Варвара торжественно проговорила:

– Муха Еленин прозвищем Чапа, готов ли ты в присутствии полутора десятков благородных свидетелей объявить о своей чистоте, зная, чем грозит ложь?

Я вновь попытался вырваться. Все равно, что тле спастись из лап и жвал орды муравьев. Там, где меня прижимали весом, теперь еще схватили руками, даже на грудь оперлись и облокотились для пущей надежности.

– Мы ждем ответа. Честного, искреннего, безусловного.

– Чего вы хотите?!

– Просто ответь. Ты возвращался в лоно любви?

– В каком смысле «возвращался»?

Варвара с укором покачала головой:

– Ты же как-то родился? Или ты черт, возникший на причале?

– Я родился! – почти выкрикнул я. Несмотря на общий жар, лоб покрылся испариной. – Моя мама – Елена!

Святой причал – так они называют портал, место перехода из нашего мира в этот. Молитва встречи, которую каждого заставляют зубрить с детства, гласит: «Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь. Если я встречу Падшего, я убью его». Остается напомнить, что ангелами местные считают прибывающих женщин, а Падшими или, другими словами, чертями – мужчин. Малейшего подозрения достаточно, чтобы разрушить мою конспирацию, и все пойдет прахом. Первые же встречные обязаны будут прикончить меня на месте. И даже те, кто явно симпатизирует. И они сделают это.

– Вот, – довольно кивнула Варвара, приняв мою панику за намерение сотрудничать. – Возвращался ли ты еще в какое-нибудь женское лоно?

Я стал красным на фоне насевших на меня бледных созданий, которые вцепились, как вампиры в жертву.

– Нет, – выдавило горло.

– Все слышали? – громко воскликнула Варвара. – Он сказал – нет!

– Алле хвала!

Меня сломали. Отжали, перемололи, развеяли по ветру. После выдачи секрета столь интимного, со мной можно было делать все.

– Что еще от меня хотите? – устало бросил я.

– Еще одного ответа, столь же честного и однозначного. Дарил ли ловиласку способами, состоящими или включающими комбинации лишь из трех составляющих?

Слишком заумно. Голова не работала, но край сознания понял и выдохнул за меня:

– Тоже.

– Тоже – что? – Им требовалась конкретика.

– Нет.

– Нет! – во всеуслышание повторила Варвара, вертя головой. – Нет!!

– Алле хвала! – откликнулся радостный хор.

– Все? – спросил я. – Довольны? Ты сказала, это последний вопрос.

– Вопрос – да.

– Что же еще?!

– Обычно урок завершается демонстрацией способов ловиласки по всем видам, как включающим, так и исключающим третью составляющую.

***

– Демон… – я поперхнулся, – …страцией?!

– Затем практические занятия.

– Практи… кхм. – Уши слышали, мозг не верил. – Общие, что ли?!

– Какие могут быть еще? Желающие практикуются, нежелающие совершенствуют наглядную теорию. Предмет обязаны освоить все. Можно не владеть копьем, но нельзя прожить без основополагающего – без умения дарить и принимать жизнь.

– У него тысячи жизней на пособии, – напомнила Амалия.

– Помню. – Варвара привстала на коленях. По шатру голов поползли беременные звездами трещины. Небо заглянуло в душу. Там оказалось так же пусто. – Поэтому начнем с…

Она остановилась, глубоко задумавшись и перебирая что-то в голове, лицо прыгнуло по сторонам:

– Еще один момент. За время плена рыкцари никого не принудили силой?

– К чему принудили? – моргнула Клара.

Антонина ехидно скривилась:

– А если не силой?

Решив, что Клара и сама догадается, Варвара с суровостью обернулась к возвышавшемуся над остальными крупному лицу Антонины:

– Если ты насчет меня, то здесь разговор особый, к нему еще вернемся. Итак, жду ответа, это принципиально.

Выждав с десяток секунд, она удовлетворенно кивнула.

– А до плена? – повис в сгущенном воздухе ее следующий вопрос. – Если у кого есть, что сказать, скажите сейчас. Необходима абсолютная чистота опыта.

Тишина. Стрельба взглядами. Конфузливое опускание век – не от желания скрыть, а от самой мысли, что подобное могло случиться.

– Тогда следующее: кто уже имел ловиласку без третьей составляющей?

После некоторого колебания нехотя приподнялась рука Ярославы.

– Да?! Расскажи! – набросились соседки.

Девушка отстранилась:

– Это к делу не относится.

– Ярослава права, она не в храме, чтобы отчитываться.

Тон преподавательницы не хуже шприца развеял приступ любопытства. Только после этого вздернулась и быстро упала рука Ефросиньи.

Права поговорка про тихий омут. К ней уже не проявили столь бурного внимания. Но заметку себе сделали все, еще пообсасывают косточки на досуге.

Я еще раз припомнил про себя услышанную ранее формулу, в ней фигурировали боль, болезни, дети, удовольствие. Стало предельно неуютно. Ну и допрос. Коснись такое меня – не факт, что рискнул бы признаться. Одно дело – чего-то не делать, поскольку считаю неприемлемым, и совсем другое – открыться окружающим в уже сотворенном. Оно уже произошло, и если было неправильным, то почему-то все же произошло! Ну, обстоятельства так сложились, что непредставимое почему-то оказалось допустимым. Психика – вещь странная и, честно говоря, предельно нелогичная. Нередко она взрослеет быстрее человека, не успевающего за ее прыжками. А иногда наоборот – плетется в хвосте за акселератом-инстинктом, шпыняемая за любую провинность или за то, что инстинкты для своего блага могут выставить ей в вину. И выставляют.

Вот и говорю: если даже я, старавшийся не лгать никому, особенно самому себе, не уверен, что нашел бы силы сказать правду, то как на моем месте поступил бы человек менее щепетильный? А здесь верили словам!

Впрочем, царевны – женщины, верить словам – их крест. Будем считать, что всем нам – им и мне – исключительно повезло.

– Ясно. – Варвара оглядела всех родительским взором. – Последнее. Все мы заперты детством на замочек, не разрешающий взрослости вторгнуться в непозволительное.

У меня вдруг выстрелило: замочек! В школе кладовица ничего надежнее щеколды представить не могла, а тут целый замочек. Царевны – дочки царисс, и если такие слова и понятия им не в диковинку, то меня ждет еще много удивительных открытий.

О чем это я, каких еще открытий? Мне ли жаловаться на их недостаток? Будь моя воля, все открытия позакрывал бы к чертовой бабушке. Меньше знаешь – крепче спишь! Ну почему я не понимал этого прежде?..

Корябнуло по душе: «Будь моя воля». Главная проблема. Никого в этом мире моя воля не интересует. Оттого и лежу на травке, не властный над собственным телом.

– У кого замок сломан? – вопросил строгий голос.

Снова отличилась Ярослава. В гордом одиночестве.

Нет. Медленно, багровея на глазах, к ней присоединилась… кажется, Софья – усредненно-никакая, похожая на всех, поступавшая как все. Человек без собственного мнения. Или это Анна? Не помню. Одна из них сейчас находилась в тройке выставленных часовых, в то время как вторая приподнятой рукой сообщала о себе прелюбопытнейшие подробности.

Зато Ефросинья не шелохнулась. Царевны вновь зашушукались. Я прибалдело лежал: придавленный, смирившийся, но никак не равнодушный к происходящему. Оно напрямую касалось меня. Пока в основном рук и ног – очень касалось, и все свидетельствовало, что добром это не кончится. Правда, злом предстоявшее тоже не назовешь. Чем-то не посередине (если брать два этих главных понятия), а равноудаленно от середины – как если линейку согнуть кольцом и соединить концы. Противоположности сольются в одну точку. Вот ее я сейчас и ожидал – взрывную, добро-злую, немыслимую.

– Времени прошло много, нынешнюю чистоту гарантирую, – выдала Ярослава необходимую формулу.

– И я! – быстро присовокупила Анна-или-Софья, прячась за большой спиной Антонины.

Странно, но в отличие от других стеснявшихся учениц она укрывалась не от моего противоположнополого взора, а от излишнего внимания подруг. Как же, видимо, допекли. Или как могут допечь, если такая реакция.

Ефросинья скудно вбросила:

– Я тем более.

Эта опустила лицо и прятала только взгляд. От всех. Но не от меня. На меня она глядела исподлобья, как бы спрашивая: теперь-то понял, что я уже взрослая? Понял, от чего отказался в недавнем ночном тет-а-тете? И вообще – понял?

Опершись руками о мой живот, преподавательница чуть приподнялась, поправила посадку для нашего с ней взаимного удобства и резюмировала:

– Итак, каждая из нас в присутствии остальных подтверждает свою чистоту, зная, чем грозит ложь. Принято.

– Подожди, – вновь влезла Антонина. – Ты сама не ответила ни на один из вопросов. Как с чистотой у тебя?

– Ты в пещере со старшим заигрывала! – напомнили сразу с нескольких сторон. – А перед самым освобождением уединялась!

Преподавательница медленно повернула голову сначала в одну сторону, затем в другую, и шум затих.

– Во-первых, если кто до сих пор не понял, – веско произнесла она, – я делала это ради всех, искала способ вытащить нас любым способом – о том, что придет помощь никому в голову в тот момент прийти не могло. Во-вторых, я ему сразу сказала, что если нет мужской накидки, то пусть даже не надеется. – Оправдываться Варвара не любила и сразу перешла на повышенные тона. – Поэтому чистоту гарантирую не меньше вас всех. Кстати, эту вещицу я забрала, желающие могут потом взглянуть.

– А до рыкцаря? – не унималась Антонина.

Судя по гулу, ее поддерживали многие. Живой свод надо мной зашатался, представленные в двух дюжинах красота и женственность с помощью колыхания к очевидным обнаженности и соблазнительности прибавили мою озабоченность: игнорировать случившиеся со мной чудеса организм не собирался. Взгляд скакал, как блоха на поджариваемой собаке, но сейчас его не замечали.

– А до рыкцаря, – Варвара вставила руки в боки и грозно повысила голос, – я проходила вместе с вами неоднократную проверку у врачевательницы.

Опа. Оказывается, останься я в школе еще некоторое время…

Мне стало очень нехорошо, где слову «хорошо» не место даже в плане отрицания. Словно с пляжа – в криосауну. Фантомные боли – о том, чего не случилось. Когда я был девочкой и избегал разоблачения в постели, в туалете, в купальне и на общих занятиях, о возможном врачебном осмотре даже не думалось. И лежал бы сейчас не под приятной тяжестью бывших соучениц, а под другой тяжестью где-то на кладбище. Нет, учитывая местные похоронные традиции – просто лежал, обгладываемый волками, и в новом состоянии на них было бы совершенно начхать.

Мою дрожь Варвара ощутила бедрами, но отнесла к другим причинам.

– Ко мне вопросов нет? – обратилась она к царевнам. – Тогда к вам. Красные дни ни у кого не наступили?

– Неужели бы не подмотались, – проворчал кто-то в ответ.

Снова они о своем, о девичьем. Когда же закончится эта бесконечная ночь. Звезды заглядывали сквозь кучу собравшихся в плотное кольцо голов и смеялись надо мной, мужчиной, поверженным женщинами. Они висели на мне гроздьями: гладкие, гибкие, упругие…

Мягкие.

Волнующие.

Уф. Взбудораженные мысли искали и не находили пристанища. Кровь забыла о гравитации.

Как бы я хотел сейчас отвлечься, но, закрыв глаза, чувствовал… короче, чувствовал. Открыв – видел. Ни единого шанса забыться или запереться в башне сознания. Башня взята штурмом, ворота выломаны, гарнизон взят в плен.

– Все-таки, наш Чапа – герой. Он такой терпеливый, – упавшим балконом придавил внезапный комплимент с уст Кристины.

Ее бархатные ладони потерли мою руку, бедра добавили дров в горящий домик, присоединившись к действиям рук. Царевна обескураживающе улыбнулась. Она наслаждалась взаимным пожарчиком внизу – робко, неуклюже, но неуклонно. Поймав мой взгляд, Кристина заговорщицки-интимно подмигнула, словно у нас имелись куда большие секреты. Она сделала это как можно незаметней, а могла бы совершенно открыто – все смотрели не на нее. Давно и основательно.

– Да, нам повезло. – Глаза и пальцы Варвары пробежалась по габаритам пособия. – Кстати, мы очень затянули начало урока.

Начало?!!!

Преподавательница не разделяла моего изумления:

– Зрелый мужчина терпел бы, получая удовольствие даже от самого терпения. Чапа еще молод, ему проще сбросить напряжение и позже повторить во всеоружии.

– Позже? – уцепились за слово ученицы. – Насколько позже?

– Этого не рассчитаешь. Все мужчины разные, кто-то может часто, кто-то долго. Это не хорошо и не плохо, это по-разному. Каждому – свое. Много и мало – категории противоречивые, расплывчатые. Кому-то плохо, другим в самый раз. Идеал называется достаточно.

– Пределы этого «достаточно» существуют? – всклокотал общий интерес.

Варвара на миг закатила глаза.

– Для второго раза, – сообщила она после небольшого размышления, – разным мужчинам нужно от двух минут до двух недель.

Любава любопытно подпрыгнула:

– Чапа, а тебе сколько нужно?

– Чего пристала, у него еще не было! – Большая рука Антонины усадила соседку на место.

Любава тоже была крепенькая и округло-плотненькая, но около данной соученицы – как свинка рядом с бегемотом. Всей ее силы не хватило бы сладить с одним локтем Антонины. Зато в голосе никто не ограничивал:

– Не было по-настоящему, но не первый же раз у него увеличилось!

– Не первый, – закивали многие девочки, сразу краснея.

– Бесстыдницы! – Потешаясь над общим замешательством, Варвара опрокидывала взглядом мишени лиц, как стрелок на биатлоне. – Подглядывали?!

– А что? – Антонина, тоже выдавшая себя среди прочих, попыталась оправдаться. – Давайте рассуждать логически. Мы все видели, как Чапа реагирует на нашу наготу. Уверена, так же он реагировал на Тому, а еще раньше на кого-нибудь другого. Мне кажется, во сне к нему тоже иногда заходили не полностью одетые дамы. Неужели хозяин инструмента не додумался до некоего упражнения, а додумавшись – не довел до конца? И как думаете, сколько раз он повторил это открытие, прежде чем предстал перед нами в образе идеального пособия? – Антонина даже в сидящем виде возвышалась над остальными как развесистая сосна над молодыми кипарисами. Она повела взором и выставочно-выпуклой образцово-показательной грудью в сторону морально поддерживавших ее соседок и закончила вопросом к преподавательнице: – Варвара, с какого возраста древо познания обзаводится крепким стволом?

Варвара с радостью проинформировала:

– Разово бывает у всех, даже совсем маленьких, чуть не грудных. Периодически наблюдается годов с пяти-шести.

– Со скольки?! – Феофания схватилась за голову. – Не может быть!

– Врешь! – совсем по-простому отреагировала Майя.

– Царевны не врут, – впервые вступилась за извечную соперницу Антонина.

В вопросах пола лидерство Варвары являлось непререкаемым, где-где, но в этом Антонина была ее искренним адептом.

– С темой ловиласки это никак не связано, – разъяснила самоназначенная преподавательница. – Увеличение может произойти от трения, от неудобной тесной одежды, от переполнения пузыря. К девочкам тянет только с созреванием организма вместе с ростом самого инструмента.

– Это во сколько?

– Зим в десять-двенадцать.

– Ну, это еще приемлемо. – Феофания облегченно опустила руки.

– Волосы там тоже растут с этого возраста? – решила уточнить дотошная Амалия, которую интересовало все, если не больше. – С созревания?

– Как у нас.

Амалия стала прикидывать что-то в уме, пока взгляд бездумно перебегал с моего пушистого обрамления на такие же украшения девочек. Ни одно не походило на соседнее. Представленные всей шкалой, даже шкалами, мыслимыми и немыслимыми, все разные, как люди, одинаковыми были в одном: хотели счастья. От мягкого пуха Клары до жесткого подбритого бобрика Варвары, от белого до черного, от ежистых прямых колючек до спиральных уложений и взрыва на фабрике самозаваривающихся макарон, они торчали и вились, лежали и скручивались, ветвились и кустились, сплетались и сминались. Итоги подсчетов ужаснули Амалию:

– Тогда Чапа уже несколько зим как знает ответ наш вопрос.

– Несколько – это сколько? – нетерпеливо вбросила Александра. И тут же внесла весьма трезвое замечание: – Не проще спросить у него самого?

Мой взгляд уперся в ее солнечный холмик. Словно стрелка, золотой треугольник указывал туда, где сбываются грубые подростковые мечты, и весело предлагал дружбу.

– Чапа? – оторвала меня Варвара от созерцательного гипноза.

– А?

– Только не говори, что не слышал.

Сложно покраснеть в ситуации, когда дюжина нагих наяд столько времени делают с тобой, что хотят, когда все соки вытянуты, и все краски уже вышли. А также – когда именно сейчас взор уткнут в колосящееся пшеничное поле, что совсем не поле, над оврагом, который не овраг, а руки-ноги в плену чужих рук и ног. Но я сумел.

– Да.

– Что «да», Чапа? – усиленно возвращала меня в реальность Варвара.

Не хотелось, но пришлось. Не отстанут. Это же девчонки. Мужики бы поняли, что если отлынивает, то говорить не хочет. С этими не пройдет. Такт уже в основных настройках заменен любопытством, которое сразу выставлено на максимум. В мужских настройках сочувствие человеку ведет к остановке любопытства, в женских включается только после его удовлетворения.

– Да, у меня имеется опыт обращения с… инструментом.

– Ну и? – почти за шиворот тащила Варвара. – Как долго нам ждать второго раза, если понадобится?

– Я… могу быстро. Мог. Все зависит от… В общем, зависит,. От очень многого.

– А третий? – взволнованно перебили меня. – А четвертый?

Я сглотнул, выгорая до косточек.

Меня поняли. Промолчал, но ведь не опроверг.

– О, как. – Царевны переглянулись: кто неверяще, кто радостно, кто испуганно. – Серьезно?

– Я же говорила: идеальное пособие, – распушила хвост хвастливая преподавательница.

– А пятый? Шестой? – посыпался нескончаемый ряд числительных.

– Почему в прошедшем времени? – одновременно взволновалось несколько учениц. – Почему «мог»?

– Не приходилось столько держаться, – вылепил я губами. – И… и вообще. Сегодня все совсем по-другому.

Количество окруживших лиц было вдвое меньше количества их направленных прямо в меня влекущих выпуклостей, на которых не мог не останавливаться взгляд, и совпадало с другим количеством, куда он периодически утекал. Раздражителей для организма хватало с избытком. Организм реагировал соответственно.

– Мы стараемся! – зачем-то втиснула Феофания.

– Спасибо, знаю, – угрюмо сообщил я, – чувствую.

– А что ты чувствуешь? – упало следом, словно на веревочке.

– Могу сказать одно: я чувствую. Очень.

– Вот и прекрасно, – резюмировала Варвара. – Продолжим. – Ее грудь расширилась от набранного воздуха, вырвавшись из общего снежно-белого хребта и нависнув двумя опасными скалами. – Объяснение начну сразу с четвертой составляющей. Удовольствие. Мужчина в этом плане весьма ограничен. Вот. – Указующая ладонь вновь ухватила добычу и покачала из стороны в сторону. – Только это приносит мужчине наслаждение. Сложный организм женщины, в отличие от простейшего мужского, берет и дает четвертую составляющую не столь однообразно. Этому и учит нас отработанное веками искусство ловиласки. Оно предлагает немало способов, чтобы мужья не считали себя ненужными, а мы чтоб чувствовали себя полноценно – только так ощущаются семейные узы, только так каждый понимает, что он не один, а часть чего-то большего, цельного, единого.

Ученицы согласно кивали. Еще бы. Несколько поколений с такими правилами – получите результат. Я жил в других правилах и думаю по-другому.

– Мужчинам наука доставления жене удовольствия преподается в невестории. Как сделать хорошо самой себе – доходим сами. А как правильно насладиться мужчинами и избежать проблем – для этого существуют уроки, подобные нашему. Способы ловиласки подразделяются на поверхностные и погружные. Начнем с поверхностных способов. Не рассматриваем только поверхностный грудью, который женщина иногда делает мужчине.

– Почему? – нагло встрял я.

В конце концов, раз уж участвую…

Варвара склонилась настолько резко, что по моим щекам со звоном хлобыстнуло. Теплый плен утопил в дурмане, застил глаза, зажал нос, рот, остановил и сделал ненужным дыхание.

Освобождение принесло холод и обиду. И прилетевшие слова:

– Это удовольствие исключительно для любимых мужей… и лишь за особые заслуги.

Я пошевелился:

– В мужья не напрашиваюсь, но неужели не заслужил?

Крупнотелая Антонина, у которой было чем не только погладить, но и намертво придавить, задумчиво брякнула:

– Вообще-то Чапа…

Ее тяжелый, но впервые по-настоящему добрый взгляд согрел до неприличия. Вечно сердитые, ожидающие пакости маленькие глазки встретились с моими, и вспыхнула искра единственного воспоминания, где мы не грызлись, не ссорились, а как бы даже наоборот…