Цитаты из книг автора «Полина Барскова»

Моисей: Удивительно, Тотя, слова новые, как будто у этой блокады свой язык…

Вообще важна их привычка всё время звать, призывать друг друга.)

Действующие лица: Антонина/Тотя (37 лет) Моисей (25 лет) Анна Павловна, смотрительница Эрмитажа (70 лет)

блокадной порции дневника Якова Друскина, пишет озадаченный незадачливый исследователь, не всегда и догадаешься, что речь идёт о смертной поре – как будто дневниковод смотрит на это издалека, сверху, извне. Или, может, дневниковод вообще не смотрит – может, он ослеп?

Я жадно, по-беличьи уносила книги в свою комнату и там эскапировала, входя тенью в этот радушный радужный хоровод, избегая теней собственного дома, молчаливых, отчаявшихся, горьких, прозрачных, слабых.

Вы снимали наряд с железной дыбки, на которой он был растянут, и, не дыша, несли в кассу. Вы возвращались к бабушке на улицу Кропоткина, и ты мерила платье перед вздыхающей, ухающей бабушкой, тетушкой и двоюродным братом, странноватым юношей, обучившим тебя соблазнам астрономии и ботаники, рассказывавшим в полутьме пыльной комнаты о великих путешественниках. Пока он, размахивая слишком длинными руками, ходил по комнате и выкрикивал свои сообщения, ты лежала, зажмурив глаза от напряжения, иногда ты просила его помолчать, чтобы обдумать сказанное; обдумывая сказанное, ты иногда засыпала, и он тихо сидел, ждал.

Отсюда – залитый сиянием черничник, лиловые ладони, насыпающие ягоды в детский рот, кудрявая ты тут, со звоном летящие на пол вшивые кудри, фальцеты притворщиков: ты моё сердце, ты душа моя. Приблудный человек обнюхивает твою горящую в луче голову-цветок, ты обнюхиваешь его псиной разящие руки (недавно после не слишком удавшегося чтения сиплый старик расчувствовался: «Особенно меня тронуло, что Вы используете в своих стихах слово „обнюхивать“»). В этих огрызочках, обрезочках, до которых удаётся дотянуться, нет ни тревоги, ни брезгливости, ни смысла, ни сожаления. Сродни блаженству.

Работа прощения вытеснила любовь наслаждение понимание болезни она вытеснила язык вернее она заключалась в постоянном производстве собственного языка единственного Тот, кто занят работой прощения, является моноглотом.

Прощение занимало целую жизнь. Жизнь превращалась в заколдованный спешкой чемодан: кроме работы прощения, туда уже ничего не помещалось. Прощение как-то неловко преломлялось, изгибалось и становилось чуть ли не томлением по прошедшему.

Выпустить из себя (стихи) значило простить. Выпустить и простить – как из плена. Кого прощать-то? Ледяной город? Ледяной век? Ледяного себя в этом веке?