Глава 1
Америка нам голову вскружила (запоздалое откровение)

Этот апрель 1989-го останется в памяти навсегда. Геннадий Алференко и его «Фонд социальных изобретений» подарили нам незабываемые 20 дней – мы, авторы и журналисты «Комсомольской правды», объездили Америку от Атлантики до Тихого океана! Наш тур назван организаторами не без оригинальности – «Мое открытие Америки». Нас разбили на группы по четыре человека и каждой предложили свой маршрут. Для нас ничего специально не придумывали. Показывали все, как оно есть. Мы жили в обычных, ничем не примечательных семьях, общались на любые темы и без оглядки на кого бы то ни было, устраивали презентации блюд национальной кухни и веселые пикники на природе, ходили по магазинам и барам, а однажды даже побывали на молодежной вечеринке и поучаствовали в настоящей морской рыбалке. Для нас это действительно стало открытием страны, необычной и во многом привлекательной.

Но все в этом подлунном мире имеет свое начало и свой конец. Мы возвращаемся домой. Самолет разбежался и взмыл в небо: прощай, солнечная Америка! Впереди заснеженная, а может, уже и слякотная Москва. В кресле рядом со мной расположился Виктор Ярошенко, месяц назад победивший на первых альтернативных выборах и ставший народным депутатом СССР. Он, как и я, как и все мы, переполнен впечатлениями, которыми спешит поделиться:

– Знаешь, я, кажется, понял, в чем сила Америки.

– И в чем же?

– В ее притягательности. Сюда хочется приехать еще раз.

– Думаю, в следующую поездку нас с тобой Алференко уже не позовет. У него наверняка очередь стоит из тех, кто еще ни разу не ездил.

– А я знаю, что надо сделать, чтоб позвал, – Ярошенко наклоняется ко мне и, понизив голос до полушепота, торжественно объявляет: – С нашей помощью Америку для себя откроет Борис Николаевич Ельцин!

– Не думаю, что ему нужен такой туризм.

– Нужен! Потому что ему важно, чтобы Америка открыла для себя Ельцина!

Идея не кажется мне осуществимой по двум соображениям. Во-первых, сомнительно, что Ельцин согласится ехать за океан по линии алференковского фонда. У него, наверняка, масса своих возможностей. А во-вторых, не факт, что он, если все же и согласится, то захочет нас с Виктором взять с собой. У него, поди, уйма помощников, которые спят и видят, как бы составить ему компанию в какой-нибудь поездке. Не то что в Америка, а хоть бы в подмосковную Коломну. Но Ярошенко настроен решительно:

– Помощников, у него, может, и уйма, но только ни одному из них пока эта идея в голову не пришла. А нам с тобой пришла! Почему бы не попробовать? Мы же ничем не рискуем! – депутат Ярошенко настроен решительно: – На днях поговорю об этом с Ельциным.

Впереди многочасовой перелет, да еще с промежуточной посадкой в Ирландии. Утомительно, зато есть время обо всем подумать. И о том, что было, и о том, что может быть. Виктор прав – в Америке хочется побывать еще раз. Но сила ее не в этом – она рождает желание действовать!

Да, все хорошее имеет обыкновение заканчиваться. Закончился и наш тур. Мы покидаем вполне благополучную страну и возвращаемся домой, где все расползается, как в истлевшем от времени лоскутном одеяле.

Спустя три года, уже работая в Кремле, мне довелось ознакомиться с хранившимися в аппарате М.С. Горбачева донесениями резидентуры советской разведки в Америке, в которых сообщалось о специальных программах, подготовленных ЦРУ, совместно с Госдепартаментом, цель которых – «организовать визиты в США как можно большего числа граждан СССР, способных оценить исторические преимущества американской модели развития, с тем, чтобы в последующем внедрять эту идею в массовое сознание». Под эти программы якобы Белый дом выделил немалые средства, а их практическая реализация была поручена специально подобранным неправительственным организациям.

Не могу и не имею возможности ни опровергать, ни подтверждать эту информацию. Все может быть. Но факт остается фактом – «Фонд социальных изобретений» Геннадия Алференко, чуть ли не ежемесячно возивший в США группы по нескольку десятков человек, финансировал свою заокеанскую программу «Мое открытие Америки» за счет пожертвований из-за океана. Иначе в ту пору и быть не могло, поскольку в Советском Союзе таких денег взять было не у кого. Даже у кооператоров, богатевших на шашлыке, самопальных джинсах-варенках и платных туалетах. Страна погрязла в болоте всеобщего безденежья. Организовать зарубежную поездку – не то что в Штаты, в соседнюю Польшу! – хотя бы одного-двух «социальных изобретателей» было серьезной проблемой. А тут – сотни человек! Да не куда-нибудь, а за океан. И не на пару дней, а почти на месяц. Но, признаться, в ту пору я меньше всего думал о том, кто и с какой целью финансирует мой вояж. Убедил себя, что это наверняка какие-то меценаты. Они, вероятно, как и я, устали от взаимного недоверия и мечтают с помощью гражданских инициатив сделать мир более комфортным для совместного проживания.

Не могу сказать, что не разглядел изъянов тамошней обыденности. Первое же утро в Нью-Йорке дало возможность убедиться, что не все тут так благостно, как кажется на первый взгляд. Организм мой еще жил по московскому времени, а потому ночь прошла без сна. Едва рассвело, спустился в холл гостиницы (это был первый и последний случай, когда нас разместили не в семьях, а в меблированных комнатах, принадлежавших какой-то ассоциации молодых христиан) и вышел на улицу. И что же увидел? Горы сваленных на тротуар коробок и мешков с мусором, в которых рылись какие-то люди, преимущественно чернокожие. Одни были явно бездомными, другие выглядели вполне благополучно.

Тогда Москва еще не знала, что такое бедность, роющаяся в помойках. Поэтому увиденное должно было произвести сильное впечатление, но не произвело. Я был буквально ошарашен парадными атрибутами здешнего благоденствия – сверкающими в лучах восходящего солнца небоскребами, припаркованными машинами, невиданного многообразия и невиданной красоты, зеркальными витринами магазинов с разложенными в них товарами. Такие не то что купить, увидеть на советском прилавке – мечта несбыточная. После нашей донельзя разоренной, погрязшей в тотальных дефицитах страны Америка произвела ошеломляющее впечатление. Совсем как в стихах поэта-эмигранта, книжку которого мне сунули в руки на одной из встреч:

Америка нам голову вскружила,

Америка нам душу веселит…

Виктор Ярошенко – человек, ценящий дружеские отношения. Поэтому время от времени звонит и рассказывает про то, как продвигаются его переговоры с Ельциным, Сухановым и Алференко. Но его «отчеты о проделанной работе» воспринимаю без особого интереса. Чувствую, мне в этой заокеанской поездке, если она, конечно, вообще состоится, едва ли доведется участвовать. Все происходит не так, как предполагалось по пути из Нью-Йорка. Тогда говорилось: «Мы встретимся… Мы предложим… Мы убедим…», сегодня слышу то же самое, но уже с местоимением «Я». А это далеко не одно и то же.

В канун Первомая в редакции «Комсомолки» оживленнее обычного. Может, это оттого, что номер сдается шестиполосным – заметок больше, а потому и дежурящих по ним авторов больше. А, может, в отделах уже начали отмечать День печати, а это предполагает дружеское застолье со 100-процентной явкой. В приемной главного редактора сталкиваюсь с социальным новатором Геннадием Алференко. Тот хватает меня за локоть и тащит в коридор, подальше от секретарских ушей.

– Слушай, я хочу, чтобы ты еще раз съездил в Америку. Правда, Ельцин с Сухановым и Ярошенко уперлись, и ни в какую! Но я делаю все возможное…

Геннадия знаю плохо и отчего-то не слишком верю в его искренность. Похоже, ему не очень хочется, чтобы от газеты, при которой существует его Фонд, в этой поездке участвовал еще кто-то, кроме него. Понять его можно, но меня заедает гордыня. Долго не решаюсь звонить Ярошенко, но все же снимаю трубку и набираю номер:

– Ну, как дела? Алференко сказал, вы уже согласовываете с Ельциным состав делегации.

– Знаешь, я ему сразу назвал твое имя…

– И что же?

– Мне кажется, Алференко с Сухановым его настраивают против тебя. Но я еще раз буду с ним говорить.

Поздно вечером мне домой звонит помощник Ельцина Лев Евгеньевич Суханов, поздравляет с наступающими праздниками, интересуется самочувствием, настроением и, как бы мимоходом, сообщает информацию, касающуюся будущей поездки в Америку:

– Я сказал шефу: Павла надо взять!

– И что же он ответил?

– Пока ничего, но после праздников я с ним еще раз поговорю, – Суханов огорченно вздыхает и произносит то, ради чего, возможно, и звонит: – Мне кажется, его против тебя твои дружки настроили.

Мне уже никуда не хочется ехать. Но мучает вопрос: отчего такая неискренность? Сразу после праздников звоню и задаю вопрос Ельцину: Борис Николаевич, мы не могли бы встретиться? Если судить по его голосу, я объявился как нельзя кстати:

– Тут ко мне Ярошенко приходил, с этим… как его?

– С Алференко?

– Да! Так вот, я им сказал: Павла надо брать! В общем, готовьтесь.

С трудом сдерживаю себя, чтобы не рассказать историю про то, как Алференко, Ярошенко и Суханов, все вместе и каждый в отдельности, «отстаивают» мою кандидатуру. Но сдерживаюсь. Она, эта история, хоть и забавная, но в моем пересказе будет выглядеть заурядной кляузой, а кляуз в своем окружении Ельцин не любит, это я уже почувствовал. Так что лучше промолчать.

…Нью-Йорк встречает несвойственным для середины сентября монотонным дождем. Кажется, огромная туча зацепилась за макушку Empire State Building и повисла над городом. Мы собрались в номере у Ельцина, чтобы обсудить предложенную институтом Esalen программу предстоящего визита. Атмосфера довольно нервозная. Ельцин крайне недоволен обилием выступлений и интервью. Но еще больше недоволен сегодняшней встречей в аэропорту:

– Почему не было никого из официальных лиц?! Для них что, понимаешь, Ельцин – не та фигура?!

Алференко пытается объяснить, что поскольку визит неофициальный, то, согласно протоколу, участие во встрече представителей Белого дома или Госдепартамента не предусмотрено. Но это вызывает еще большее раздражение:

– А что вы тут мне напланировали?! – Ельцин трясет программой. – Сплошные выступления и интервью! По десять в день!

Алференко воспринимает сказанное с беззаботной улыбкой. Вероятно, ею хочет слегка умиротворить разбушевавшегося политика. Присутствующий при разговоре и непонимающий ни слова по-русски представитель Esalen Джим Гаррисон напряженно вслушивается в интонации и ничего не может уловить, кроме того, что гость чем-то очень недоволен. Но чем?

– Что это такое?! Нашли себе, понимаешь, Аллу Пугачеву! – Ельцин швыряет программу на журнальный столик и поворачивается к скромно сидящему в сторонке Суханову: – В общем, Лев Евгеньевич, половину мероприятий исключить! Вы меня поняли?

– Конечно, Борис Николаевич. Это никуда не годится. Я еще в Москве об этом говорил, и мне было обещано…

– Ис-клю-чить!

Алференко переводит сказанное Гаррисону. Тот краснеет то ли возмущения, то ли от испуга, понять трудно, и произносит текст, который в переводе Алференко звучит, видимо, более примирительно:

– Борис Николаевич, он говорит, что ничего уже отменить нельзя, что будет очень плохой резонанс и в прессе, и в политических кругах. Люди приобрели билеты на мероприятия с вашим участием…

Ельцин не дает завершить фразу и взрывается не терпящим возражений негодованием:

– Чта-а! Вы, понимаешь, зарабатывать на Ельцине вздумали?! – он стучит ребром ладони по столику, давая понять, что дискуссия окончена. – Лев Евгеньевич, вы вместе, – шеф кивает на нас с Ярошенко, – посмотрите программу внимательно еще раз и оставьте только самое важное. Вы меня поняли?!

Ельцин встает и, не прощаясь, уходит к себе в спальню. Аудиенция окончена. Поднимаемся и идем к двери. Однако Суханов останавливает нас:

– Борис Николаевич предлагает выпить по рюмке за приезд и за начало визита. Как говорится, за успех предприятия. Нет возражений?

Возражений нет. Суханов уходит к себе в номер и через пару минут возвращается с бутылкой виски, видимо, купленной в шереметьевском фри-шопе, и с палкой советской сырокопченой колбасы, ввоз которой на территорию США категорически запрещен. Ждем Ельцина. Тот возвращается в гостиную уже во вполне благостном расположении духа, и мы рассаживаемся на диване и в креслах вокруг большого журнального столика. Вдруг оказывается, что у него в номере только два стакана для виски, пара водочных рюмок и по паре фужеров под вино и шампанское. Шеф произносит тоном знатока и ценителя:

– Виски положено пить из стаканов.

Идея позвонить на reception и попросить принести нам четыре стакана для виски отвергается: нам такая реклама ни к чему! Суханов готов еще раз сходить к себе в номер, но и у него в мини-баре, вероятно, тоже только два стакана, а нас шестеро. Значит, придется идти еще кому-то. У Виктора с утра болят ноги, и ему тяжеловато бегать туда-сюда. Алференко после столь жаркого диспута как-то неловко просить о такой услуге. Выходит, моя очередь послужить общему питейному делу. Но номер, где я живу, несколькими этажами выше, да еще и в самом дальнем от лифта конце коридора. Ельцину все это не по душе:

– Что вы, понимаешь, проблему устраиваете на пустом месте?! Два стакана Лев Евгеньевич принесет из соседнего номера, а еще два возьмите у меня в ванной комнате на полке.

Американизированный Алференко робко протестует: но они же не для того, чтобы из них пить!

– Стакан, понимаешь, он и есть стакан!

…В Америке наступило воскресенье, 10 сентября. Раннее утро, 6:30, но мы уже на ногах, потому как в 8:00 Ельцин должен быть на CBS News, в студии телепрограммы «Лицом к стране». Уже собираемся спускаться на завтрак, когда появляется Гаррисон с пачкой утренних американских газет. По его лицу можно понять, что далеко не все напечатанное в них нас порадует. Алференко бегло просматривает заметки, заранее отмеченные красным фломастером: да-а, ребята…

Можно сказать, Гаррисон подал к утреннему столу большую бочку дегтя, в которую добавили маленькую ложечку меда. Мед – несколько крупных американских изданий сообщили о приезде в США г-на Ельцина, главного оппонента советского президента Михаила Горбачева. Деготь – обилие едких заметок (правда, по большей части в газетах бульварного толка) о госте из Москвы, демагоге и популисте, а главное – человеке, склонном к регулярному и непомерному питию. В некоторых из них, в подтверждение сказанного, приводится свидетельство безымянного работника нашего отеля, поведавшего журналистам, как остановившийся у них Ельцин с помощниками пропьянствовали всю минувшую ночь – выпили несколько бутылок виски, разливая благородный напиток в туалетные пластиковые стаканчики, предназначенные для полоскания зубов.

Суханов смотрит на Алференко так, будто это они с Гаррисоном все подстроили:

– Как про стаканы стало известно, если в номер к шефу никто из обслуги не заходил?!

Алференко пожимает плечами: мол, откуда мне знать? Опытный Виктор высказывает догадку: в дорогих отелях обслуга всегда готовит номер ко сну, так что, может, кто и заходил, когда Борис Николаевич уже спал. Это предположение кажется уместным, и Лев Евгеньевич слегка успокаивается:

– Шефу ни о чем не рассказывать!

Алференко с этим согласен, но оговаривает условие: давайте из этой скверной истории сделаем правильные выводы! Возражений нет, впредь будем благоразумнее.

С этой ничего не значащей оплошности, с разливания виски в пластиковые стаканчики для полоскания зубов, началось наше заокеанское фиаско. Самое простое – все списать на пристрастие Ельцина к алкоголю. Оно, несомненно, сыграло свою роль. Но только ли оно? Было и другое – по какой-то неведомой причине выпивка всегда и всюду оказывалась у него под рукой. У кого бы мы ни гостили, там уже были осведомлены о склонности Большого Бориса к возлияниям, и общение неизменно начиналось с вопроса: мистер Ельцин, не желаете ли чего-нибудь выпить? Если это и гостеприимство, то не без коварства. Случившееся в первый вечер в нью-йоркском отеле повторилось не единожды. Всюду моделировалась ситуация порока – где-то оказывалось море спиртного, а где-то всего одна бутылка, но взять которую было равнозначно краже. Словно кто-то намерено хотел продемонстрировать Америке и миру единственное качество Ельцина – любит выпить и не в силах побороть свою порочную страсть.