

4

Тогда. Под Лидсом, 1878

После пробуждения у Лидди было не больше пятнадцати минут, чтобы заправить кровать и умыться, почистив зубы древесным углём. Она научилась делать это очень быстро, отчего каждое утро у неё оставалось время незаметно достать тетрадку и зачеркнуть в самодельном календаре квадратик – новый пришедший день. И тогда она точно знала, что наступило пятнадцатое июня. Лидди находилась в богом забытом месте уже сто восемьдесят три дня.

Если ад существует, она точно туда попала.

Но хотя бы пришло лето. Дни стали ярче, забегали солнечные зайчики по железным столам. Ночью не приходилось мёрзнуть под тонкой простыней. Иногда даже было жарко. Жарко для севера, конечно. По воскресеньям их стали выводить на улицу, всего раз в неделю подышать воздухом. Но лучше, чем ничего. В эти моменты в душе зарождалась небольшая надежда, что всё это не навсегда.

Лидди ни с кем так и не подружилась. Иногда перекидывалась парой слов с Сэмом. По правде, дружить было некогда, работали они по шестнадцать часов. Шили набивные игрушки, перчатки, чулки. Иногда декоративные штучки для дома – всё, для чего требовались проворные детские пальцы.

«Лэнгли и партнеры» были большим производителем и делали всё подряд и всегда вручную. Нет, не для того, чтобы сэкономить на станках. Ручные изделия стали цениться дороже, когда пришла промышленная революция. И позволить их себе могли только богачи, так сказал Сэм, он был очень умный. Жалко, что ему так не повезло. Мать сама отдала его на фабрику за долги. Взаправду. Никто его, как Лидди, не похищал.

После завтрака дети прошли в мастерскую. Их ждали двадцать пять фунтов бархата и заказ на сто пятьдесят декоративных подушек. Работы на целый день. Лидди принялась за выкройку. Теперь она умела всё: шить самые мелкие и сложные детали, – но нисколько этими навыками не гордилась. Она только и мечтала забыть, как держать нитки с иголкой, и выкинуть их навсегда.

Перед началом работы она незаметно отрезала белую нить, вдела её в игольное ушко и сделала себе новые сережки. Позолоченные колечки, подаренные папенькой, у неё украли. Иначе и быть не могло. Она всегда засыпала в них, а однажды проснулась с пустыми дырками в ушах. Плача искала колечки под кроватью, облазила всё, но ничего не нашла. Тогда она и поняла: кто-то из девчонок позарился на них. Конечно, не для того, чтобы красоваться на фабрике. Не дуры же они. А чтобы подкупить охранника: он иногда привозил из города конфеты и разные вещицы. На них сережки и обменяли. Лидди решила, что не будет ни с кем дружить теперь уж точно. И так не хотелось, а после такого предательства и подавно.

Через час после начала смены дверь мастерской отворилась. В комнату ввели испуганную девочку, на вид ровесницу Лидди. Щеки её были пухлее. А волос – совсем белый и кудрявый, полная противоположность черной смоли Лидди. Новенькая. Последнее время не часто они здесь появлялись.

Девочку посадили рядом с Лидди, которая должна была её всему обучить. Как вырезать, набивать, украшать кружевом и пришивать бирки.

– Вот тут будь поаккуратнее. Надо оставить полдюйма припуска на швы.

Девочка пыталась делать всё, что ей говорят без лишних слов, но действовала нерасторопно. А под конец и вовсе испортила ткань, отрезав лишнего.

– Ты что творишь, дура? Хочешь, чтобы нам двоим досталось?

Глаза новенькой увлажнились от слёз, и она молча покачала головой. Лидди присмотрелась к её руке, выглядывающей из-под длинной серой робы. Она вся была синяя выше запястья. Прям как у неё самой когда-то. В этот момент Лидди почувствовала укор совести. И зачем было так обзываться?

– Это кто тебя так, белобрысый?

– Угу.

Они посмотрели друг другу в глаза и поняли, что говорить им вовсе не нужно. Их истории были похожи, как сказки про Молли и Гретель. Различались только детали, но разве они важны? Это всё выдумки. Достоверна одна лишь боль.

Лидди взяла из рук девочки заготовку и переделала всё сама. Ей не хотелось больше на неё давить. Вот бы и с ней так поступили в первый день на фабрике вместо того, чтобы стегать кнутом.

– Спасибо. Я справлюсь дальше сама, – девочка впервые что-то произнесла, говор у неё был непривычный, будто и не английский вовсе: со змеиной «с» и неправильными ударениями в словах. – Меня зовут Катажина, но можно просто Кася.

– Никогда такого имени не слышала. Катажи-ина, – Лидди попробовала новое слово на языке. – Красивое. Можно я буду так тебя называть?

– Угу.