Гоню от себя настойчивое желание позвонить Илье. Потому что снова страшно. Например, услышать, чтобы я возвращала Настю немедленно, и причина совсем неважна. Я вообще холодею от мысли, что он может запретить нам видеться. О том, что у них там могло произойти с Вадимом, стараюсь не думать. Лишь бы только не окончилось потасовкой, хотя, это очень сомнительно. Максимум, на что способен муж, – нахамить или выдать пару шуточек.

– Так. У меня голова кругом, – признаётся Тамара, вернувшись из ателье и поясняет в ответ на мой тревожный взгляд: – Оставила Настю с Лилей. Там дочка её пришла. Если что, Лилька наберёт тебя или меня.

Она вскидывает брови и, не дождавшись от меня ни слова, командует:

– Рассказывай!

– О чём?

– Обо всём. Что это за чудо? Почему она тебя мамой называет? Где её… папа? Ты от него её родила тайно и мне ничего не сказала?

В голосе Томы сквозит веселье, а вот мне совсем не до него. Понимаю, насколько всё это странно.

– Её папа работает с Вадимом. Он привёз мне на днях документы на развод, с ним была Настя. Её мама умерла некоторое время назад. Ну и девочка решила, что я её новая мама.

Усмехаюсь, когда произношу эти слова, больши похожие на рапорт. В глазах Тамары – такое неподдельное изумление, переходящее в ошарашенность, что меня начинает разбирать нервный смех.

– Так. Погоди. Дай я выдохну. Ты разводишься с Вадимом?

– А ты думала, его уход к другой может окончиться чем-то иным?

– По правде говоря, да. Ты только не дуйся, но я уже начала подозревать, что… если этот козёл придёт к тебе и скажет, что возвращается, ты примешь его с распростёртыми объятиями.

Она озвучивает то, что мне и самой пришло в голову не далее как сегодня утром, когда осознала, что именно содержится в тех чёртовых бумагах. Если бы не Настя, наверное, я бы не была сейчас так уверена в том, что к слову «муж» относительно Вадима теперь применим эпитет «бывший». Потому что готова была простить. Даже понимая всю чудовищность той боли, которую он мне причинил.

– Нет. Это дело решённое.

Делаю паузу, прежде чем поделиться остальными новостями. Потому что не знаю, стоит ли о них говорить с Томой. По крайней мере, до того момента, когда я утрясу все дела с адвокатом. Она у меня дама решительная, неизвестно, что может выкинуть, когда дело касается её семьи.

– И он хочет отсудить у меня половину квартиры.

– Вот мудак!

– Есть такое.

– Он вообще с дуба рухнул? Эта квартира – твоя заслуга полностью. Говорила я тебе, что нужно составлять брачный договор!

– Что теперь об этом думать? Всё уже сделано.

– Ну, на будущее. Кстати, папа как у Насти, ничего?

– На что ты намекаешь?

– Ни на что. Ты теперь девушка свободная, он, как я понимаю, тоже холост.

– Том, ей-богу… мне сейчас вообще не до этого.

Я морщусь, поднимаюсь с диванчика и начинаю расхаживать туда-обратно по студии, чувствуя на себе внимательный взгляд сестры.

– Зря. Если нормальный мужик – так может это судьба?

– Он очень молод.

– Тем более! Блин, Кать… Ладно, я молчу. Хотя, нет. Молодой, с дочерью, которая тебя как мать приняла, да тут сам бог велел.

– Ничего он не велел. Мы виделись с ним пару раз.

– И что? Познакомься поближе, делов-то.

– Не дави на меня, окей? У меня сейчас все мысли о разводе, о том, как не потерять квартиру, и в первую очередь – о Насте. И больше я ничего не хочу.

– Поняла-поняла. Дело твоё, конечно.

Она замолкает, и это довольно странно, потому как обычно Тому ничто не способно удержать от того, чтобы она высказала всё, что думает, даже если её ни о чём не спрашивают. Просто смотрит на меня внимательно, чуть прищурившись, как будто хочет что-то понять. И вздыхает через пару минут:

– Ладно. Пошли к Лиле, вижу, что изводишься.

Я действительно начала переживать – оставила ребёнка одного с незнакомой ей тётей. И хоть знала Лилю едва ли не половину жизни, всё равно не могла быть спокойной.

Я усмехнулась собственным мыслям прежде чем отправиться за Настей в ателье. Кажется, превращаюсь в наседку. И почему мне это так нравится?

***

Только когда Настя с Катей уходят, я ощущаю, как меня покидает напряжение. Воздух вокруг словно наэлектризованный. Вроде банальное сравнение, но оно подходит как нельзя лучше. Кажется, с каждым вдохом втягиваешь в себя эти заряженные частицы, которые состоят из охрененного накала, страха Кати, моей потребности защитить их от всего, что может сказать Вадим, ну и из его ядовитого сарказма – в первую очередь.

– Это вообще что такое сейчас было? – уточняет он тихо, и в голосе Персидского слышу ощутимую угрозу.

– Ничего, – пожимаю плечами в попытке сделать вид, что всё случившееся не стоит ни капли нашего внимания. – Девчонки просто сдружились.

– Девчонки?

Мать твою… это я, пожалуй, зря.

– Вадим, давай реально не сейчас. Ты сказал, что ждёшь меня срочно, я здесь.

– Нет уж.

Он передёргивает плечами, засовывает руки в карманы брюк и прислоняется бедром к краю стола. Цепко смотрит на меня, и мне почему-то хочется слиться куда подальше. Дерьмово всё это… В прищуре светло-серых глаз то ли злость, то ли насмешка. А может, и того и другого с перебором, потому не пойму, что превалирует в тот или иной момент.

– И давно это у вас?

– Что – это?

– Давно твоя дочь мою жену матерью называет?

По взгляду Вадима, который меняется ежесекундно, понимаю, что парит его совсем не наличие Насти рядом Персидской. Скорее, то, что в комплекте с дочерью иду я. И вроде насрать мне должно быть на нашу недавнюю встречу с его новой бабой, но почему-то мне совсем не всё равно. Значит, кому-то можно, а кому-то нет?

– Когда документы ей завёз, так и называет. Увидела в ней Танюху.

– Ясно.

В этих четырёх буквах, которые Вадим цедит сквозь крепко стиснутые зубы, вся соль нашей беседы. Ему всё ясно, что бы ни стояло за этим словом, а я совершенно не планирую бросаться ему «в ножки» и рассказывать, что между нами с Катей ничего нет и быть не может.

– Так что за дело?

– Забудь. Я поручу его кому-то другому. Теперь уж точно. Займись Самойловыми, мне эта старая сука уже все уши прожужжала.

Он уходит после моего короткого «окей». Просто скрывается в кабинете, и я чувствую желание материться вперемежку с облегчением. Раз так – значит так. У меня нет ничего, в чём я должен был бы оправдываться перед Вадимом. И, положа руку на сердце, потребности моей дочери всегда будут превыше всего. Даже если лишусь работы и буду жрать хлеб с водой – она ни в чём не будет нуждаться. И ни в ком.

С Самойловой действительно удаётся отвлечься ото всего. «Старая сука», как её именовал Персидский, на деле оказывается вполне себе милой старушкой, которая усаживает меня пить чай на террасе древнего частного дома. Болтает без умолку, но я не особо слушаю её – всё, что нужно, разузнал, а это так, дань вежливости.

Мыслями весь в том, во что мы так с размаху вляпались. То, что Вадим на этом не успокоится, – однозначно. Не знаю, правда, во что может вылиться, но заиметь проблем с шефом как-то не хочется от слова «совсем». Ладно, херня. Разберусь. Главное, что Настя довольна, вон как рванула сегодня к Кате, как будто в ней – средоточие всего, что ей нужно. Приревновать, что ли?

Усмехаюсь собственным мыслям, что Самойлова воспринимает на свой счёт.

– А у вас тоже дети есть, Илья Владимирович?

Даже подсаживается ближе, видимо, до этого рассказывала о своей семье, на что я лишь машинально кивал.

– Есть, да. Дочь Настя. Ей пять скоро.

– Ой.

Всплескивает руками, на глазах – за очками в тонкой оправе – появляются слёзы. Надо, пожалуй, завязывать с посиделками и ехать за Настей. А то тут можно вечность сидеть, в этом старом саду и слушать рассказы женщины, которую вижу впервые в жизни.

– Ладно, Лидия Иннокентьевна, мне ехать нужно. Дела, сами понимаете. Спасибо за чай. Я свяжусь с вами как только что-то будет известно.

Поднимаюсь из-за стола и иду в сторону металлической калитки. Старушка семенит следом, что-то вещает про то, как здесь хорошо летом или ранней осенью, когда яблоки первые спеют. Договорившись, что непременно привезу Настю, как только у меня получится, уезжаю от Самойловых со странным ощущением на сердце.

Помочь тут явно будет нечем. Внучка Лидии Павловны исчезла пару лет назад, всё это время в полиции Самойловых кормили обещаниями найти девушку практически со дня на день. Но сделаю всё, что смогу.

Примерно понимал, что именно чувствует эта женщина, с той лишь разницей, что когда близкие уходят навсегда, они забирают с собой надежду. И тебя прибивает сверху непомерным чугунным грузом, который придавливает к земле.

Остановившись на светофоре, набиваю короткое смс Кате: «Выехал за малой. Буду минут через сорок». Ответ приходит почти сразу: «Окей. Мы ждём :)»

Это «мы» долбает по чему-то, что давно скрыто внутри. Глубоко. Так глубоко, что я уже и не подозревал о том, что там что-то живо. И сейчас воздух из лёгких вышибает одним точечным прицельным ударом. Хотя, наверняка Персидская не ставила перед собой такой цели. Да и вообще какой-либо цели не ставила в принципе. Но печёт в грудине, приходится инстинктивно растереть слева, где колотится сердце.

Неправильно это. Вот так. Всё вот это неправильно. И ощущение хрупкости, словно на паутинке тонкой подвешен. Бороться нужно с самим собой, а я не могу. Не сейчас, по крайней мере.

Что ж… это моё и со мной и останется. Так будет вернее всего.

Настёна бесконечно лопочет. Демонстрирует мне поросёнка, на котором надето платье, от чего приходится сдержаться, чтобы не заржать. Дочь в таком бесконечном восторге, что сам невольно заражаюсь этой неуёмной радостью. И Катя тоже довольна, хотя и ловлю пару раз её обеспокоенный взгляд.

– Лиля ещё шапку свяжет. Мы придумали, чтобы уши поместились. Красную.

– Ну, красную, это хорошо. Ты не голодна?

Дочь устраивается рядом со мной на диванчике, куда меня пригласила Тамара, сестра Кати, показывает ещё какую-то крохотную одежонку, даже думать не хочу, как она планирует её напялить на игрушку.

На меня направлены сразу две пары глаз, и если по взгляду Персидской можно примерно понять, что она думает, Тамара, кажется, готова просканировать меня по самое не балуй.

Они с сестрой совершенно разные, и дело совсем не во внешности. Я знаю, таких, как Тома – готовы переть напролом куда угодно и когда угодно. А Катя… она мягкая, плавная, к ней тянуться хочется.

– Значит, вы, Илья… привезли Кате документы и вот так и познакомились? – интересуется Тамара, когда я уже собираюсь придать Насте ускорение, чтобы ехать домой.

– Ага. Вот так и познакомились. – Бросаю на Персидскую притворно-насмешливый взгляд, потому что на самом деле мне нравится, как она краснеет в этот момент. Глаза опускает и румянцем заливается.

– Интересно, – кивает Тамара.

– Очень, – соглашаюсь я и снова поворачиваюсь к дочери: – Ты есть хочешь?

– Мы с мамой собираемся покушать.

А вот это в мои планы совсем не входит, хотя, надо признаться, я бы сам не отказался просто уехать вместе с Катей и Настей подальше от рентгеновских излучений, исходящих от Томы.

– Если папа будет не против, – поспешно добавляет жена Вадима. – Если против, то в следующий раз, хорошо?

Настя складывает руки на груди и хмурит брови. Начинает дуть губы, и вижу, что на лице Кати тревога снова выступает на первый план.

– Ладно-ладно, – поднимаю руки вверх, будто бы сдаваясь. – Сегодня я слишком устал, чтобы спорить. Если едем ужинать, значит едем ужинать.

– Ура!

Настя хватает поросёнка, слезает с дивана и заявляет:

– Я поеду с мамой!

– Окей. – Ловлю вопросительный взгляд Персидской и добавляю: – Окей-окей. Сегодня можете вить из меня верёвки. Куда едем?

– Давай ко мне. Я быстро что-нибудь соображу на ужин.

– Тогда жду в машине и поеду следом за вами.

На меня плохо действуют девчачьи компании. Это я понял только что. Хмурая Настя, встревоженная Катя и Тамара, готовая с потрохами вызнать всё, что я знаю и чего не знаю – такое с непривычки хрен выдержишь.

Только оказавшись на улице понимаю, что улыбаюсь. От предвкушения вечера, от того, что дышать хочется полной грудью, впитывать этот ранний весенний вечер с запахом сирени. Прислонившись бедром к капоту машины, закуриваю, словно мне нужна попытка перебить аромат мая. Но он не исчезает даже когда делаю жадные тяга за тягой.

И краски на небе такие сочные, несмотря на то, что смог от выхлопных часто висит над городом пеленой. Или это мне так казалось, а сейчас снова их рассмотреть могу во всём многообразии?

Наконец из студии выходят Тамара, Катя и Настя. Мелкая вцепилась в руку Персидской, будто кто-то вот-вот у неё отнимет саму возможность быть подле новообретённой «мамы». Пока Тома не успела налететь на меня с новым интервью, машу ей в ответ на прощание и устраиваюсь за рулём. Наверняка с ней мы ещё не раз увидимся, но сейчас хочется тишины и покоя.

– Я сейчас мясо пожарю. Или лучше курицу? Ты что больше любишь? А к ней просто овощи или гарнир какой-то придумать?

Вопросы от Кати сыпятся как из рога изобилия, когда мы разуваемся в её прихожей. Снова в голове возникают закономерные вопросы: где вообще Вадим? Приезжает ли он в принципе домой? И если да – то какого чёрта Персидская считает, что может вот так притащить к себе чужого мужика?

– Мясо и овощи. Больше ничего, – отвечаю коротко, наблюдая за тем, как Настя бежит в ванную.

Освоилась за тот раз, что была здесь, и чувствует себя как дома, чего не могу сказать о себе. Ощущение, что ворвался в чужую жизнь, где мне совсем не место, не отпускает.

Пока мою руки в ванной, смотрю на своё отражение в зеркале напротив. Надо бы побриться, а то сам себя скоро пугаться начну. Щетина конечно признак брутального мужика, но не настолько же. Осматриваюсь, скорее по инерции, чем намеренно. Отмечаю какие-то несущественные, на первый взгляд, детали, которые многое дают понять. В ванной нет тех вещей, которые сходу указывают на то, что в этом доме живёт мужчина. Ну там, станок бритвенный, например. Или машинка для стрижки. Хотя, может статься, что они просто все убраны, но от того, что не вижу перед глазами доказательства, что Вадим и Катя живут вместе, почему-то становится… легче, что ли?

Вытираю руки, когда случается неожиданное. Откуда-то справа – то ли из кухни, то ли из спальни – раздаётся хлопок, приглушённый вскрик, а следом звон. И через пару секунд голос Насти – тонкий и заполошный:

– Папа! У мамы кровь!

Твою мать…

Сердце начинает колотиться так, что воздуха не хватает. Выбежав из ванной, пытаюсь понять масштабы катастрофы, но ни хрена не выходит. Потому что испытываю какой-то животный страх. Он необъяснимый и дикий, такой, какого не испытывал уже очень давно.

– Всё нормально! Насть, всё нормально. Просто на стекло наступила, – пытается успокоить дочь Катя, а Наська уже едва держится. Вижу, как плечики подрагивают и сама она в игрушку вцепляется.

– Вас что, вообще одних оставить нельзя? – как можно веселее спрашиваю я, но голос хриплый, и успокоить Настю выходит хреново.

– Лампочка взорвалась, а я сдуру шагнула… босиком.

Катя стоит, поджав одну ступню, с которой по пальцам стекают алые капли. Как идиот пару секунд не моргая смотрю на её ноги, выглядывающие из-под домашнего платья до колена. Изящные, стройные, от одного вида рот слюной наполняется. И чувствую себя грёбаным извращенцем, раз в такой момент думаю о том, как они смыкаются на моей пояснице.

– Так, Настюх, ты давай пока с поля боя дуй. Поросёнка своего уложи спать, например. А мы сейчас маме первую помощь окажем. Потом я жрать сготовлю и тебя позовём. Идёт?

– Идёт… А мы…

Малая замолкает, так и не спросив того, о чём хотела, просто разворачивается и уходит, очевидно, решив, что «мама» в хороших руках.

– Садись давай, сейчас гляну, не осталось ли в ноге стекла, – киваю на стул, и стоит только Персидской начать отнекиваться, повторяю с нажимом: – Садись, я сказал.

Порез оказывается неглубоким, а вот ощущения, когда промываю его перекисью, осторожно держа ногу Кати в ладони – запредельными. Реально как током бьёт – раз, другой, третий. И уже начинаю молиться, чтобы стояк было не видно, когда поднимусь с корточек.

– Что Вадим сказал, когда мы с Настей уехали? – задаёт вопрос Персидская, и я вскидываю на неё глаза.

Вот. Отличный вопрос, который тут же отрезвляет. Прям холодом по нутру проходится. И видимо, это отрезвление нужно не только мне, потому что вижу, как смущена жена шефа.