Цитаты из книги «Сато»

Неужели вы теперь меня бросите?! — Даша уловила панику в голосе, а потом вдруг поняла Марину. Наверное, она не видела другого способа покинуть этот ад, кроме как уйти. Просто взять и уйти, не дав Саше опоры. Будь то поддержка или, напротив, война. Он и в том и в другом случае ее использовал бы. Единственный выход, который она нашла, — просто уйти, не дав ему ничего, но при этом оставив все. — Александр, вы сейчас опять делаете то же самое, — спокойно сказала Даша. Саша замер. Уставился на нее так, будто видел впервые. — Что?! — Вы сейчас каетесь и пытаетесь выпросить помощь. Я готова поддерживать вас в рамках вашей семейной истории, так как это важно для работы с Костей, но не более.

Есть только один способ не передать детям эти программы. Нужно работать над собой, развить внутреннего наблюдателя, который будет отслеживать эти программы.

таковы люди, мы все так живем. Всеми нами управляют программы.

так делают почти все. Это почему-то нормально — калечить друг друга.

— Понимаете?! Я не хотел! Это не я! Не я! — Понимаю, — успокоила его Даша.

— Боже, да что я за… — Он закрыл лицо руками. — Что я за чудовище?! — Вы не чудовище, вы человек, но если хотите выйти за рамки этой схемы, вам придется много работать над собой. — Я же даже… Все точно так же! Господи! Как вынуть это из себя?! Я же как паразит какой-то!

— Меня вовсе не тянет смеяться, — заметила Даша. — В каком-то смысле вы правы. Какая-то часть вас тогда… не умерла, но уснула, скажем так. И в ваших силах ее пробудить. «А так ли это? — спросила себя Даша. — Так ли это на самом деле? Можно ли вернуть парня, который говорит правду и бьет морду подлецам? Чтобы жил он, а не полупаразит-полуказанова». Захотелось плакать. — Мне сейчас кажется, что я… Многое сделал только для того, чтобы не чувствовать этого. Чтобы не возвращаться в психушку. Ну, мысленно.

Какое-то время Саша молча вытирал кровь с руки, потом вздохнул, иронично улыбнулся и кивнул. — К родителям пришли гости. Было застолье. Вроде по поводу назначения отца на новую должность. Собрались его коллеги, начальник… Мерзкий такой тип. Вел себя так, будто всё вокруг ему принадлежит. Не помню точно, но, по-моему, он с мамой флиртовал. Вульгарно так еще… А папа будто бы и не видел ничего. Видел, конечно, но… Не решался что-то предпринять. А мама как будто и не против была. Я не знаю, что я сделал. Не помню. Когда пришел в себя, меня уже связали. Скрутили ремнями так, что даже шрамы остались. До сих пор помню. Прихожу в себя, все тело болит, комната вверх дном, шторы сорваны, стол в щепки. Кровь везде. А по стенам жмутся папины коллеги. Пузатые все, убогие. Стоят, штаны придерживают. Ремни-то все на мне. В глаза не смотрят. Боятся. Я говорил, что уже все нормально. Что я соображаю. Развяжите, мол. Звал родителей. Они сзади были. Или мне показалось, что я папин кашель слышал. Повернуться сам я не мог. В общем, я звал, просил, уговаривал. Не помогло. Они даже слова не сказали. Даже не дали мне знать, что они там, рядом. Что слышат меня. Потом уже санитары меня паковали.

— Когда вы впервые ощутили, что вы не нужны? Саша какое-то время молчал, борясь со слезами, потом наконец вытащил кулак изо рта. Даша заметила как минимум два прокуса. Потекла кровь. — В шестнадцать лет. «Не поздновато ли? С другой стороны, если это самый яркий эпизод, это не значит, что чувство не возникало ранее. Попробуем поработать с этим». — Вам шестнадцать лет, — низким, негромким голосом повела его Даша. — Где вы находитесь? Что вы видите? Что чувствуете? — Я лежу на кровати и смотрю на облупившуюся краску на стене, — не открывая глаз и неосознанно заламывая руки, ответил Саша. — Я чувствую обиду, брошенность, ненужность. — Что это за место? — Общая палата в психушке. Саша снова закусил кулак, явно не справляясь с переживаниями. Даша и сама на секунду зажмурилась.

Даша вдруг замерла, осознав, что произошло. Смена модели поведения, удар по идентичности и предоставление возможности спасти. Даже что-то вроде фирменного Сашиного раскаяния было. Он полностью скопировал модель поведения отца. Более того, теперь раскрылись корни этой модели. Саша в некоторых случаях использует детскую уязвимость, превращая ее в оружие. Включая в женщине «яжемать». Но что еще может Костя? Какой смысл показывать ему это? Отнять у ребенка последнее средство коммуникации? Как еще ему пробиваться через твердолобость взрослых? Дети в силу особого к ним отношения вынуждены атаковать идентичность взрослых, чтобы вообще быть услышанными.