Цитаты из книги «Хроники Раздолбая»

Ему казалось, что Валера относится к нему по-дружески, и на просьбу не посягать на Диану он ожидал простого товарищеского ответа: «Конечно, о чем речь!» Вместо этого Валера ехидно улыбнулся и сказал «поглядим». А что бы он сделал, если бы Раздолбай пытался залезть к нему в шлюпку? Потеснился бы, вспомнив дружбу, или врезал веслом? А сам Раздолбай, если бы сидел в такой шлюпке, смог бы ударить Валеру? Или протянул бы руку, чтобы перевернуться с ним вместе – утонуть, зато с чистой совестью?

Он использовал любую возможность, чтобы усилить расположение к себе, и, когда Мартин предложил выпить по стакану чая, чтобы «дико осадить номенклатурный хмель», вызвался этот чай организовать, несмотря на то что проводница легла спать, а вагонный титан давно погас. Ветер эйфории сорвал в пьяной раздолбайской голове все якоря, и, насобирав по вагонам деревянные вешалки, он собственноручно растопил ими титан, с хрустом ломая полированные деревяшки напротив купе с надписью «начальник поезда». Безрассудство себя оправдало – когда перепачканный сажей Раздолбай гордо принес кипяток, Валера одобрительно сказал:

быстро научился «великому искусству веселого трындежа», в

– Если рассказывать друг другу, кто в каком институте учится и кто какой фильм смотрел, это иссякнет за полчаса и станет скучно, – объяснял Валера. – Главное, уметь весело говорить ни о чем. Это как теннис: один делает смешную подачу, другой стремится отбить так, чтобы стало еще смешнее, и нагромождается веселый абсурд.

На его лице сама собой расцвела радостная улыбка, а когда поезд тронулся, счетчик жизни отсчитывал уже новые цифры.

Существование попов, которые изредка встречались на улице или в метро, Раздолбай считал необъяснимым феноменом. «Сколько лет объясняют людям, что религия – это сказка, которой цари до революции одурманивали народ, чтобы держать его в повиновении, – думал он, – и надо же, до сих пор находятся чудики, которые продолжают всерьез разыгрывать этот спектакль.

Дальше, по задумке, простыне полагалось красиво ниспасть, обнажая талию Мирей Матье и ее белоснежные ноги, но она вдруг зацепилась на уровне раздолбайского пояса и повисла на чем-то, как полотенце на вбитом в стену гвозде. Раздолбай опустил глаза, недоумевая, откуда там взялся гвоздь, а увидев, что это не гвоздь, удивился еще больше. Он мотнул бедрами, чтобы «платье» все-таки упало, и в ту же секунду его словно ударили по пояснице дубиной. Возбуждение, гудевшее высоковольтным проводом, взорвалось, как перезрелый бутон недотроги, перед глазами полыхнуло, а в следующий миг у него как будто выдернули позвоночник.

– Чего ты морду кривишь, как от уксуса? – обиделась мама. – Найдешь компанию там. Дом отдыха композиторов – интеллигентные люди приедут, не урлы какие-нибудь.

Раздолбай молчал, как мелкая шпана на допросе – рад был бы заложить подельников, но ничего про них толком не знал. О том, что когда-то придется работать, он до этой минуты не думал и думать не собирался. Работа была из области далекой «взрослой» жизни, а ему хотелось хоть куда-нибудь поступить, чтобы еще на пять лет продлить беззаботную пору ученичества, когда чувствуешь себя при деле, но всерьез ничего не делаешь. Одна досада – чтобы куда-нибудь поступить, нужно было хоть что-то выбрать, а Раздолбай даже не представлял, какие бывают институты.

Как только задачи усложнились и потребовалось напрягаться, у него словно сгорели предохранители. Везде, где требовалось усилие, умирало желание.