Часть

3. To be or not to be

Это начинало надоедать. Очередной сон, очередное пробуждение. «День сурка» продолжался. Тот же час, та же дата, те же кровать и свет в глаза. Я отправился готовить кофе. Ударная доза кофеина прочистила мозги, а когда я мыл за собой чашку, раздался звонок в дверь.

Душа надеялась на чудо. Разум понимал, что чудес не бывает. Мои сны – просто сны, игра воображения.

И все же настоящие чудеса случаются, несмотря ни на что.

Не глядя в глазок, я распахнул дверь.

Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот, как неоднократно повторялось во сне, он пришел. На этот раз без ножа. Вроде бы.

И все же я знал, что он все знает. Вместо привычного пожатия руки меня встретила холодная отчужденность. Гарун не смотрел мне в глаза. «Мене, Текел, Фарес» – как на библейском пиру. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Все пройдет, и это пройдет, и очень скоро. И воздастся каждому по делам его.

– Я зайду? – Гарун продолжал глядеть мимо, будто меня не существовало, и обращался он не ко мне лично, а как бы вообще.

Я посторонился. Он разулся и прошел в комнату. Не на кухню, как принято, если пришел в гости. Вместе принимать пищу – сакральный жест. В доме врага не едят.

Я прошел за Гаруном к своей кровати, мы сели. На разные края. Между нами могла проехать машина.

– Ты слышал про Хадю? – глухо спросил Гарун.

– Да.

– От кого?

– Филька звонил.

– Кто ему рассказал?

– Говорит, что, вроде бы, Настя.

– А ей-то откуда известна правда? – Гарун скривился, будто стоматолог вырвал ему не тот зуб и теперь, наконец, взялся за больной. – Такие дикие слухи ходят… Что тебе рассказали?

– Хадю выдали замуж за кого-то, с кем давно помолвили родители. В первую брачную ночь муж ее выгнал. Она вернулась в родительский дом, ее встретил отец, а уже утром, как у вас принято, ее похоронили. Причиной смерти указаны то ли проблемы с сердцем, то ли еще что-то, что молодой девчонке не свойственно. Такая запись в медицинском свидетельстве появилась потому, что врач – родственник. Это правда?

– Насчет врача-родственника? Правда. Остальное – чушь. Впрочем, я слышал и не такое. Говорили даже, что Хадю убил я. Все знали, что свадьба расстроилась, а из-за того, что причину ни одна из сторон не объяснила, сначала пошли домыслы, потом откровенное вранье, потом нагромождения несусветной ереси…

– Хадя жива?!

– Поэтому я пришел к тебе. Не ерзай, сбиваешь. Разговор будет серьезный. На самом деле Хадя сразу рассказала о тебе родителям.

– И?!..

– Она сказала, что сделает, как они скажут. Понятно, что свадьбу требовалось срочно отменять, иначе семью ждал позор. Хадю посадили под замок, а родители отправились к семье жениха. Причину пришлось выдумать. Сказали, что Хадя встретила другого и хочет замуж именно за него.

– Ее мнение кого-то интересовало?

– За кого ты нас всех принимаешь? Не в прошлом веке живем. Несостоявшийся жених, конечно, мог настаивать, и нам пришлось бы держать слово. К счастью, он оказался порядочным человеком. Мы оговорили отступные и разошлись миром. Кстати, – Гарун отвернулся к яркому солнцу из окна и вздохнул, – машины у меня теперь нет. Деньги пошли в общий котел, на откуп.

Я больше не мог сидеть.

– Я все возмещу! – Вскочив с места, я начал бурно жестикулировать, словно забивая слова молотком. – Не сразу, конечно…

Гарун поморщился.

– Да сиди же ты, – он указал мне обратно на кровать, – я еще не все сказал. С семьей жениха вопрос кое-как утрясли, но Хадя осталась опозоренной в глазах близких. Отец действительно мог пойти на крайние меры, его сдерживала мать.

– Но почему…

– Да сядь же! Не маячь перед глазами, не даешь сосредоточиться.

Я резко сел. Кровать едва не треснула и что-то недовольно проскрипела.

– Ты понимаешь, почему Хадя твердила тебе, что у вас ничего не получится, а когда в чайхане ты заговорил со мной о желании жениться на ней, я даже не рассматривал это серьезно? У нас незыблемая традиция: женимся только на своих. Большинство браков совершаются внутри одной нации. Ели что-то не срослось, девушка может выйти за другого дагестанца или, например, чеченца или еще кого-нибудь, кого от дагестанца обычный русский на вид даже не отличит. Если дела обстоят настолько плохо, что традиционное замужество невозможно, остается единственное требование, которое никогда не нарушается. Нужно, чтобы избранник тоже был мусульманином.

– Неправда, исключения бывают!

– Правильно сказал. Исключения. В тех случаях, о которых я даже говорить не хочу. В жизни, конечно, бывает всякое, но вот ты, к примеру, отдал бы свою Машку за негра-каннибала?

– То есть, для тебя я людоед?

Впервые мне хотелось не обнять Гаруна, как и весь мир, вернувший мне Хадю, а дать в рожу.

– Я говорю о разнице в мировоззрениях. Мы с тобой можем дружить, но со стороны любому видно, насколько мы разные. И вы, и мы – все стараемся жениться на своих. Хадя должна выйти за мусульманина – это требование родственников, ничто другое не обсуждается. Вокруг нашей семьи множатся домыслы о том, почему договоренность нарушена и свадьба не состоялась. Чтобы успокоить окружающих, новое бракосочетание должно быть отпраздновано как можно быстрее. А кто захочет жениться на опозоренной? Ты не мусульманин, а среди мусульман (имею в виду по рождению, а не истинно верующих) Хадю возьмет какой-нибудь моральный урод, который не даст ей жизни за прошлые грехи. Хадя будет терпеть любые его выходки, она так воспитана. И, втихомолку избитая, она никому не расскажет о своих бедах, мужа будет ставить в пример, а тебя проклинать, как причину всех бед. В конце концов она найдет утешение в детях, и у нее все наладится, насколько это возможно.

– Я понял. Чтобы жениться на Хаде и быть принятым твоей семьей, я должен стать мусульманином.

– Мысль ты уловил точно, но «должен» – неправильное слово, насильно ислам не принимают.

– Что требуется, чтобы стать мусульманином?

– Признать при свидетелях, что нет бога кроме Аллаха и Мухаммад – пророк его.

– Я слышал, что эта фраза называется «шахада», и ее говорят по-арабски.

– Так принято, но, вообще-то, Аллаху все равно, на каком языке ты признаешь всевышнего. Допускается даже форма вопроса-ответа: «Веришь ли ты, что нет бога, кроме Аллаха? – Да. – Веришь ли ты, что Мухаммад – посланник Аллаха? – Да».

Верю ли я? А верит ли сам Гарун?

– Никогда не спрашивал, но теперь мне интересно: ты верующий?

Он отвел взгляд:

– Скажем так: я мусульманин, и для ответа на твой вопрос сказанного мной достаточно. Теперь я жду ответа от тебя.

Я завис, как компьютер, столкнувшийся с непосильной задачей. Вопрос веры – сложный и скользкий. Большинство людей – неверующие, но при этом они принадлежат к народам с определенными религиозными традициями. Гарун практически признался, что не верит в Аллаха, при этом он ярый мусульманин – с точки зрения менталитета. Не совершает намазов, не ходит в мечеть – но жизнь отдаст за соблюдение исламских традиций. Такие традиции – это его культура, они впитаны с молоком матери.

Хадя – такая же. Будь она другой, трагедии не случилось бы.

А я? Какой я?

Звук дверного звонка заставил дернуться и меня, и Гаруна.

– Кто это?

– Не знаю. Я никого не жду. Наверное, это к Машке. Если ко мне – скажу, что занят.

Я пошел в прихожую. Сейчас, когда Гарун здесь, меня обрадовало бы единственное: чтобы за дверью оказались мордовороты от Люськи-Теплицы. С другом мы решили бы эту проблему раз и навсегда. Путь в областной центр для меня вновь откроется.

Стоп. Почему именно так? То есть, с другом-беспредельщиком я крутой, а без него ничего не могу? И так будет всю жизнь? Зачем же я такой нужен – решатель проблем чужими руками, а сам ни на что не способный?

Не-е-ет, так дело не пойдет. С Люськой и Костей я договорюсь сам – пусть не столь жестко, как мог бы с помощью Гаруна, и все же сам. Я – мужчина, я должен отвечать за свои поступки, а поступать должен так, чтобы не было стыдно.

С чувством необыкновенной легкости на душе я распахнул дверь.

– Привет.

На лестничной площадке нетерпеливо перетаптывалась красиво одетая Даша. Длинные волосы ниспадали на плечи, фигуру облегало красное платье до середины бедер – короткое и броское. Все мужчины по пути к моему дому должны были, как в фильме «Матрица», оборачиваться на невероятно яркую Дашу, а проезжающие машины врезаться. Гладкие коленки сияли, остальная часть ног тоже словно бы светилась и просто-таки просилась в руки. Вспомнилось классическое: «Люблю я бешеную младость, и тесноту, и блеск, и радость, и дам обдуманный наряд, люблю их ножки, только вряд найдете вы в России целой три пары стройных женских ног…» Времена изменились, или Поэт вращался в таком кругу, где, как среди королевских семейств, все лица вытянутые, а ноги кривые. В России стройных женских ног больше, чем где бы то ни было. Даша – одно из подтверждений правила, которое в Пушкинские времена в аристократической среде было исключением.

Платье Даша выбрала красное, а этот цвет олицетворяет страсть и агрессию. Недаром ярко-красный галстук на международных переговорах считается неприличным – если, конечно, тому, кто носит, есть дело до приличий. Дальше углубляться не буду, это уже политика, а политику я люблю лишь до момента, пока она не начинает любить меня. Впрочем, поприкалываться над политиками сам Бог велел – даже в такой ситуации. Ну, или Аллах – кому какое имя ближе. Бог, если есть, то один, а мы, разные, перекраиваем Его под себя.

– Маши нет.

– Знаю. Я пришла к тебе. Маша сказала, что тебе плохо, и я подумала… Прости. Наверное, я не вовремя. Лучше я уйду.

– Не вовремя, – согласился я.

Даша продолжала стоять.

– Что-то еще? – спросил я.

– Вообще-то, да, мне нужно кое-что сказать. – На лестничной площадке Даша чувствовала себя неуютно, а в квартиру я не пускал. – Не хочу юлить и играть в глупые игры. Тебе плохо. Мне тоже плохо. Мне тоскливо и одиноко так, что хоть вешайся. Когда Маша сказала, что ты дома, что с Надей у вас не сложилось и теперь ты очень переживаешь, я решила зайти. Прости меня за все, что я тогда наговорила…

Очередное дежавю. Только одежда другая.

– Это ты прости, – перебил я, – но сейчас ты действительно пришла не вовремя.

– Ты не один?

– Нет. То есть да. В общем, нет, я не один, да.

Лицо у Даши вытянулось, как у тех особ королевских кровей, которым из-за постоянных внутрисемейных браков генетика подкузьмила.