Пельмени

Антонина завидовала Екатерине черной завистью, с каждым годом ненависть её становилась все сильнее. В деревне любили и хвалили Катьку.

Вот ведь какая умелица! Всё прибрано всегда, скотины полный двор, и ребятишки помощники – даже на колхозных полях, как взрослые, помогают матери, дела все спорятся у них, как у бригады мужиковТонькин муж, Илья, пару раз упрекнул свою жену.

– Тонька, вечно у тебя бардак везде, двор запустила весь!

– Так у меня пятеро бестолковых охламонов на шее весь день! Полено передвинуть с места боятся, матери помочь! Палец о палец не хотят стукнуть!

– У Катьки, вон, тоже шестеро – и ничего, всё успевает!

– Так женился бы на Катьке, всю жизнь мою испоганили, молодость, красоту свою под ноги кинула вам, неблагодарные!

– Ещё и ворчишь целыми днями! Хоть бы раз встретила мужа приветливо!

Антонина заплакала и спряталась за печку. «И правда, как так получается? Я же не ленюсь, встаю с петухами, ложусь за полночь, а ничего не получается? Дети непослушные – здоровые лбы, чуть почуют работу какую – так словно корова языком всех слизала, всё свалили на мать. Катькины дети как гусята за ней ходят, только и ждут указания какого. Вот она и успевает всё кругом

Когда приглашали на поля – то свеклу собрать, то картошку прополоть – Катькина бригада в полном составе уже тут как тут! За полдня свои грядки пощелкают, как орешки, и веселые идут домой. А Тонька притопает одна и горбатится до ночи.

Пыталась вредить соседке: то птицам отравленного зерна подкинет, то корове вымя смажет дрянью какой, чтобы теленок отказался от молока, а было и такое, что под дверь им кидала землю с могил, когда совсем муж Тонькин допёк её, сказав, что она выглядит старше Катьки. А имхоть бы хны! Всё им смешно да весело. Хуже становилось только Тоне.

Однажды так прострелило спину, что мочи не было, не выдержала, переступив гордость, пошла к Катерине в дом за советом.

– Катька, скажи, как так у тебя всё спорится в руках, ручейком льется, а у меня так худо, хоть волком вой. Муж недоволен, дети обнаглели – плюют на меня, не жалеют. Такое ощущение – со свету сживают, не любят меня.

Тоня думала, что соседка сейчас рассмеётся ей в лицо и с издевкой скажет, мол, ишь чего захотела, секреты свои тебе расскажу я, разбежалась! Неряхой непутёвой родилась, так и помрешь! Она как представила этот стыд, позор, пожалела, что пришла, но ласковый голос Катьки вывел её из оцепенения.

– Тонечка, а секретов нету. Заходи к нам чаю выпить! Сейчас мы с дочкой тебя угостим. Лиза у меня такая мастерица по блинам – я сама диву даюсь, в кого она такая! А Васютка нам чаю заварит – смотри, какой силач, самовар тащит, как пушинку, богатырь, в отца пошел!

Дети улыбались во все свои имеющиеся зубки и радовались маминой похвале перед соседкой. Катька, хохоча до слёз, рассказывала, как упала вчера с полки в бане, сломала скамейку.

– Как корова, ей-богу! Хорошо, что Семён, сынок мой старшенький, с деревом дружит – вмиг починил всё! Так что заходи в баню, соседушка, поболтаем с тобой!

Антонина шла домой и не могла понять, что её гложет: то ли вина какая, то ли обида. Шагала и бормотала про себя.

– А почему я ей не сказала, что моя старшенькая вязать умеет? Почему не похвалила? А сынок-то у меня, Юрка, такой гармонист, что заплачешь, как дитя, как душевно играет. Получается, Катька сейчас будет думать, что мои дети бестолочи сплошные, как и мать их, а у неё – золотые! Завтра же сходим, тоже похвалимся. Ишь ты.

Дома, глядя, как младшая стряхивает половинок, попыталась, как Катька, сказать что-то приятное дочери.

– Валька, ты молодец!

Валя оглянулась, словно проверила, мать ли это ей сказала? Убедившись, выронила коврик с рук, смутилась, залепетала и, подняв его снова, стала ещё сильнее его трясти.

– Да я что? Ничего, так уж…

Надо же, обрадовалась. А ведь я их совсем не балую. Утром пинками бужу, спиногрызами называю да нахлебниками. Старший, вообще, скоро сбежит от нас, сколько вытерпел от меня.

На второй день, оказавшись у Катьки с двумя своими детьми, Антонина застала у дома соседки машину, что сваливала дрова перед воротами. Куча получилась размером с дом.

– Ой, какой кошмар, тут работына неделю, таскать надорвешься.

– Проходи, Тоня! Не обращай внимания.

Зайдя в дом, Катерина позвала сыновей и указала на кучу.

– Ребят, раскидайте дровишки в поленницу? Там работы часа на полтора, а вы у меня такие силачи, вам вообще на час. А вечером баньку затопим с ними, березовыми! Мы пока с тётей Тоней ягод поедим.

"Ничего себе на час! Врет Катька и не краснеет".

Мальчики со смехом, толкаясь, побежали на улицу. Катя периодически выглядывала в окно и подбадривала сыновей.

– Да вы уже все почти! Смотрите, как я и сказала, два-три часа и все готово! Делов-то с моими работниками.

Тоня присвистнула от удивления.

– Я думала, они несколько дней тут будут таскать. Куча-то какая была!

– Мне сначала тоже так кажется, но зачем людей сразу пугать? Можно же немного приукрасить, так и работать веселее. Мы когда на картошку идём, я с вечера говорю детишкам, мол, завтра сгоняем на огород, ненадолго, пару грядок пробежимся и домой, чай с пирогами свежими пить. Они даже и в мыслях не держат, что завтра трудиться нужно, ждут день, как забаву какую.

Антонина вспомнила, как перед тем, как надо было чистить туалет на днях, причитала аж за неделю, что весь день будет насмарку, что земля твёрдая, копать невозможно, и копаться в нечистотах отвратительно. Результат- все сбежали кто куда в назначенный день.

– Катька, а я же ною с утра до вечера, страху нагоняю на детей, и похвалы от меня они никогда не слышали.

– У тебя всё получится, даже лучше будет! Попробуй, как я? Перестань ругаться. Сначала будет тяжело, а ты по первости, как слово дурное хочешь сказать, представь, что буренка твоя взлетела и по крыше бегает – отвлечешься сразу, и смешно станет.

Тоня не спала всю ночь. Первым делом, часа в четыре утра, причесалась, надела свое нарядное платье и пошла будить мужа. Провела рукой по щеке, потрепала его бороду и прижалась к нему, сонному. Тот аж присел слегка, но покрепче обнял красивую Антонину.

– Мать, ты чего, с ума сошла?

Тоня улыбнулась мужу, отвела глаза, как учила Катька, и положила голову ему на плечо.

– Пора вставать, Илюш.

Муж, не переставая глядеть на Тоню ополумевшими глазами, собирался на работу. Перед уходом ещё раз обнял жену и, удивлённо качая головой, ушёл.

Потом прошлась по комнате, где спали дети. Прежде чем выйти работать, подошла к каждому, поправила одеяло, поцеловала, погладила по голове. Дети, очумевшие от такой ласки, проснулись и терли сонные глаза.

– Мои сладкие воробушки проснулись? Поваляйтесь немного, сейчас я вам приготовлю пирожков жареных, кто с чем любит? Нюта, Юра, вам с творогом? А Люсе с Мишкой с ягодками, так? Егор, а ты у меня самый старшенький, тебе самому первому с потрохами сделаю, как ты любишь!

Егорка опешил, примял свои вихры и не знал, куда прятать слезы, навернувшиеся на глаза.

– Ты помнишь?

Когда Тоня подошла к нему и обняла, перестал стесняться, заплакал, прильнул к матери.

– Конечно, помню, хороший мой, такой большой уже, жених!

Остальные дети, почувствовав момент, попрыгали с кроватей и прижались к матери.

– Идите сюда, вы же у меня самые лучшие! Самые любимые! Ладно вам, пойду корову подою, отправлю с пастухом и за пироги возьмусь.

Люська накинула на себя халат и запела волосы.

– Так, вы с Анюткой тесто месите, а я пойду с коровой управлюсь.

– Доча, ты такая хозяйственная у меня, прости, что я не замечала!

– Мамочка, теперь я всегда буду это делать! Лишь бы ты не расстраивалась!

Пока Анюта раскатывала тесто, Тоня готовила начинки, мальчишки уже затопили печь.

– Нюта, ты откуда так хорошо научилась пироги делать? Лучше любой заправской женщины делаешь, один к одному!

Полгода

Олегу оставалось месяцев шесть, и это в лучшем случае. Что такое полгода? Да всё закончилось именно в этот момент, когда он услышал новость. Именно в этот момент абсолютно всё потеряло значение.

Вчера он скандалил, тратил нервы в строительном магазине из-за того, что заказ привезли на два дня позже. Потом пришёл домой, поругался с женой из-за ерунды – она обещала позвонить сантехникам, но забыла, и теперь придется самому ковыряться под раковиной.

Сын пришел со школы, бросил портфель у двери и прямо в школьном костюме уселся ужинать. Олег сказал жене, что она безответственная и нельзя ни в чем на неё положиться, а на сына прикрикнул и отправил переодеваться, бубня ему вслед, что вырос остолоп, у которого нет ничего святого.

А сегодня что? Какая чушь всё вокруг, когда тебе осталось полгода… Да сейчас пусть хоть дом разрушится, не то что сантехник придет не придет. А сын? Да пусть он сожжёт всю одежду, Олег ему и слова не скажет.

Он шел домой с поликлиники, и всё ему напоминало о его горе: грязный дождь, промозглый, пронизывающий ветер, унылые люди. В веселых прохожих он тоже видел зло, хотелось заплакать, но ком в горле не давал слезам шанса. «Чего радуетесь? Хорошо улыбаться, когда у тебя вся жизнь впереди. А о других вы подумали? Может, именно сейчас кому-то так плохо, что хоть в петлю лезь», – такие мысли сопровождали Олега всю дорогу.

Врач Лев Казимирович за годы работы онкологом поневоле стал психологом, наблюдая за реакцией людей, когда они впервые узнают о диагнозе, за состоянием человека на протяжении всей болезни, за поведением близких.

Тяжело сообщать эту новость, и сколько лет уже прошло – не привыкаешь к этому. Очень больно смотреть, как пациент хорохорится в кабинете, делает вид, что готов был к этому, а за пределами больницы, на улице или уже сев в машину, сдувается, плечи опускаются, голова падает, и пациент как будто даже становится меньше.

Первые годы хотелось выбежать вслед за ним, обнять, сказать: «Ну чего ты, ну брось унывать, мы справимся, я же с тобой, ты не один, только не опускай руки», потом уже закостенела немного душа. «Я врач, я не могу спасать утопающего, если он хочет тонуть. Иначе мы вместе пойдем на дно».

В основном это состояние проходит, и уже домой этот человек идет с четким планом борьбы за жизнь, взбодрившись, чтобы не пугать близких. А бывает и так, что Лев Казимирович прямо в своем кабинете, при живом пациенте присутствует на его поxоронах.

Вот это действительно страшно. В глазах потухает жизнь, человек сразу сдается, и ничто, никто не остановит этот процесс. Разве что окажется рядом кто-то очень сильный и за шкирку не вытащит его из этого болота.

Олег не стал изображать героя перед доктором – молча выслушал, встал и вышел из кабинета. Ехал в машине, то нарушая скоростной режим, то слишком медленно, раздражая других участников движения. Припарковал авто прямо посреди улицы и зашел домой.

Жена, немного обиженная после вчерашнего, вышла его встречать. Забрала у мужа портфель и пошла разогревать ужин.

Олег прислонился спиной к двери и сполз по ней, оставаясь в пальто и в ботинках, сел прямо на пол и закрыл лицо руками.

– Люд, всё.

– Ты выпил что ли, Олеж? Или тебе плохо?

– Всё, говорю. Недолго мне осталось. У врача был.

Комок в горле начал подпрыгивать и расти, Олегу казалось, что он сейчас раздавит всё изнутри.

– Что сказал врач, ну скажи как есть? Давай пальто, идем на диван, расскажи.

– Да что тут говорить. Списали меня, Люд. Не хочу ничего, не знаю, как я эти полгода смогу прожить. Жаль, что нет у нас такой услуги, чтобы уйти без мучений. Где Мишка?

– Миша сегодня у мамы мой ночует. Олег, прошу тебя, успокойся, полгода это тоже не мало, мы всё сделаем, чтобы вылечить тебя, главное не унывай!

– Дура ты. За рубеж отправишь? Там денег надо, знаешь сколько?

– Квартиру продадим, дачу, машину!

– А вы где потом будете? Бомжевать? Что бы я в гp0бу потом покоя себе не нашел, что у меня сын по улицам побирается. Уйди, Люд, не могу никого видеть сейчас.

Олег открыл шкаф и достал оттуда коньяк, подаренный коллегами еще пару лет назад.

– Вот и пришло твое время, друг.

В соседней комнате навзрыд плакала жена, но его это только злило. «Хорошо тебе плакать, ты же остаёшься, а мне каково?»

Полбутылки сделали свое дело – на душе немного полегчало, и Олег отрубился без памяти прямо в гостиной, даже не поставив будильник. Утром жена пыталась его разбудить, но не смогла, услышав в свой адрес несколько неприятных слов по поводу того, что она хочет в последние его дни выжать из него денег. Слегка подняв голову, отхлебнул еще пару глотков, опять уснул.

В обед пришел Миша и, увидев отца посреди гостиной в белой рубашке без штанов, удивился. Пиджак был скомкан в виде подушки.

– Папа, ты чего тут? В одежде валяешься.

– О-о-о, Мишаня пришел! Попрекаешь меня, как я тебя вчера, да? Ну ничего, сынок, найдете себе папку нового, орать не будет на вас, добрый будет.

– Пап, что случилось? Мне не нужен другой отец. Вы что, с мамой поругались?

Олег еще не протрезвел, но в глубине души понимал, что говорит совсем не то, и ненависть к себе, ко всему миру захлестнула его с головой.

– Доживаю я деньки свои последние, сынок. Болею. Не ценил ты меня, вот теперь поймешь, каково без меня. Только деньги вам от меня нужны были. Иди, порадуйся с мамкой.

Мишка растерялся и вышел из комнаты.

Так потянулись дни и недели. Олег пил, подружился с местными любителями алкоголя, уходил из дома, шатался по улицам, обижал жену и сына. Они ходили за ним, просили со слезами, но ему было все равно. Он надеялся, что так он ускорит время и закончит, наконец, свои мучения.

Люда умоляла его пойти в больницу, начать курс лечения, ведь время идет на дни! Но он говорил, что лечиться и тратить время на пустые надежды, как остальные наивные дураки, он не будет.

Люда знала, что Олег не такой, понимала, что он не справился с ударом судьбы. Он в шоке. Только Люда помнила, как он по ночам разгружал машины, чтобы утром принести им с грудным Мишкой молока и хлеба. Как он на руках нес её до больницы, когда на Новый год она сломала ногу – не было денег на такси, а скорая обещала приехать через часов шесть.

Нога распухала на глазах, и медлить было опасно. Потом еще два месяца нянчил их с сыном, потому что Люда не могла ходить. А как он однажды защитил её от хулиганов? Он дрался как в последний раз и даже не заметил, как один из них порезал ему плечо. Этот шрам потом Люда нежно целовала по ночам, а он сказал, что готов был за неё умереть, не испугался хулиганов, он очень боялся, что мог потерять её.

Сегодня Олег проснулся то ли в сарае, то ли в бараке. На окнах были прибиты доски и заткнуты старыми подушками. Вокруг пахло туалетом и мокрым бетоном. Рядом сидел бородатый мужчина неопределенного возраста, весь в лохмотьях. Он выдавил остатки майонеза на сухой черствый хлеб, налил в пластиковый стакан остро пахнущую жижу и протянул стакан Олегу.

– Будешь?

– Нет, спасибо… И так плохо… А где я?

– У меня в гостях. Ты вчера жаловался на судьбу свою. Мы горе твое запивали.

Олег с отвращением смотрел на своего «друга».

– Ты не думай, что я всегда такой был. Я знаешь как жил! Полюбил самую лучшую женщину на свете, такие редко встречаются – красивая, верная, любила меня очень… Мы с ней шесть лет о ребенке мечтали. На шестой год Бог нам шанс дал – долгожданная беременность. Машину она у меня просила, а я пожадничал, на такси деньги давал просто.

Помнишь, может, нашумевшая история с дочкой олигарха одного? Однажды жена поехала на прием к доктору и попала в аварию. Таксист гнал, праздничные дни были, хлебные, хотел побольше заказов набрать… А моя не пристегнулась, живот мешал. И вот «посчастливилось» моим девчонкам. В этот день первый раз за руль внедорожника села дочь одного блатного.