Цитаты из книги «Бабы, или Ковидная осень»

Практически у каждого пожившего на свете, даже самого обычного с виду человека припасены в копилке памяти захватывающие истории из прошлого. Такие истории, частенько разбуженные вином и сильно приукрашенные воображением, дают рассказчику, пусть ненадолго, ощущение своей исключительности.

Ветер, проникавший через форточку, обдавал лицо приятной и грустной прохладой.

Дохнуло прозрачной, прелой осенью. Запах она ощущала скорее в голове: поздний сентябрь пахнет борьбой еще живого, но обреченного на скорую смерть, а потому отчаянно сопротивляющегося, испускающего из себя квинтэссенцию этой мучительно-прекрасной, непостижимой жизни. Каждый год, каждую новую осень вот уже двадцать четыре года подряд Маргарите Семеновне хотелось от этого запаха долго-долго плакать – не думая о причине, не думая вообще ни о чем, просто выплакивать из себя то, что являлось ее силой и не давало ей возможности с этой же силой справиться.

Варюша напоминала ей радостного щенка. Она относилась к миру с любопытством и жадностью, была нетерпелива к реакциям значимых для нее людей и сильно привязана к дому – пыльной трехкомнатной квартирке в кирпичном четырнадцатиэтажном, когда-то считавшемся престижным «цэковском» доме.

Удивительная вещь – запахи. Они, как и музыка – случайно выбранный кем-то саундтрек картинок жизни – способны в секунды перенести в прошлое.

В ящичке на кухне отыскались китайские травяные капли. Раньше таких в аптеках было не купить, их поставлял в Москву какими-то козьими тропами знакомый еврей-гомеопат. Зато теперь оккупировавшие аптечные полки медикаменты и бады разрастались на них в той же прогрессии, что и людская хандра.

Как только теплый спертый воздух метро накинулся на нее своей шапочно-курточной духотой, Маргарита Семеновна вновь почувствовала, как затрепетало, будто пойманная в силки птичка, сердце.

Шагая к остановке автобуса, она не переставала удивляться тому, что ее-то, казалось бы, удивлять давно не должно – крепкой и непостижимой дружбе жизни и смерти. Сама Маргарита Семеновна уже четверть века жила в двух измерениях – настоящем и том, что было соткано из событий далекого прошлого, которое намертво прикрепилось в ее сознании «вирусным файлом». Физическую смерть она искренне считала необходимым переходом души, и этого переходи почти не боялась. Стоя у врат вечности, из которой в ее руки десятилетия, по несколько раз в неделю, а то и на дню, будто из волшебной трубы выпадали крикливые сморщенные комочки из плоти и крови, она как никто другой понимала: на другом конце этой трубы однозначно что-то есть. И это «что-то» перемелет в прах все то, что мы туда с собой из нынешнего мира притащим. Из этого же материала (а как иначе, другого-то нет!) и слепятся новые души. Тамошний компьютер обнулит воспоминания, но любое изобретение – хоть рук человеческих, хоть нет – несовершенно. Что-то да прицепится невидимой, крошечной пылинкой. Отсюда и ощущение, что душа человеческая и девственна, и одновременно стара как вечность.

гладким, как бархат гробовой обивки голосом, продолжала она.

Боже, как же ей в то лето – отчаянно молодое, робеющее от любого мужского жадного взгляда, обидчивое на весь мир лето – хотелось любви!