Цитаты из книги «Хроники Раздолбая»

– А прикинь, Верхний Парень наблюдает за нами на таких специальных экранах, и с ним херувимы сидят, смотрят нас, как «Санта-Барбару». Валера закивал и выдал целый спектакль в лицах: – Вот поэтому я говорю – главное жить весело! А то херувимы возмутятся – скажут: «Что за дерьмо крутят? Смотреть скучно! Дайте лучше прошлый сезон, где они в Риге блядей брали». Думаю, в тот вечер херувимы к экранам прильнули – не оторвать. Верхний Парень так грозно: «Что эти безбожники устроили, уж не блядей ли выписали? А ну-ка, сейчас я их, засранцев, молнией!» А херувимы такие: «Не надо, дяденька Бог, дай досмотреть, пожалуйста! Они хоть и бесстыдники, но очень уж весело пьют-гуляют!» И мы такие – ту-ду-дум, ту-ду-дум! Валера постучал ладонью по

В этом номере кроме номенклатурных тараканов наверняка никто не живет, но тараканы вряд ли заплатят им пять рублей. Тараканы – дерьмо, живут и ни фига не платят.

У них нет агрессии, они испытывают друг к другу чувство братской любви, ими движет желание созидания и творчества. У них нет смерти, потому что каждая личность с момента рождения подключена к специальному компьютеру, который записывает чувства, мысли и опыт, чтобы в случае гибели можно было перенести эту личность в запасное тело.

– Хреново, – прокряхтел Раздолбай, разминая одеревеневшую шею. – То шея затечет, то хуй встанет. Телки ушли?

– Да, я дико хочу подловить тебя на том, за что ненавижу всех клерикалов, – согласился Мартин. – На лицемерии. – В чем лицемерие? – В попытке проповедовать и навязывать людям то, что невозможно в принципе соблюдать, и самим ни фига не исполнять этого. Человек – жестокий зверь, способный ради выгоды на все. Законы и приличия держат его в рамках, но рамки летят к черту, когда решается вопрос крупного ништяка или угрозы жизни. Таковы мы все, и я первый. Я знаю, что сдохну, как все, но не думаю об этом, потому что хочу жить в кайф. Я способен на все ради хорошего куска, который этот кайф обеспечит, и не накручиваю на себя лицемерные покрывала. Но есть другие людишки, которые меня бесят. Они хотят того же, что я, но при этом дико боятся смерти и цепляются за древнюю книжонку, которая обещает им вечную жизнь. Книжонка при этом налагает ограничения, которые никто не может выполнить и не выполняет, но на это есть номенклатурная уловка – Бог, дескать, милосердный, он простит. Что это, как не вопиющее лицемерие? – Есть люди, которые стараются жить, как там предписано, и живут. – Вот я и спрашиваю у тебя простую вещь – живешь ли так именно ты? Потому что если ты

вера – это практика. В чем практика? – спросил он. – Ходить в церковь, свечки ставить? – Свечки ставить, поклоны бить – все это, по-моему, попытки заработать себе страховку от костлявой, – ответил вместо Миши Валера. – Практика не в обрядах, а в том, чтобы избавляться от своих духовных изъянов, ориентируясь на внутренний голос, который всегда знает, как правильно поступать, – возразил Миша. – А слышать голос – не шизофрения? – подала голос Симона, решив поддержать разговор.

– Твои ощущения – это религиозный экстаз, на который в церкви все специально рассчитано, – возразил Валера. – Ладан, свечи, пение.

– Ты веришь в историю про сына Бога, родившегося от земной девы, который совершил много хороших дел, воскресил мертвого, был предан, принял мученическую смерть и вознесся? Я правильно понимаю? – Да, я в это верю. – Отлично! Правда, я говорил про Геракла. Сына бога Зевса и смертной женщины, который освободил из Аида Алкестиду, был предан своей женой, взошел на костер и вознесся на номенклатурный Олимп. Зевс и Геракл тоже были реальными персонажами? Тебе не кажется, что эти мифы собраны из одного конструктора?

а на четвертый созданы были на тверди небесной светила и звезды. Тебе не приходило в голову, что эти строчки – прямое доказательство того, что Библия писалась людьми? Будь она Божественным откровением, там как минимум говорилось бы не про небесную твердь, а про какой-нибудь «безбрежный океан небесный». Люди, не имевшие понятия об устройстве вселенной, дико удивлялись бы, как это так, но потом слетали бы в космос и сказали – да, действительно безбрежный океан

– А какой смысл? Я знаю про себя, что в такой ситуации я украду или подпишу. Это более серьезное этическое преступление, чем смотреть в чужие карты, а удерживаться от маленького зла, зная, что способен совершить большое, есть, на мой взгляд, то самое дешевое чистоплюйство, в котором я тебя упрекнул. По-моему, это самое честное отношение к себе и к жизни. Можете мной теперь номенклатурно ужасаться, я же открываю шампанское, и начинаем дикий кутеж.