Глава шестая

Английский канал

2 октября 1657 года

8 хешвана 5418 года

Как сияет луна! Ее четкий диск окружен ореолом на фоне бездонного черного неба. Свет настолько ярок, что, кажется, он звучит, словно музыка.

В его беломраморных отблесках доски палубы выглядят гладкими. Сверкают верхушки волн, а темные провалы между ними дышат холодом глубин. Над головой вздулись паруса, и их тяжелые тени качаются в такт движению корабля. Тьма, свет и опять тьма. Тени снова и снова накрывают ее тонкие бесплотные пальцы, что неподвижно лежат на планшире.

Ночь словно ждет кого-то, чтобы сказать о том, что и так уже ясно.

Примостившийся на низенькой скамейке у самого борта раввин, кажется, парит над белыми гребешками волн; его лицо, обрамленное седой бородой, приподнимается и опускается в такт дыханию океана.

Почти невидимый в тени снастей, на носу корабля стоит ее брат. С момента отъезда из Амстердама он не сказал ей ни слова, не выказал никакой ласки, как будто боялся, что звук его голоса подрубит его дух и решимость.

В форштевень глухо ударяет волна, и корабль под колким мерцанием звезд поворачивает в сторону темной тверди, что заслоняет горизонт.

Англия…

Цель близка, и от этого сводит живот.

Глава седьмая

Лондон

4 ноября 2000 года

Хелен почувствовала, что начинает мерзнуть. Толстый свитер, который она натянула на плечи, мало помогал, а маленького обогревателя не хватало на всю комнату. Но под высокими окнами было светлее.

Весь день Бриджет ходила мимо рабочей комнаты, цокая высоченными каблуками и раня взор своим вырвиглазной расцветки шарфом. Она постоянно отвлекала Хелен вопросами о том, когда же будет окончена работа, и много общалась по телефону, причем так, чтобы Хелен могла ее слышать. «Простите великодушно, что пришлось изменить планы, но, к сожалению, сейчас это зависит не от меня, – говорила она. – Я искренне надеюсь, что такая задержка не сорвет весь наш проект».

Если Иэн, по всей вероятности, смирился с настойчивым требованием Хелен дать ей три дня на изучение рукописей, то Бриджет не скрывала своего раздражения. Сегодня выходил срок, и Бриджет сообщила Хелен, что закончить исследование бумаг придется раньше, так как представители «Сотбис» должны прибыть уже во второй половине дня, чтобы произвести оценку документов.

Утром, перед тем как отправиться в Ричмонд, Хелен позвонила в приемную Джонатана Мартина, чтобы уточнить, как продвигается дело. Что характерно, трубку поднял сам Мартин, а не его секретарша. Джонатан сообщил, что переговорил с Иэном Истоном и тот показался ему «нормальным человеком» – то есть уступчивым, как это перевела для себя Хелен. Это был любимый типаж Мартина. Также шеф сообщил, что собирается за обедом обсудить вопрос о приобретении документов с вице-канцлером.

Хелен чуть было не рассмеялась: неужели в кои-то веки талант Мартина обходить требования системы сработал в ее пользу?

До последнего времени она пребывала в уверенности, что дорабатывает последние месяцы с этим человеком и их общение будет сведено к минимуму. Еще несколько лет назад она перестала посещать его лекции и приемы – пусть младшие преподаватели угождают ему, а ей уже не интересно бороться за место под солнцем и за отдельные кабинеты. Слава богу, она успеет выйти на пенсию раньше, чем ее отдел переселят в новое крыло здания университета. Все последние годы Джонатан Мартин буквально из штанов выскакивал, чтобы собрать средства на ремонт, связь, творческое освоение рабочего пространства, – все это никак не было связано с изучением истории, а лишь выражало страстное желание Мартина утвердить превосходство его факультета над всем Университетским колледжем Лондона.

А вот теперь он превратился для нее в человека, от которого, может быть, зависит и ее судьба. На прошлой неделе, когда Хелен докладывала ему о найденных документах, Джонатан Мартин молчал целых полторы минуты. Она специально смотрела на часы. Неплохо, если бы Мартин и сам обратил тогда взор на циферблат. Девяносто секунд – тут у любого сердце прихватит. Но Хелен хорошо знала манеры своего шефа.

– Это серьезная находка, – наконец выговорил Мартин, не отрывая взгляда от окна.

«Словно Родену позирует», – пронеслось в голове Хелен.

В тот момент она терпеть его не могла, испытывая острое желание высказаться. Мартин снова замолчал, и Хелен с трудом удержалась от того, чтобы не треснуть своим костлявым кулаком по деревянной столешнице и не потребовать от начальника перестать изображать из себя модель, а заняться прямым своим делом, чем и должен заниматься декан исторического факультета, если еще из ума не выжил.

Наконец он повернулся к ней:

– Да, замечательная находка на излете карьеры, скажу я вам.

Хелен легко поняла истинный смысл этих слов: мол, жаль, что именно эта старушенция Хелен Уотт, которую и на фото-то газетное не поместишь, нашла эти бумаги. Уж скорее бы тебе на пенсию, и никто особенно не огорчится. Вот если бы таким счастливчиком оказался кто-нибудь из молодых специалистов, которых выбирал сам Мартин! Кто-нибудь надежный, на славе которого можно и самому выехать, сделаться звездой в академическом мире и много лет зарабатывать на своем имени.

Джонатан Мартин справился со своим недовольством – Хелен прекрасно это видела. Затем он взял телефонную трубку и басомпрофундо попросил свою секретаршу соединить его – немедленно! – с заведующим библиотекой. Ожидая ответа, он доверительно сообщил Хелен, что у него имеются кое-какие средства для приобретения этих бумаг. Некий благотворитель, мол, готов выделить деньги для укрепления позиций факультета. Но чтобы успеть приобрести манускрипты раньше, чем это сделает кто-нибудь другой, недурно бы историческому факультету также раскошелиться. Естественно, шеф думал и сам нагреться на этой сделке.

Все это означало, что Джонатан Мартин будет действовать через заведующего библиотекой для того, чтобы обеспечить своим специалистам приоритетный доступ к найденным документам. Это, конечно, прямое нарушение закона о свободе информации, но такая хитрая лиса точно найдет способ обойти это препятствие.

– День добрый, – произнесла с придыханием Бриджет, входя в комнату со стопкой журналов в руках.

Аарон вскинул голову, как бы от неожиданности, хотя, несомненно, прекрасно слышал приближающееся стаккато каблуков. Он улыбнулся Бриджет уголком рта. Хелен невольно загляделась на него. Царственный, дерзкий наклон головы. Гладкие черты лица, оливковая кожа, тяжелые ресницы, миндалевидные глаза, которые в льющемся из окон свете отдавали зеленым. Только выросший в роскоши мальчик мог быть так красив.

Дрор… Но даже его красота не была уникальной.

Бриджет чуть замедлила шаг, но все же прошла дальше и положила журналы на книжную полку, а Аарон, стоя у стола, провожал ее слегка насмешливым взглядом. Затем он медленно, несколько покровительственно повернул голову в сторону Хелен.

Хлопнула входная дверь, и Хелен вздрогнула от неожиданности.

Аарон с заметным раздражением поправил на своих жилистых запястьях перчатки и снова обратился к рукописи, которую читал.

Использовать перчатки потребовала, конечно же, Хелен. В магазине ей предложили на выбор – или простые хирургические, или вот эти, изящные белые, сшитые словно для файф-о-клока.

В них Аарон походил на героя-сыщика из криминального романа или на денди девятнадцатого века. Когда кассир пробил чек, Хелен тут же ругнула себя за каприз.

Аарон стянул перчатки и бросил их, вывернутые наизнанку, на стол. Затем сел, придвинув к себе ноутбук.

– Да вы не волнуйтесь, – произнес он, не поднимая головы. – Не буду я сидеть в электронной почте.

Какое-то время он щелкал по клавишам, а затем всмотрелся в экран.

Хелен с некоторым раздражением, не понятным ей самой, вернулась к лежавшему перед ней письму. Оно было адресовано к Га-Коэну Мендесу. На сгибе сложенной страницы еще оставались следы красной сломанной печати. Чернила выцвели, сделались тускло-коричневыми, но текст читался легко. С одной стороны лист был надорван.

Амстердам

17 февраля 1658 года

13 швата 5418 года

Ученому Га-Коэну Мендесу

Новости о вашем достойном труде доходят до нас в Амстердам. Давид Родригес пишет о том, как вы принимаете детей наших братьев в Англии под шатром Торы и продолжаете дело блаженной памяти Менассии бен-Исраэля. Возможно, не вам суждено будет завершить сей труд, но и оставить его вы не имеете права. В эти дни, когда наши сердца обливаются кровью при известиях о муках нашего народа в Португалии, мы возносим молитвы, дабы усилия ваши не пропали даром и обрели Б-жье благословение. Он да принесет мир и искупление в наши дни, и мы уверены, что так и будет.

Книги, о которых вы просили, мы вышлем к концу месяца. Весьма рады, что вам удалось найти в Лондоне желающих изучать такие тексты.

Но есть один вопрос, который по-прежнему вызывает у нас озабоченность. Родригес с сожалением сообщил нам о Веласкесе, мальчике, семью которого поразил проклятием Б-г и испепелил на костре его родителей. Но только Б-гу ведомы Его пути, и как написано: «Путь Б-га есть свет, окутанный тьмой».

Но Родригеса тревожит присутствие сестры Веласкеса в вашем доме Торы.

Мы понимаем, что в лондонской общине очень мало толковых писцов. Лондон – это пустыня невежества, которую вы покоряете, просвещая ученика за учеником. Возможно и такое, что ни в одной лондонской еврейской семье не найдется сына, который изучал бы необходимые языки. Но дочь Веласкеса находится в таком возрасте, что ей следует помышлять о браке, и нехорошо, если голова ее будет обременена иными образами и идеями. Хотя в еврейском мире и существуют разные мнения по вопросу женского образования, и мы сами признаем, что ее покойный отец благоволил увлечению дочери науками, но даже он не одобрил бы длительное занятие подобным трудом. Я сам присоединяюсь к словам рабби Элиэзера из Талмуда, что слово Торы лучше сжечь, чем обучать ему женщину.

Напоминаю вам, что у этой девушки нет приданого, и даже Дотар^[8] отнюдь не горит желанием предоставить его из-за дурной репутации ее покойной матери. И поэтому мы советуем вам задуматься о том, что продолжение ее работы у вас в качестве писца лишает эту девушку возможности выйти замуж.

Мы понимаем, что отыскать подходящего под ваши требования писца нелегко, и если вам не удастся найти такового в Лондоне, мы при первой же возможности направим к вам нужного человека.

Хотя я лишь мельком ознакомился с жизнью семьи Веласкес до того момента, как их родители предстали пред Всевышним, пишу с огромной нежностью по отношению ко всем сынам и дщерям нашего многострадального народа.

С совершенной верой во грядущее Искупление,

Якоб де Соуза

От внезапного прозрения Хелен едва не подпрыгнула на стуле. Она зажмурила глаза, открыла их снова и перечитала текст.

Вероятно, подумалось ей, она ошиблась при переводе, – но нет, все было верно. В письме присутствовали архаизмы, но смысл был понятен. Она придвинула к себе блокнот и проверила даты уже просмотренных документов, помеченных буквой «алеф». Одно содержало просьбу к амстердамскому книготорговцу о двух фолиантах, и дата его написания непосредственно предшествовала дате письма, которое Хелен только что перевела.

Хелен откинулась на спинку стула и вздрогнула от незнакомого ощущения в груди – словно нечто, долго молчавшее, внезапно пробудилось и заявило о себе.

– Мистер Леви! – произнесла Хелен.

Тот как будто не расслышал.

– Алеф – это девушка, – продолжала Хелен.

Аарон оторвал взгляд от монитора компьютера, словно вынырнув из бездны, и рассеянно посмотрел на свою коллегу.

Впервые за время их общения он выглядел растерянным.