Цитаты из книг автора «Полина Елизарова»

Тогда, еще какой-то год назад, жизнь Яны неслась, что джип по ночной трассе – поездки в Москву на концерты и выставки, занятия боксом и конным спортом, моллы, магазины, салоны красоты, подружки-хохотушки и, конечно, заботы о доме и муже… И выдохнуть было некогда! Доползая до поселка по пятничным пробкам, Яна мечтала о тихих, длинных выходных – отоспаться до одиннадцати, поколдовать над сырниками, не торопясь, позавтракать, погулять, позаниматься чем-нибудь для души, сходить в местную баньку, и… как можно меньше кого-то видеть и слышать.

Вылизанная фильтрами жизнь, которая давно уже воровала ее собственную.

Каким все вдруг стало понятным, грустным, но правильным! Настоящий Алексей был там – в Нинкиной шкодливой улыбке, в дурацких вопросах постоянно названивавших ему детей, в Нинкиных кособоких куличах и осенней грязи на лапах ее дворняги и еще в том, что он, взбираясь на подоконник в гостиничном номере Сеула, чтобы сделать неумелый снимок чужого города, дико скучал по семье.

Пахло нишевым, с доминирующей нотой сандала, въевшимся в ткань шапки одеколоном, и этот некогда возбуждавший запах был до тошноты противен.

Вспомнив про родителей, Ника почувствовала прилив острой, виноватой нежности к двум немолодым, трепетно-старомодным, умилительно занудным, воспитанным (не чета деду!) и, несмотря ни на что, державшимся друг за друга людям. Она не звонила им уже несколько дней. И за несколько лет, отгородившись от них своими во многом раздутыми обидами, ни разу не поговорила с ними по душам.

На улице, под шелковым шатром неба, поигрывая на своей коричневой, в золотых и красных прожилках гитаре, нахально расселся один из последних дней сентября. В душе как будто беспричинно ликовало. Позавчерашняя выходка с гнусным сообщением заболевшей Нинке, несчастный Руслан с его коварной травкой, ярость к Алексею, Лариса Давыдовна с ее эгоцентризмом и обещанной новой должностью словно остались в чужом, сюрреалистичном сне. Ветерок, мягко круживший над проходившими мимо московскими красавицами всех возрастов, плескал в лицо обрывки забытых ароматов. Вот этими, пудровыми, от «Дольче и Габана» она пользовалась в одиннадцатом классе, когда почти влюбилась в одного из своих первых парней. А этими или сильно похожими – тягучими, масляными, настырно толкающими в бездну порока нишевыми от «Амуаж» – щедрым подарком хозяйки на ее первый в клубе день рождения стеснялась брызгаться… Уж больно мужчины от них млели и не могли не то что слушать, а даже просто держаться на ногах.

«Сливовый веганский бургер и жуткий десерт с топинамбуром». «Такой хавчик тебе остается запить безалкогольным пивком, а потом закурить айкос с безникотиновым стиком». Не удержавшись, Ника громко хмыкнула. «И отправиться отсюда на ЭКО»

Усевшись на подоконник с чашкой недопитого чая, она уставилась на вечерний город. Вдали, похожие на группу восставших из Мирового океана динозавров, делая миллиметровые шажочки, на нее надвигались величественные и грозные, наряженные в неоновую рекламу башни Сити. Она задумала было сделать снимок в поддержку родного города, который – ну в самом деле! – ничем не хуже Сеула, но вставать и идти за мобильным было лень. Из башен напротив – таких же, как и ее, одноподъездно-минималистичных, практично-скорбных в своем темно-коричневом или темно-сером цвете —таращились своим холодным светом огни. Укутанные искусственными огнями, сидели в клетушках птички – и каждая, вплоть до марта этого года, говорила на своем, понятном только ей языке. Сколько же миллионов языков существовало в этом городе? Бессчетное множество… Языков одиночек, пишущих о себе, снимающих себя, жалеющих себя, ласкающих себя, заботящихся о себе, боящихся вирусов, бактерий, тайфунов и землетрясений, очередного конца света и живых людей рядом и оттого пытающихся увековечить каждый свой шаг вспышкой мобильной камеры… Выходит, этот сраный ковид заставил всех выучить универсальные слова и вытащил, наконец, из людей не только страх, но и сострадание к ближнему.

Как только сообщение ушло, она почувствовала легкое, озорное облегчение – будто душным и пыльным московским днем бухнулась с разбега в искрящийся новехонькой мозаикой, прохладный, оснащенный лучшей системой кондиционирования бассейн элитного клуба.

Нинка – стареющая, наивная, принесшая лучшие годы на алтарь супружества овечка. Жертва абьюза, заложница сексизма… Крайним во всей этой истории, как ни крути, был изменщик Алексей. Вот пусть теперь и парится!