Отзывы на книги автора «Полина Барскова»

Я впервые в жизни, что-то выиграла. Моему счастью не было предела. А тем более если книга как раз таки о счастье, то было радостно вдвойне! Правда, получив книгу, я совершенно забыла о ней (такое со мной бывает). И вот, спустя какое-то время, я ее нашла и стала изучать (слово «читать» специально не употребила).
Это сборник рассказов от разных авторов, а также стихотворения современных поэтов и лучшая проза выпускников Школы литературного мастерства “Creative Writing School”. К большому сожалению книга мне «не зашла». Было скучно. Может от того, что книга правдива? А мы (согласитесь со мной) не часто жалуем правдивость (не до такой степени, конечно). После прочтения я впала в какое-то уныние и поняла, что такие книги просто не «мои». Я привыкла к фантастике, либо чему-то легкому, а тут было много настоящего. Но все равно я говорю всем авторам: «С-П-А-С-И-Б-О!». Спасибо за такие сборники и удачи вам в новых удивительных задумках!

Ксения Букша
Я – Максим[4]
Рассказ из сборника "Счастье то какое".
Это мое первое знакомство с творчеством автора. Рассказ о проблемах адекватного восприятия себя и действительности.
Игорек молодой парень из неблагополучной семьи испытывает постоянное раздражение и озлобление против окружающей повседневности. Он хронически находится в мрачном настроениии и невероятно напряжен.
Однажды,переходя железнодорожные пути он не увидел приближающейся электрички, ему буквально чудом удалось спастись. Этот случай поменял мировоззрение героя. Выброс адреналина совершил невероятное.
У парня появился позитивный настрой. Он ощущает себя совершенно иным человеком. Он теперь не Игорек,а Максим. Герой даже поменял паспорт и теперь он гордо говорит

Я – Максим!

Сразу изменилась жизнь парня, нашлась работа ,он покинул родительский дом ,снял комнату, познакомился с девушкой.
Но прежнее сосоояние неудовлетворения постепенно вернулось к нему. Только теперь герой знает,как следует с ним бороться. Надо опять рискнуть и перебежать перед электричкой. Это,как перезарядка батареек. Этот рисковый трюк он проделывает несколько раз. Парню необходим экстрим, он держит его в тонусе. Однажды Максим видит на железнодорожных путях старика,
который не замечая приближающего поезда идет по опасному переходу. Молодой человек, рискуя жизнью спасает неосторожного деда. С тех пор у героя проснулось новое видение мироздания. У него появилась потребность в ощущении жизни в полной мере.

я все хочу

Своеобразный рассказ с нестандартной подачей открытия смысла жизни.

Ксения Букша
Я – Максим[4]
Рассказ из сборника "Счастье то какое".
Это мое первое знакомство с творчеством автора. Рассказ о проблемах адекватного восприятия себя и действительности.
Игорек молодой парень из неблагополучной семьи испытывает постоянное раздражение и озлобление против окружающей повседневности. Он хронически находится в мрачном настроениии и невероятно напряжен.
Однажды,переходя железнодорожные пути он не увидел приближающейся электрички, ему буквально чудом удалось спастись. Этот случай поменял мировоззрение героя. Выброс адреналина совершил невероятное.
У парня появился позитивный настрой. Он ощущает себя совершенно иным человеком. Он теперь не Игорек,а Максим. Герой даже поменял паспорт и теперь он гордо говорит

Я – Максим!

Сразу изменилась жизнь парня, нашлась работа ,он покинул родительский дом ,снял комнату, познакомился с девушкой.
Но прежнее сосоояние неудовлетворения постепенно вернулось к нему. Только теперь герой знает,как следует с ним бороться. Надо опять рискнуть и перебежать перед электричкой. Это,как перезарядка батареек. Этот рисковый трюк он проделывает несколько раз. Парню необходим экстрим, он держит его в тонусе. Однажды Максим видит на железнодорожных путях старика,
который не замечая приближающего поезда идет по опасному переходу. Молодой человек, рискуя жизнью спасает неосторожного деда. С тех пор у героя проснулось новое видение мироздания. У него появилась потребность в ощущении жизни в полной мере.

я все хочу

Своеобразный рассказ с нестандартной подачей открытия смысла жизни.

Троллейбус пестрый, как игрушка,
Как домик бабушки Яги.
В серебряном обледененьи
Его стекло и стенок дуб.
Ничком на кожаном сиденье
Лежит давно замерзший труп.

Наталья Крандиевская

Складывается ощущение, что Полина Барскова в младших классах боготворила свою учительницу, пока случайно не увидела её выходящей из туалета. Оказалось, что боги тоже срут. Это могло надломить детский разум. А потом, уже подростком, в руки Полины наверняка попал журнал «Огонёк» с той антисоветчиной, что начала правдами и неправдами размывать идеальные советские литературные и исторические воззрения. Так мог определиться интерес писательницы к блокаде Ленинграда в части прорывов канализации и голодоморе ленинградцев советской властью. Это просто гипотеза, но хочется как-то себе объяснить, откуда эта однобокость во взгляде.

Чем же Полина Барскова отличается от тех же Сергея Рудакова, Лидии Гинзбург, Софьи Островской, паразитировавших на чужом таланте? Уже давно отгремели развенчания советской идеологической литературы, эти романы были забыты и канули в лету, но авторесса продолжает с ними бороться, пытаясь показать их другую часть, «правдивую». Да не к кому уже оперировать, в макулатуре давно все эти книги. Какой теперь толк выводить их на чистую воду, раз их никто не читает? Некоторые авторы до сих пор сводят счёты со временем, где Новый год пахнет мандаринами. Сходите летом в продуктовый магазин, в конце-концов.

Кто все эти люди, которых писательница упоминает в своей книге? Она даже не задумывается, что для большинства это уже просто фамилии. Что её герои, благодаря этой книге, становятся однобокими персонажами с голодными глазами. У них нет прошлого, у них нет будущего; не Сталин это время отобрал, а авторесса. Здесь Полину Барскову подводит уверенность (или осознанное желание) избранности читателей своего круга. Круга интересов. Может она и права, ведь я сам никогда бы не стал добровольно дочитывать данный труд.

Я всё жду новых писателей. Которые не знают правил советской цензуры. Которые не читали в детстве «Огонёк». Которые увидят картину блокадного Ленинграда объективно, а не заняв чью-то сторону в борьбе замшелого «Огонька» с замшелой цензурой. А авторессе предлагаю написать другую книгу, которая будет сравнивать не произведения во время блокады и после неё, а сравнит произведения по обе стороны фронта: в Ленинграде и на оккупированной территории Ленинградской области.

У меня сложносочиненные отношения со счастьем. Увидев эту книгу, я немедленно загорелась желанием прочесть. И ура, она досталась мне в раздаче. Предисловие Майи Кучерской обнадеживало: всё-таки должно быть в жизни счастье, а не один сплошной Достоевский. Однако, все вышло несколько иначе... мне безумно понравился, например, «Эфир» Степновой, хоть это и часть будущего романа, а я уже несколько раз разочаровалась в ее большой прозе. На меня произвели впечатление рассказы «Я - Максим» и «Лакшми», но большая часть произведений либо раздражала конфетной приторностью, либо бесила откровенным унынием. Есть мнение (моё), что иногда в развертывании истории сложно остановиться на «жили они долго и счастливо», а нужно продолжить «и через 10 лет она растолстела, а он спился и не было у них больше никогда секса, а дальше он начал ее бить, а она молча сносила его побои и так далее и тому подобное». Потому что мы за правду! С другой стороны обидно, у нас помимо Достоевского ( отличный дядька, кстати) ворох других писателей и считать русскую литературу печальной не имею морального права, тот же Стейнбек с его социальными драмами не в пример веселее. Но вернемся к сборнику. На самом деле, без него я бы не прочла некоторых авторов в принципе, не задумалась бы над темой счастья в литературе, ну, и в конце концов не написала бы этот отзыв. Как и любой сборник, он неоднозначен, поэтому - нейтральная оценка.

Купилась на название и фамилии, да еще и подумала - ну точно не может быть плохо!

В итоге осталась с послевкусием отчания, омерзения, тоски и всего подобного, удерживая себя от старта в форточку. Не жалею о времени с этим сборником только благодаря тому, что живые и цельные образы все же были и ощущение счастья все-таки сквозило.

Если целью было продемонстрировать "настоящее русское новое счастье", то у меня плохие новости, ребята, ничего не вышло.

Барскова исследует тему страшную, в которую вглядываться тяжело, но необходимо - блокаду, а точнее блокадное письмо. Стихи и судьбы поэтов, оказавшихся в изолированном городе, разнятся. Обморочное бормотание Гора, защитная скорлупа Тихонова, гражданский пафос Берггольц, ядовитое ухарство Зальцмана - всё это разбирает общую беду на личные регистры, которые автор выделяет и фиксирует весьма цепко. При этом у Барсковой (а работу по осмыслению блокады она ведёт уже давно) речь сдвинута едва ли не сильнее, чем у героев книги: текст предельно конкретен, без воды и лишних отступлений, но странно синкопирован, с такими коленцами и подвывертами, будто танцует человек, учившийся танцевать по учебнику. Но за авторской эмпатией на это постепенно перестаешь обращать внимание.

В качестве вступления, что называется, навеяло:
Клубок из змей, сплетение стеблей,
Сюжетов, судеб, стран, людей,
Чтоб в город сердца и тоски своей
Проникнуть
Бесхвостой ящеркой иль мотылем,
Скользнуть на Невский сморщенным листом,
Иль шнявою, сколоченной Петром,
Пришвартоваться.
Произведение нечеткого жанра – проза поэта, скучающего по городу своего сердца как по возлюбленному. По возлюбленному, о котором ты компульсивно готов рассказывать всегда (потому как мысли твои постоянно о нем, с ним, ты сам – всегда с ним), но не можешь/не хочешь/не в силах/некому. И тогда восторженно и сбивчиво, перескакивая с темы на тему, с (само)забвением ты можешь распространяться о чем угодно, хоть в малейшей степени с предметом твоей любви связанным, будь то: Пётр I; американские города (как непетербург); Амстердам (как протопетербург); Тынянов; поэты-ленинградцы; конечно, блокада; история создания Кунсткамеры; некая немецкая женщина-ботаник/художник; ее дочь, Доротея Гзель, яростной волею Петра, занесенная в строящуюся столицу и ставшая сотрудницей Петербургской академии наук; метаморфозы и особенности филогенеза насекомых; и пр. Скажу в скобках, что я наивно полагала мизерной вероятность встречи с энтомологическими тонкостями, вплетенными в ткань повествования, где-либо кроме набоковских строк. Ан, нет! И здесь эти бабочки! Однако Полина Юрьевна (П.Ю.), лукаво наносит упреждающий укол, поминая Владимира Владимировича сама. Что подкупает:)
Это и не исторический роман, и не художественная литература в чистом виде, и не нон-фикшн. Порой возникает ощущение, что автор словно бы пишет книгу, одновременно - развернутый комментарий к ней, и эссе по ней. Это сопровождается авторским, хочу сказать оригинальным, письмом: пунктуацией, словообразованием, текстообразованием. В повествовании сплетаются, и порой неразделимо, неотличимо следующее: и дневниковые записи Марии Сибиллы Мериан; и речь от лица ее дочери Доротеи, придуманная П.Ю.; и размышления, и воспоминания автора (П.Ю.).
Из этого питательного бульона рождается нецельное, но отнюдь не бесцельное повествование человека, волею фатума разлученного с городом своего сердца. И, как за всяким проявлением настоящего чувства, наблюдать за ним интересно, тем более что сделано это талантливо.