Цитаты из книги «Числа. Трилогия (сборник)»

Я не вижу ее. Я потеряла ее. Она исчезла. Я потеряла Мию в этом холодном и безлюдном месте. Я зову ее, пока не хрипну. Деревья и камни заглушают мой голос, туман поглощает его остатки

В коридоре пусто, из мебели – несколько деревянных стульев вдоль стен. Искусственный яркий свет люминесцентных ламп на потолке режет глаза

«Звездочка моя, мигай»[1]. Ее любимая песенка. Мия любит звезды. Пожалуй, единственное, чем обогатил нашу жизнь Хаос, – это бесконечные черные ночные небеса, усеянные звездами, планетами и созвездиями, метеорами и, конечно же, украшенные луной, знакомой нам так же хорошо, как и солнце.

из горящего дома. Именно тогда ее число изменилось. Ей было суждено умереть в тот день, но Адам вынес ее, и вместо Мии в пожаре погибла Вэл, его бабушка. Они обменялись числами. Обменялись судьбами. Я не знаю, как это произошло.

– Адам, у нее жар! – Черт! Высокая температура у Мии – наш страшный сон. В ночь землетрясения, когда бушевал пожар, у нее случился своего рода припадок. Никогда не забуду, как она дергалась на руках у Адама, когда мы выбрались

Какой там сон. Кровь стучит в ушах, я неподвижно лежу и слушаю молчание Адама. Правильно ли я поступила? Да, говорят мои опухающие лодыжки. Да, говорят мои покрытые волдырями руки. Да, подтверждает тихое детское сопение, нам всем надо отдохнуть. Пора завязать с кочевой жизнью и просто побыть семьей. Я, Адам, Марти, Люк, Мия – и будущий малыш. Занятная получается семейка. В матери мальчишкам я не гожусь по возрасту и навсегда останусь их сестрой, но я – их единственная родственница, так что получается, именно я больше всего подхожу на роль их матери. Если я – «мать», стало быть, Адам – «отец»? Так будет, когда родится наш малыш. Впрочем, Мия уже сейчас называет его папой. Когда она в первый раз сказала: «Па-па-па-па», он изменился в лице. Как будто солнце взошло. Помню, мы устали как собаки и сидели у обочины дороги, еще даже палатку не поставили. Было поздно, но Мия не спала. – Ты слышала, что она сказала? Ты слышала, Сара? – Папа, – повторила Мия и протянула к нему ручки. Он подхватил ее и пустился в пляс, забыв обо всем на свете. Этот случай напомнил мне о том, почему я любила его. «Люблю его, – напоминаю я себе. – Люблю, а не любила. Я люблю Адама Доусона». Если повторять это чаще, думать об этом чаще, то, возможно, я вновь поверю сама себе. Но это трудно, если знаешь, что, глядя тебе в глаза, он видит твою смерть.

Он моргает. Раз. Другой. И смотрит на меня. – Адам, – говорю я. – Вернись. Вернись ко мне. И в тот самый миг, в ту самую долю секунды, он снова со мной. Я отчаянно хочу удержать его. Это такое напряжение – прямо больно, но я знаю, что мое дело – только смотреть на него. Все, что я могу, – это смотреть ему прямо в глаза и чтобы он смотрел мне в глаза тоже. Все остальное исчезает. Остаемся только мы. У нас есть настоящее, эта минута, эта секунда.

Всю жизнь меня бесило, что я вижу числа. Они меня пугали. Не знаю, за что мне достался этот дар, это проклятье. Но спасает меня именно число. Сарино. Я – в туннеле, в длинной трубе, где

сплошная темнота, но в конце виден свет – свет, тепло, и там меня ждут. Мама. Она такая, какой я ее помню, а не такая, как перед смертью. Она протягивает ко мне руку, и я тянусь к ней, но пальцы у нас не соприкасаются. Она улыбается – мне так приятно, что я снова ее вижу. Я и не надеялся. Она говорит со мной, но губы у нее не двигаются. Я слышу ее мысли. – Что ты тут делаешь, малыш? Еще не пора. Слышу другие голоса, они кричат, зовут, но это где-то далеко-далеко, за много миль. – Все. – Нет! Такого не может быть! И тут кто-то оказывается рядом со мной, совсем-совсем рядом, и я открываю глаза, но ничего не вижу. Вижу только свет, и получается как-то так, что свет – это мама, а мама – это свет. Больше я никуда смотреть не хочу. Я так по ней тосковал

Правда? Я люблю эту женщину, которая делала вид, будто ничего не происходит? Разве я ее любила – и люблю? Пламя ревет, будто какой-то зверь, швыряет высоко в небо пепел. Задираю голову, чтобы посмотреть, докуда доходит черный столб дыма, но не вижу. – Конец, – говорит кто-то. Это слово припечатывает меня к земле. Это про Адама. Они про Адама говорят.