Цитаты из книги «Пир»

состояние времен года находится под владычеством их обоих; и если под влиянием мирового Эрота те начала, о которых я недавно говорил, – теплое и холодное, сухое и влажное – вступают между собой в мудрую гармонию и взаимопроникновение, то приносят плодородие и здоровье как людям, так и прочим животным и растениям и ничем не вредят им; а когда над временами года владычествует Эрот невоздержанный, многое получает порчу и вред.

Что Эротов два – это разделение мне представляется хорошим; но Эрот не в одних человеческих душах направляется к прекрасным, он стремится ко многому и в прочих вещах, как то: в телах всех животных, в земных растениях – попросту говоря, во всех существах; и только из врачебной науки, из нашего искусства, можно усмотреть, как велик и дивен этот бог, насколько простирает он свою власть на все вещи человеческие и божествен

мальчиков – дело хорошее для любящего. Ведь когда любящий и любимый – тот и другой, ведомые обычаем, – соглашаются в том, чтобы первый за ласки мальчика платил ему, чем велит платить справедливость, а последний, следуя справедливости, помогал ему сделать себя мудрым и дельным, чтобы тот содействовал развитию его разумности и другой добродетели, а этот чувствовал нужду в получении образования и всякой мудрости, тогда, по соединении этих законов в одно, и только тогда ласки мальчика, дарованные любящему, будут делом хорошим, а больше ни в каком случае.

это дело само по себе ни прекрасно, ни постыдно, но если совершается прекрасно – прекрасное, а постыдно – постыдное. Совершать его постыдно – значит оказывать ласки человеку дурному и дурно, а совершать прекрасно – значит благоприятствовать доброму и добрым способом. Дурной человек есть тот всенародный любитель, любящий больше тело, чем душу, потому что и сам непостоянен, и не любит ничего постоянного. Коль скоро тело отцвело – он тотчас улетает от любимого, осрамив его множеством слов и обещаний. Напротив, любитель доброго нрава остается на всю жизнь, так как он слит с постоянным.

возлюбленного, потому что любящий божественнее последнего – он боговдохновен. П

– Так ты не знаешь, что правильное мнение, которого не можешь подтвердить доказательством, не есть ни знание (ибо дело недоказанное как могло бы быть знанием?), ни незнание (потому что дело, касающееся существенного, не могло бы быть незнанием). Это-то именно правильное мнение, вероятно, и есть средина между невежеством и разумностью. – Ты правду говоришь, – сказал я. – Итак, что не прекрасно, того не заставляй быть безобразным, равно как того, что не добро – быть злым.

Например, то, что делаем мы теперь – пьем, поем, разговариваем, – само по себе не имеет ничего прекрасного, но дело наше выйдет таким, смотря по тому, как сделается: если будет делаться хорошо и правильно – окажется прекрасным, а неправильно – постыдным.

После сего следует ему прекрасное в душах ценить выше, чем прекрасное в теле, так что если бы кто, по душе благонравный, лицо имел и малоцветущее – этого довольно должно быть ему, чтобы любить его, заботиться о нем и стараться рождать в нем такие речи, которые делают юношей лучшими.

Думая же так, он должен сделаться любителем всех прекрасных тел, а ту сильную любовь к одному, презрев и уничижив, ослабить.

Вот в какие таинства любви, может быть, Сократ, и следует посвятить тебя. Что же касается той совершеннейшей и таинственной ее степени, ради которой, собственно, и существуют низшие, не знаю, способен ли ты.