Но он не мог выкинуть из головы Эдди Корсо. Тот не был просто пациентом. Он был другом, и дружба их родилась под дождём из воды и крови. И сейчас, поскальзываясь, балансируя и переводя дух на чёрном льду, Делани вновь видел Эдди под проливным французским дождём, по колено в воде, заполнявшей окоп, с фляжками на шее, с расширенными полусумасшедшими глазами. Он собирался прорваться к источнику у подножия утёса. Зная наверняка, что там немцы, что у них пулемёты и ручные гранаты, что у них есть всё, чего не было у американцев, – шинели, ботинки, боеприпасы, еда и вода. Американцы пытались собирать воду в растянутые плащи, но немцы открыли шквальный огонь и изрешетили те нехитрые приспособления пулями. А заодно пристрелили одного из солдат. Остатки батальона не могли ни идти вперёд, ни вернуться, отступить, поскольку немцы оказались ещё и сзади, а помощи не было ниоткуда. Батальон скорее всего объявили пропавшим без вести. В ту ночь они уже не были батальоном. Но они и не пропали без вести. Они попали в окружение. И тогда Эдди сказал, что он сходит за водой, какой бы грязной она ни была, и по пути обыщет трупы, чтобы найти под мундирами хлеба или сухарей. Делани пытался его отговорить. Эдди ответил, что даже немцы должны хоть иногда спать, и лучшее время, чтобы всё провернуть, – именно сейчас, в навалившейся дождевой темени. И ушёл, вскочив на бруствер окопа, нью-йоркской крысой пробираясь между поломанных деревьев, воронок и незахороненных тел, обхватив фляги так, чтобы они не стучали друг об друга. Увидимся, сказал Эдди. И ушёл. Делани слышал лишь стук дождевых капель и храп солдат, спящих в окопе. Затем в небе вспыхнула ракета, посылая стрелы света сквозь изуродованный лес, будто на салюте в честь 4 июля, и застрочил пулемёт. Тр-р-р-р-ррр. Тр-р-р-р-ррр. Ракета догорела. А затем наступила тишина. Те, кто лежал возле Делани, даже не пошевелились. Потом он услышал стон в отдалении. Схватил комплект первой помощи, встал из укрытия и отправился искать Эдди. Он нашёл его лежащим на спине в кустах, в дюжине футов от источника. Глаза Эдди были широко раскрыты. Свежая скользкая кровь, водянистая от дождя, на плече и руках, в одной из фляжек дыра. Как минимум одна пуля в спине, все ботинки тоже в крови из раны на ноге. «Святый Иисусе, Доктор, больно-то как». Делани сорвал фляги и выбросил их в рыхлую листву. Затем он увидел раненую ногу Эдди и понял, что тот не сможет идти. Взял его под мышки, оттащил туда, где листва была погуще, перевернул, взвалил на плечо и поволок, поскальзываясь и падая, утопая в крови, назад, к своим. Один из коллег-докторов, Хардин из Оклахомы, выбрался из своего укрытия, и они вдвоём разорвали на Эдди одежду и промыли раны спиртом так тщательно, как смогли, затем наложили грубые жгуты на вспоротое бедро и размозжённое плечо, используя располосованные гимнастерки с мёртвых: бинтов уже не осталось. «Долбаная боль, Док, болит так, что пиздец просто». Делани сделал ему укол морфия, руки тряслись, дождь лил как из ведра, и через несколько минут Эдди потянуло в сон. Делани долго ждал в тишине, думая о том, что если боль не успокоится, Эдди наверняка умрёт. Если всё вообще тут не успокоится, умрут они все. Он никогда больше не увидит Молли. Он не увидит маленькую Грейс. Больше не гулять ему с ними вдоль берега Норт-Ривер.

И вот он шёл против ветра по улице Горация, вот Норт-Ривер и дом номер 95, где его ждут. На углу он увидел, как мальчишки катаются со снежной горки на чём-то знакомом. Прогулочная коляска. Роза не теряла время даром. Вдоль тротуара кто-то расчистил лопатой узенькую дорожку. Она вела через передний двор прямо до калитки под навесом. Где ты теперь, моя маленькая девочка, которая теперь стала женщиной? И где же ты, моя дорогая Молли?

В холле поджидали семеро пациентов, двоим из которых пришлось стоять: все скамьи были заняты. Трое читали «Дейли Ньюс», все с облегчением посмотрели на вернувшегося доктора, нерешительно улыбаясь либо кивая в знак одобрения. Пятеро – женщины. Обычный день. «Мне нужно пять минут», – сказал он и удалился в офис. Моника была занята карточками и почтой. Она улыбнулась и потребовала, чтобы он снял пальто и галоши. «Или вы сами подхватите пневмонию».

Он повесил пальто, шляпу и шарф на стоячую вешалку, затем присел, чтобы стянуть галоши. Повеяло теплом от небольшой керосиновой печки, располагавшейся позади Моники у низких зарешёченных окон.

– Где мальчик? – спросил Делани.

– Наверху с мисс Верга. С Розой. Они наводят порядок в комнатах. В его и её комнатах.

– Она переезжает сюда?

– Конечно.

– Я ничего о ней не знаю, Моника.

Она подняла листок бумаги и посмотрела в свои записи.

– Звать её Роза Верга. Анджела сказала мне, что имя настоящее. Она говорит, что ей тридцать два, то есть на самом деле тридцать восемь. Она из Агридженто, это Сицилия, шесть лет посещала там школу. Значит, четыре. Она умеет читать и писать. По-английски тоже, училась по «Дейли Ньюс» и словарю. После войны побывала замужем, муж умер, и она перебралась сюда.

– Ей приходилось ухаживать за детьми?

– Нет. Она работала в трёх магазинах сладостей и шила платья. Убирала по ночам офисы на Уолл-стрит, работала официанткой в разных заведениях, включая ресторан, которым управляла Анджела до того, как открыла собственное дело.

– У неё не было детей?

– Говорит, что она неспособна.

Он сложил руки и отсутствующе посмотрел через окно на улицу. Дети вприпрыжку бежали к реке.

– Что ты обо всём этом думаешь, Моника?

Она вздохнула.

– Ну, не знаю… Она несколько самонадеянна. Однако, чем чёрт не шутит, дайте ей шанс. Если не справится, всегда можно выгнать.

Зазвонил телефон.

– Офис доктора Делани, чем могу помочь? О. Да. Он принимает до четырёх. Приходите, миссис Гриббинс.

Моника повесила трубку.

– И сколько ей нужно платить? – спросил Делани.

– Она хотела десять долларов в неделю плюс проживание и питание. Я уговорила её на восемь на первые несколько недель, а возможно, и месяцев. Потом посмотрим.

– Жёсткая ты, Моника, – сказал Делани. Потом вздохнул и кивком указал на дверь в приёмную. – Кто там первый?

– Давайте начнём с мисс Монаган. Если она ещё не померла.

Мисс Монаган вошла в небольшой офис, где Делани сидел за своим заваленным бумагами столом. Ей было около сорока, несколько лет назад она попала сюда с переломанной рукой – поскользнулась на льду. У неё было шестеро детей, старшему всего лишь одиннадцать, мужа не было, работала в кинотеатре на Четырнадцатой улице. Держалась она напряжённо и робко. Она не сняла своего вязаного пальто, но и в нём продолжала дрожать. Когда дверь закрылась, он спросил её, в чём дело, хотя уже всё знал и так.

– Ох, доктор Делани, это ужасно, ужасно. Я проснулась в ознобе, меня лихорадит, и холод, и жар одновременно. У меня ужасная боль справа в груди, ужасная-ужасная. Пошла в сортир, выплюнула, а там – кровь.

– Снимите пальто.

Она сделала это. Он взял образец мокроты, потом постучал над правой грудью пальцем. Приложил стетоскоп и услышал её булькающее дыхание. Сомнений нет, крупозная пневмония.

– Вы должны лечь в больницу святого Винсента, мисс Монаган, – сказал он мягко. – У вас воспаление лёгких.

– О, сердце Господне, – сказала она и застонала. – Я не смогу туда лечь, доктор Делани. У меня дома дети, мне нужно на работу, я едва хожу, Боже, я не могу в больницу. Пожалуйста, доктор Делани, не могли бы вы дать мне что-нибудь с собой?

Он объяснил ей, что выбора нет, что её нужно уложить, а если она не в состоянии ходить, то он вызовет за ней скорую, попросит Монику присмотреть за детьми и сообщит ей на работу. Она разревелась.

– Если я туда попаду, то наверняка помру, – сказала она. – И малышня моя осиротеет.

– Если вы откажетесь, мисс Монаган, вы точно умрёте.

Неуверенно всхлипывая, трясясь и шатаясь, она прошла в холл – дожидаться скорой. Делани подумал: надо позвонить в больницу и заодно спросить, как дела у Ларри Дорси.

Затем вошёл Фрэнки Рэндал с бледно-жёлтым лицом. Он поздравил Делани с прошедшим Новым годом и взял свой хинин – лечить малярию, подцепленную им в 1917 году в тренировочном лагере в Луизиане. Он зашёл и тут же вышел, не пускаясь в разговоры. Затем зашла и села мисс Харрис, толстая и неряшливая, с одутловатым лицом ветерана старых борделей, располагавшихся за складами у Норт-Ривер, и он выдал ей препарат ртути, помогающий обуздать её хронический профессиональный недуг. Она отправилась к Монике, чтобы расплатиться. Микки Риарден – снова малярия. В отличие от Фрэнки Рэндала ему захотелось поговорить. Он говорил о предстоящем сезоне «Джайантс» и о том, как хорош будет Билл Терри на смену Джону МакГроу в качестве и игрока, и менеджера и как круто было бы попасть во Флориду весной, на начало сезона тренировок. Делани был с ним учтив, однако думал он о мальчике и о том, где бы раздобыть денег. На еду, одежду и женщину по имени Роза. «Микки, бери свой хинин, заткнись и вали уже, мать твою. Мне нужно заработать денег».

Он услышал грохот, а затем тяжёлые шаги вверх по лестнице над его головой. Он открыл дверь и спросил Монику, что происходит.

– Кровать, – сказала она. – Для малыша. Они тащат её наверх.

– Какая кровать? – спросил он. – У меня не на что купить кровать.

– Она стоит всего лишь доллар, – сказала она.

– Ты нашла мне кровать за доллар?

– Это Роза. Она кому-то позвонила, и через час – вот.

Делани подумал: Роза Верга не склонна валять дурака. Он полез в левый карман за деньгами.

Моника спросила: «Можно я дам парням четвертак на чай?»

Когда последний пациент ушёл, он поспешил наверх, в то время как Моника регистрировала платежи и записывала цифры в бухгалтерскую книгу. Сначала он услышал голос Розы, она обращалась к малышу.

– Хорошо, Карло, ты берёшь с этой стороны, вот здесь, и тянешь.

– С этой стороны, – сказал мальчик.

Делани обернулся на лестничной площадке и увидел Розу и малыша по разные стороны кровати, они аккуратно застилали простынёй узкий матрац.

– Эй, доктор, – сказала она с улыбкой. – Мы сделали доброе дело. Он потрудился на славу, этот Карло. Он сам все полы вымыл.

Мальчик смущённо улыбнулся и уставился на Делани.

– Как его зовут? – спросила Роза мальчика, указывая на Делани.

– Деда.

– Ты запомнил! Деда. Ты умница, Карлос. Правильно, это твой деда.

Делани наклонился, поднял мальчика и обнял его. Малышу было тепло в его руках. Делани держал его крепко, чувствуя, как тает лёд в его замёрзшем сердце.

– Деда, – сказал мальчик.

Роза объяснила, что мальчик съел на обед сэндвич с ветчиной и немного грибного супа, и прошла с Делани из спальни в верхнюю ванную. Сырный ящик был уже на месте.

– Мне надо будет его покрасить, – сказала она. – В настоящий хороший жёлтый цвет. Понимаете, солнечный такой.

На прутьях вешалки были аккуратно развешаны полотенца, мыло лежало на стеклянном блюдце. Затем они задержались у двери в комнату Молли.

– Роза, эта комната заперта, – сказал Делани мягко и вежливо. – К тебе это не имеет никакого отношения. Это лишь…

– …комната вашей жены, да? – спросила она.

– Совершенно верно, – сказал он, думая: женщины всегда чувствуют самое важное. Она мрачно и с некоторой жалостью взглянула на Делани.

– Хотите поесть? У меня тут суп в кастрюле, хлеб есть свежий.

– Я сам о себе позабочусь.

– Я могу сделать это. Потом схожу кое-куда вещички заберу.

Они спустились по лестнице вместе, на этот раз мальчика держала Роза. Запах керосина усилился. На скамье ожидали двое пациентов, женщины.

– Займитесь ими, – сказала Роза. – А я пойду разогрею суп.

Она спустила Карлито с рук и прошла в кухню, а малыш держался за её юбку. Делани осмотрел пациенток: тяжёлая простуда с сухим кашлем, вывих лодыжки. Когда они ушли, он вернулся в кухню, и Роза зачерпнула ему супа, положив на стол итальянский хлеб с куском сливочного масла. Суп был вкусным, хлеб свежим, с хрустящей корочкой, покрытой зёрнышками. Мальчик наблюдал за тем, как он ест.

– Роза – хорошая, – сказал он мальчику. – Ты должен делать всё, как она говорит, потому что она очень добра к тебе.

Пока Делани говорил, лицо мальчика было серьёзным. Скоро он будет свободно говорить по-английски, а также и по-итальянски. Ну, или по-сицилийски. Интересно, как в мозгу связываются слова? Почему швейцарцы говорят на трёх языках, а большинство американцев и один-то освоить не могут? Снова зазвонил телефон, и в дверь просунулась голова Моники.

– Звонит Джеки Норрис, – сказала она. – Он говорит, вы в курсе, насчёт чего.

Он поднялся, направляясь в офис. «Поговори с этим молодым человеком, Роза, пока я занят, хорошо?»

Все копы разговаривают одним и тем же голосом – монотонно и лаконично, а Джеки Норрис пришёл в полицию, как только вернулся с войны. Они обменялись приветствиями, и Джеки приступил к сути дела.

– Док, твоя дочь Грейс в первый день Нового года села в Хобокене на испанский сухогруз. Направляется в Барселону, в Испанию. Прибывают они дней через, эээ… десять. Всё зависит от того, как там, в океане. У неё американский паспорт на девичью фамилию и два места багажа. Она не пользуется фамилией мужа, которую ты мне сообщил.

– Есть ли возможность послать ей радиограмму?

– Конечно, есть. В смысле, должна быть. Давай я выясню.

– Не надо, Джеки. У тебя полно других дел.

– Я всё равно выясню.

– Кстати, – сказал Делани, – как твоё колено?

– Такая погода меня убивает. Долбаные фрицы…

– Заходи. Я посмотрю.

– Пока никак. У нас двойное убийство на Мортон-стрит. Меня привлекли, поскольку я знаю окрестности. Мужчина и женщина, мёртвые в его постели, и её муж в бегах. Обычное дерьмо.

– Кто-то из знакомых?

– Не-а. Мёртвый парень из Бруклина, два месяца прожил на Мортон-стрит в меблированных комнатах. Супруги – ирландцы. Возможно, только что с парохода. Любовь – удивительная штука.

– Ладно, не ходи по льду, Джеки. И спасибо тебе.

В кухне Карлос грыз корочку хлеба. Он сидел на красной плюшевой подушке, перекочевавшей сюда из верхней гостиной. Он показал на снег во дворе.

– Се, – сказал он.

– Ладно, парень. Давай-ка сначала доедим.

Они поиграли в саду, но оказалось, что из твёрдого, как сталь, старого снега лепить снежки не так-то просто. Делани были видны закрытые ставнями задние окна дома Логанов, его соседей с запада, улица Горация, дом 97. Дом был на этаж выше, чем у него. Не из кирпича, а из бурого песчаника, будто случайно забрёл сюда из Грамерси-парка. Окна на улицу также были опечатаны. Этого места избегали даже трудные подростки и алкаши. Всем было известно, что в доме водятся привидения. Возможно, что так и было. Прежде всего – дух бедняги Джимми Логана. Он разбогател в хорошие послевоенные годы, импорт-экспорт, речной флот; приобрёл этот дом; приобрёл ещё один в Поконосе; у него было два автомобиля и три дочери. Настаивал на том, чтобы его называли Джеймс, а не Джимми. Костюмы носил от братьев Брукс. Обувь из Англии. После Краха его акции и банковские счета исчезли. Он избавился от автомобилей. В одну из пятниц закончился и его бизнес, грузчики вывезли мебель, он вернулся домой и застрелил жену, двух дочерей и себя самого. Всю эту кашу помогал разгребать и Джеки Норрис. Ну, и Делани, когда Моника услышала выстрелы. Об этой истории написали все таблоиды, и судья постановил опечатать дом, пока не вырастет младшая дочь, которой было четыре. Она жила у родственников в Нью-Джерси, и до её совершеннолетия было ещё долго. А дом так и стоял, образуя одну из скобок, в которые была заключена жизнь Делани. Привидения слева. Горе справа. Он отвёл глаза.

Через какое-то время мальчик начал дрожать. Они вернулись в дом. В этот момент в двери появилась Роза с набитым до отказа чемоданом и авоськой. Она положила авоську на стул, стоящий у кухонного стола. Она определённо приехала сюда жить.

– Мне нужно десять минут, чтобы распаковать вещи, – сказала она. – Давай, Карлос, помогай.

Мальчик поднялся за ней по лестнице, одолевая ступеньку за ступенькой. Дом заполнялся и в каком-то смысле становился богаче.

Делани прошёл в свой офис и написал на бланке телеграмму. ТВОЙ СЫН В БЕЗОПАСНОСТИ. ОН ХОЧЕТ ЗНАТЬ, КОГДА ТЫ ВЕРНЁШЬСЯ. ПАПА. Нет, не так, это заставит её испытать чувство вины. С КАРЛОСОМ ВСЁ ХОРОШО. Я НАНЯЛ ЖЕНЩИНУ ДЛЯ УХОДА ЗА НИМ. КОГДА ТЫ ВЕРНЁШЬСЯ? Много слов, дорого выйдет. Это же телеграмма. КАРЛОС ПОРЯДКЕ ЖЕНЩИНА ПОМОГАЕТ КОГДА ТЫ ВЕРНЁШЬСЯ ВОПРОС ПАПА. Раз, два, девять слов. Так-то лучше…

Вошла Моника.

– Вас вызывают по трём адресам. И ещё почта. Счета за электричество, телефон, как обычно в начале месяца. Ещё я дала Розе десятку на еду. Эй, вы выглядите измотанным. Может быть, стóит немного вздремнуть?.

– Может быть.

– Я о том, что если вы сляжете, все дела остановятся.

Он засмеялся. «Теперь уже я не могу себе позволить остановиться. Тут не до шуток. У нас на счёте девяносто семь долларов, а теперь кормить нужно будет троих, плюс уголь и керосин. Может, после вызовов начать подрабатывать барменом?»

– А может, лучше совершить девятидневное моление?

Она повернулась к нему, он держал в руке текст телеграммы с двумя перечёркнутыми вариантами.

– Если позвонит Джеки Норрис и продиктует адрес, отправишь это, хорошо?

Она с сомнением глянула на листок и поспешила к зазвонившему снова телефону. Он поднялся посмотреть на малыша. Карлито сидел на полу в комнате Розы, глядя, как она тщательно укладывает свои вещи в ящики комода. На кровати лежал раскрытый чемодан. На маленьком столике – итальянско-английский словарь поверх газеты «Дейли Ньюс». Ровно так, как рассказала ему Моника. Роза улыбалась, двигаясь по комнате, и в жёстком отблеске снежного света он заметил тонкий белый шрам, протянувшийся от её левой щеки до мочки уха. Явно след ножа. Это никак не отразилось на её улыбке, ведь он видел, что лезвие прошло мимо критически важных сухожилий.

– Вот теперь порядок, – сказала Роза, выдавая улыбкой чуть неправильный прикус. Она распаковала фотографию в рамке с подставкой и водрузила её на комод. Рамка была медной. – Это моя мама, мой папа. Мои братья, мои сёстры. И я тут есть.

Её отец был одет в чёрный костюм не по фигуре, рубашку с крахмальным воротничком и широкий галстук, он сурово щурился в камеру. Мать выглядела отрешённо, ей было явно некомфортно в тёмной юбке, достававшей до верха туфель. Розе было лет четырнадцать, очень похожа на мать. Тот же овал лица. Все молодые люди улыбались, возможно, прихорашиваясь, костюмы отглажены, начищенные ботинки блестели. Девушки смотрели угрюмо, за исключением Розы, которая сияла своей потрясающей улыбкой и умными глазами. Делани подумал: тогда она была на тридцать фунтов легче и на пару дюймов ниже ростом.

– Это было в воскресенье, – сказала Роза. – В день рождения моего отца. Мы отправились пообедать все вместе. Мне здесь четырнадцать. Мои братья сфотографировались и разбежались по своим девушкам.

Позади семейства Верга был виден залив, заполненный стоящими на якоре рыбацкими лодками, а вдалеке – цепочка гор. «Это было давно».

После минутки меланхолии она повернулась спиной к фотографии, вытащила из чемодана свои блузки и принялась развешивать их в пустом шкафу.

– Мальчику нужно больше одежды, – сказала она. – Я знаю, где можно купить дёшево. Или, например, у Клейна на Четырнадцатой улице. И окно в его комнате, оно неправильно закрывается. Приходится подкладывать полотенце, видите? Чтобы мальчик не простудился. А вы, дотторе, ступайте вниз и поспите, ладно? Выглядите вы ужасно.

Делани, одетый в халат, скользнул под одеяло и на час погрузился в глубокий сон без сновидений. Внезапно он проснулся, быстро вскочил, почистил зубы и умылся, а затем, почувствовав прилив свежести, вышел в синеватые сумерки – оставалось ещё три вызова на дом. Когда он вернулся, в холле его ждал Бутси. Толстяк поднялся со скамьи, чуть покряхтывая.

– Вы явно перерабатываете, – сказал Бутси. – Даже ваша медсестра уже ушла.

Делани открыл дверь в свой офис.

– Как там босс?

– Намного лучше. Он собирается уйти домой. Он хочет, чтобы вы договорились с этим Циммерманом.

– Он сможет отправиться домой, когда будет готов к этому. Это решать не мне. Чем могу быть полезен, Бутси?

Бутси вытащил из кармана пиджака длинный бежевый конверт и протянул его Делани.

– Мистер Корсо просил вам это передать.

Он развернулся, направляясь к выходу.

– Погоди минутку, Бутси.

– Ага.

– Что он сказал? Что он просил передать на словах?

Бутси улыбнулся без смеха.

– Он сказал, что если вы не возьмёте, он вас убьёт.

Он снова улыбнулся, а затем вышел через холл. Делани услышал, как за ним захлопнулась калитка. С верхнего этажа доносился журчащий голос Розы, разговаривающей с малышом. Он закрыл дверь офиса и положил конверт на зелёный бювар своего письменного стола. Некоторое время он сидел и смотрел на конверт. Затем взял канцелярский нож, чтобы его вскрыть.

Записки внутри не было. Он высыпал содержимое конверта на бювар. Там было пятьдесят стодолларовых купюр. Пять тысяч долларов наличными.

– Будь ты проклят, Эдди, – прошептал Делани.