– Тут, совсем недалеко. – А я на Лейквью парк, – сказал Данила. Лейквью парк – это был небольшой квартал, состоящий из маленьких домиков, которые по структуре и виду напоминали строительные бытовки, только больше по размеру, это было льготное жилье для городской бедноты. Домики называются трейлеры, а люди, живущие в этих домиках, получили прозвище «трейлерный мусор», что созвучно с «бледнолицый мусор» или «красные шеи» для работяг, которые вкалывают весь день на улице, или «нигер» для черных, – я никогда не мог принять этих кличек, как бы я ни относился к данному человеку, меня коробило внутри, словно кто-то царапал гвоздем стекло, и я всегда презирал людей, которые их употребляют. Я заметил, что люди, которые стереотипно подпадают под одну из этих категорий, чаще всего употребляют эти прозвища по отношению к другим. Мы побрели от озера к улице, где была припаркована Данилина машина. Машина оказалась небольшой, частично проржавевший «Фольксваген», белого цвета, что было видно даже в темноте уличного света. Данила открыл машину обычным ключом, нырнул в машину по пояс и вынырнул с зажигалкой. Тут же прикурил от зажигалки, и было видно, что первая затяжка доставила ему несказанное блаженство. На его лице появилась довольная улыбка. – Давай еще по глоточку, – предложил Данила, доставая заветную фляжку. – Совсем почти ничего не осталось.

Он открутил крышку, чуть отпил и протянул фляжку мне. Я заколебался, не хотелось допивать последнее. – Да ладно, допивай, я обойдусь, у меня не горит, – отказался я. – Нет, давай глотни, тут всего несколько капель, так, для порядка. Я молча взял флягу и опрокинул ее в рот, оттуда вылился один крошечный глоточек. – Слушай, а давай в здешний магазин подскочим. Догонимся, – вдруг радостно предложил Данила. Я стоял под дождем на вечерней пустой улице, по которой изредка проезжали машины, выстреливая брандспойтом брызги из-под колес в окружающее пространство, тем самым нарушая ленивую монотонность падающей с неба под тяжестью собственного минимального веса воды, и все было странно, ново и непривычно. У меня в жизни пропал ритм, удары ритма сменились на равномерный поток течения, события переходили одно в другое вследствие метаморфозного изменения, поэтому движения не чувствовалось. Мой новый знакомый, распивание с ним водки из фляжки, в прежней жизни казалось просто невозможным, а сейчас это происходит в реальности, а не во сне. В моей облегченной от ненужностей жизни все воспринималось по другой шкале, Данилина искренность была настоящей. Я прочувствовал, ему не столько хотелось выпить, сколько было просто одиноко. – Ты давно здесь живешь? – поинтересовался я. – Скоро будет пять лет, – быстро ответил Данила. – Так что, в магазин подскочим? – У меня денег с собой нет, – ответил я. – Да, ерунда, у меня есть. Мы же по чуть-чуть. Возьмем по чекушке на брата и по шоколадке, и нормально. – Ну, коли ты угощаешь, то поехали, – согласился я. – Я здесь почти четыре года, а тебя раньше не встречал. – Да, я как-то ни с кем не общаюсь. По-честному, все от меня рожи воротят, я же живу в трейлер-парке, работаю на лесопилке, а все вокруг господа: кто врач, кто инженер, кто бухгалтер, кто просто где-то в офисе работает. Ты кем работаешь? – Я аспирант, диссертацию пишу в университете, – как можно скромнее ответил я. – Диссертацию по чему? – По Древней Греции. – И кем ты будешь, когда защитишься? – недоуменно спросил Данила. – Надеюсь, что преподавателем. – Ну, пока ты студент, давай выпьем, – почти серьезно сказал Данила, забираясь в машину. Мы съездили в магазин, купили по чекушке и шоколадки и вернулись к озеру, нашли столик у воды, сели на лавку, лицом к воде, опершись спинами на стол, открыли чекушки, распечатали шоколадки. – Давай, Жека, за знакомство, – произнес Данила и протянул ко мне бутылочку, чтобы чокнуться со мной.

– За знакомство, Данила, – я чокнулся бутылочкой. Мы отпили из горлышка своих чекушек. – Ты как в Вестоне оказался? – спросил Данила, прожевав шоколадку. Я коротко рассказал свою историю. – Так ты сын академика! – удивился Данила, почему-то из всего рассказа этот факт больше всего поразил его. – Да. – А я из Кемерово, автослесарь. Я машины знаю, как свои пять пальцев, я никого не знаю, кто знал бы машины лучше меня. Американцы – дебилы, машин не знают, их учат только – компьютер воткнул и все, а я могу взять палочку, к движку прислонить и прослушать клапана. Ну, неважно. Я открыл с другом автомастерскую, он занимался организацией и бухгалтерией, а я производственной частью. Большая мастерская была, как все в автосервисе, я был при всех понтах, смешно вспомнить: ондатровая шапка, на пальце гайка, значит, золотая печатка, глупости одни. Но работу мы знали четко, весь город к нам ездил на ремонт, и начальник местного КГБ, и менты, и бандюки. У меня все строго было, я был мастер, делал самые сложные вещи и смотрел, чтобы все работали быстро и хорошо. Один раз придурок один, смотрю, тянет, машина стоит разобранная, он все не чешется, я ему один раз сказал, а он: мол, все нормально будет, я знаю все. Хорошо, смотрю, дело не движется, я ему опять, а он опять тоже самое. Ладно, думаю, поглядим. Потом вижу, время подходит, уже скоро клиент придет, а движок разобран, конь там не валялся. Я его за хобот взял, отвел в сторонку, и так легонько как дал ему по бороде, а я кандидат в мастера по боксу, и говорю, чтобы к завтрашнему вечеру все было готово. Он на следующий день, сволочь, не пришел. Пришлось все самому доделывать.

Все шло хорошо, работы было выше крыши, деньги текли рекой. С женой у меня тогда отношения разладились, она сама по себе, а я сам по себе. Баб было море. Я особенно не пил, пить с работой некогда, но баб любил. Тогда же встретил и мою теперешнюю, она моложе меня на пятнадцать лет. Так вот, все было хорошо, наехали на нас, и крыша у нас была, но там у бандюков, похоже, свои разборки начались. Один раз пришли к нам двое, я одному как дал по бороде, он с копыт свалился, в полную отключку, я его дружку сказал: «Ты, давай, забирай своего другана, а то сейчас тебе тоже по бороде въеду, и тогда уже вывозить вас буду я сам. А куда я вас вывезу, там вы сами себя не найдете». Они свалили. И вот однажды, возвращаюсь домой, уже поздно, чуть под банкой, но немного, так, чуть-чуть, вышел из такси, иду к дому, вдруг из темноты выскакивает человек, прям передо мной, вижу, у него что-то в руке, и он на меня направляет, я только и успел чуть отклониться, только помню, яркая вспышка, и такая адская боль вдруг, и все, сознание потерял.

– Ты видел, кто это был? – спросил я, увлеченный рассказом Данилы.

– Нет. Темно было, и все так быстро произошло, что рассмотреть ничего не успел. Очнулся в луже крови, боль такая, что терпенья нет. Я пополз к дому, там меня кто-то заметил, скорую вызвали, отвезли в больницу. Там кровь переливали, две недели лежал без сознания, бинтами к кровати привязанный. Потом потихонечку в себя пришел. Стреляли мне в лицо из обреза дробью, но промахнулись, а то бы мне голову снесло, но в лице дробинок куча, плечо повредили, сустав до сих пор плохо работает, и ухо оглохло, а так все ничего, живой остался. – Повезло тебе, или среагировать успел, – отозвался я, пораженной всей историей. Теперь было ясно, что на лице у Данилы были не оспинки, а мелкие рубцы от дробинок. – Повезло. Поэтому я решил судьбу больше не испытывать и уехал в Америку, как турист, а здесь убежища попросил. – Дали? – Я им показал им свой рентген рожи, там столько дроби, как звезд на небе, – мне сразу убежище дали.

– Ты так и не узнал, кто в тебя стрелял? – Нет. Мне сказали, чтобы я не волновался, что разберутся. Не знаю, разобрались – не разобрались, но я решил уехать. Я помню, сидели с моим другом, с кем мы мастерскую держали, выпивали перед моим отъездом, перед нами журнальный столик, заваленный деньгами, просто гора денег. Мне друг говорит: «Ну, куда ты от этого едешь? Посмотри, сколько денег, где ты еще столько заработаешь?» Я ему тогда сказал, что второй выстрел в лицо я уже не выдержу. – Если он уговаривал остаться, значит, он не мог это организовать. Знаешь, бывает, что люди хотят быть единоличными хозяевами бизнеса. Я не хочу обидеть твоего друга, просто так, со стороны, рассматриваю разные варианты, – осторожно заключил я. – Если честно, я сам думал об этом, просто, исходя из того, что друзья проверяются не в беде, – в беде многие помогут, – а тогда, когда деньги начинают делить. Тут все и начинается, и дружба забывается. Но я не думаю, что это он, я Кормуху с детства знаю, мы вместе много всего прошли, да и потом через полтора года после моего отъезда его самого убили. Нашли на улице с пробитой головой. Так что если бы я не уехал, то меня либо бы убили, либо бы посадили. А здесь я живу хрен знает в чем, работаю на этой гребаной лесопилке, чтоб она сгорела, но зато жив, близнецы родились. Я потом свою бабу, Илону, выписал, мы здесь поженились, и у меня на старости лет близнецы родились: Антони и Айрин. Жизнь идет. – Хороший тост. Давай, за жизнь. Пусть идет, – предложил я.

– Будем живы и здоровы! – откликнулся Данила. Моя жизнь казалась серой и неприглядной по сравнению с Данилиной, он в армии служил в хоккейной команде СКА, то есть профессионально играл в хоккей, был автогонщиком, постоянно дрался с кем-то, потому что «терпеть не мог, когда кого-то обижают или какая несправедливость».

– Как в таком возрасте с близнецами справился, когда они груднички были, – поинтересовался я, – говорят, с возрастом тяжелее не спать? – Мне утром на работу, а Илонка дома с ними; они, когда ночью начинали плакать, то я поворачивался в кровати, ложился на подушку здоровым ухом, и все тихо. – Логично. Передо мной промелькнули обрывки чьей-то жизни, которая все время шла по другому направлению, чем моя линия жизни, и мы вряд ли бы пересеклись дома, мы совсем разные, и тем не менее, мы сидим попиваем водочку, закусываем шоколадками, и я чувствую, что нас что-то связывает. Мы молча смотрели в темноту над озером, озера видно не было, но было слышно, как оно плещется у берега, я представил невидимое озеро по воспоминаниям дня, его сейчас темную, невидимую поверхность, и вдруг представил его темную глубину, которая еще темней, чем поверхность, и в этой глубине, тихо плывущую в невесомости воды, рыбу. Я чуть тряхнул головой, чтобы сбросить видение. – Данила, остался совсем глоточек, на последний тост, у меня есть один тост, я потом тебе расскажу, откуда он взялся. За окончание гражданской войны! – я поднял свою чекушку. – Как скажешь, Жека, – он как-то запросто с самого начала стал называть меня Жекой: – за окончание гражданской войны. Мы выпили все, что оставалось в наших бутылочках. – Жека, причем здесь гражданская война? – спросил Данила. – Вот это я тебе скажу в следующий раз, – ответил я. Давай обменяемся телефонами, созвонимся, может, на выходных, или когда получится, встретимся, выпивка за мной, я должник. А то неудобно получается. – Да о чем ты говоришь! Какой должник? – всплеснулся Данила. – Это ерунда, хорошо посидели, познакомились. Слушай, а может еще в магазин сгоняем, ведь совсем близко, деньги у меня есть, – вдруг загорелся Данила, было видно ему не хотелось меня отпускать. – Нет, на сегодня хватит. Завтра на работу, время уже позднее, давай созвонимся, встретимся, посидим потреплемся, я тебе расскажу про тост. Мы обменялись телефонами и разошлись. Я, подвыпивший, брел домой по сырому, безлюдному городу, и в моих мыслях опять появилась рыба в темной глубине озера. Данила оказался преданный друг, но переносить его в больших количествах было тяжело.

Прошло пару месяцев, подходил мой день рождения, – это должен был быть первый день рождения, который я должен был отмечать один, в Москве было достаточно друзей, которых я приглашал, и мама всегда устраивала праздник дома, здесь Катя собирала, как оказалась, своих друзей на мой день рождения, но во всяком случае были люди. Сейчас же я жил в одиночестве, два человека, с которыми я общался, не знали друг друга, и я плохо представлял их вместе, отмечать день рождения с каждым по отдельности было неинтересно, терялось ощущения праздника, и только усиливало чувство одиночества, легче было просто не отмечать день рождения вообще. Я обмолвился об этом Боре, Боря не согласился со мной и сказал, что отмечать нужно, и что если мы соберемся втроем, где-нибудь в парке, пожарим шашлыки, выпьем, и если сибирский человек не начнет буйствовать и не отмудохает нас, то день рождения можно будет считать удавшимся, а если все закончится дракой и скандалом, то это будет памятный день рождения, – будет что вспомнить. Боря вызвался принести водку в качестве подарка, Данила, узнав о дне рождения, неимоверно возбудился и сказал, что в качестве подарка сделает шашлыки. Я сказал ему о Боре, что нас будет трое, если он хочет, то может прийти с женой, хотя в душе я надеялся, что он этого не сделает, я познакомился с ней, и желания продолжать с ней общаться совсем не было. Данила, без малейшей паузы, отверг вариант с женой: «У нее свои планы, там со своими бабами-соседками. Мы собираемся одни мужики», – заключил он. Я обеспечивал место в парке, жаровню под навесом надо было бронировать через офис, закуску, запивку, стаканы, бумажные тарелки, и, может быть, вилки. В назначенный день, в самый мой день рождения, который пришелся на вторник, то есть народу в парке вообще не было, мы собрались у нашей жаровни, которая стояла внутри открытой беседки рядом с деревянным столом. Я представил Борю и Данилу друг другу, они пожали друг другу руки, и Данила с невозмутимым видом, но с присущим ему напором, принялся за дело: угли, которые я купил в магазине, для жарки шашлыка не годились, «потому что они пропитаны всяким говном, чтобы лучше горели, поэтому он привез настоящие дрова, и угли для шашлыка – это самое главное, ветра нет и это хорошо, разжигать легче, воду он привез из родника в горах, он там всегда набирает воду для питья». И вдруг среди этой кипучей деятельности он остановился, повернулся к Боре и сказал совсем просто, как будто знал Борю всю свою жизнь: «Борисыч, ты на водке, давай открывай, пока суть да дело, надо за именинника по чуть-чуть, да и за знакомство». Боря сдержал смех, и абсолютно серьезно сказал: «Нет вопросов. Какие могут быть проблемы?» И начал открывать здоровенную бутылку «Серого гуся». Я скоропостижно открыл металлическую банку с икрой, открывал целлофановый мешочек с русским, точнее литовским, хлебом, салями, и грибочки, все приобретенное в русском магазине по случаю праздника.

Мы стояли с поднятыми хрустальными рюмками вокруг стола с закуской и с бутылкой водки, с высоты которой над всем столом парили в свободном полете гуси на этикетке. Рядом потрескивали щепки, все больше погружаясь в разгорающийся огонь костра.

– За окончание гражданской войны, – произнес тост Боря. – Сейчас же день рождения, – удивился Данила. – Это не имеет значения, – отозвался я, – он всегда первый, это как за родителей.

– Хорошо, за окончание гражданской войны, – отозвался Данила. Мы чокнулись и дружно выпили. Данила кинулся опять к огню, начал подкладывать дрова, потом принес маринованные шашлыки, две кастрюли. – Это свиные, а это говяжье, для тебя, Борисыч. Сам мариновал, специальный засол. – А ты что, свиных мне не дашь? – с тихой зловредной усмешкой спросил Боря.

Я понял, что Данила сам вошел в эту ситуацию, а Боря, конечно же, не мог пройти мимо, чтобы не повеселиться. Данила опешил. – Да, ну как же, да ради бога, ешь сколько хочешь. Я просто думал, ты не ешь свинину, пожалуйста, сколько хочешь. Я же подумал, что, а вдруг он не ест свинину, а свиные шашлыки самые вкусные, то что тогда делать, – оправдывался растерянный Данила. – Данила-мастер, свиные шашлыки самые вкусные после бараньих, – смеясь, сказал Борис, – я ем все, а пью только водку. Давай, по второй, за именинника, – предложил Борис, и разлил всем по рюмкам.

Мы выпили, и тепло холодного спирта водки растопило последний лед непонимания после знакомства. Данила положил в разгоревшийся огонь привезенные им дрова, и мы расселись вокруг стола, у нас было время поболтать, пока дрова превращались в угли для шашлыка.

– Слушай, Данила, Женька сказал, что в машинах хорошо разбираешься. У меня рулевое колесо вибрирует, недавно стало. Мне сказали, что надо все рулевое управление менять надо, а мне что-то не верится. Лажа какая-то.

– И правильно не верится, чем быстрее скорость, тем хуже вибрирует? – Да, точно, – подтвердил Боря. – Это просто, это колеса. Нужно сделать алайнмент. Жулики эти твои мастера. Иди к другим, и скажи им просто, что руль вибрирует, надо сделать алайнмент, – уверено сказал Данила. – Понял, – обрадовался Боря. – Кругом одни жулики, никому верить нельзя. – Либо жулики, либо жлобы, – я тут намедни заехал домой к своему хозяину, у него своя лесопилка, денег немерено, а дома ходит в старых носках: у них пятка протерлась, так он их перевернул дырявой пяткой вперед и так ходит. Ну, что за жлоб! И платит так же. Надоел он мне, я ему на все руки мастер, и там починю, и здесь, и на машинах лес пилю, все делаю, а он мне платит копейки. Уйду я от него в дальнобойщики, там и платят лучше, и страну посмотрю, а то сижу на его вонючей лесопилке и ничего не вижу, а он из меня все соки выжимает, платить нормально не хочет. – А революцию устроить не думал? – спросил Боря. – Какую революцию? – не понял Данила. – Социалистическую, – как ни в чем не бывало ответил Боря. – Борисыч, я не пойму, когда ты шутишь, а когда серьезно говоришь. Одну страну в жопу загнали, теперь другую загнать, что ли? И потом, я свою порцию дроби получил – с меня хватит. – Революция в России была построена на зависти, – начал развивать мысль Боря. – Так, – вмешался я, – надо повторить тост «За окончание гражданской войны».

Я разлил по рюмкам. – Я не коммунист и не большевик, но я марксист, – вполне серьезно продолжил Боря. – За окончание гражданской войны, – поднял я рюмку. Все согласились и выпили. – Люди поделены на классы. На бедных и… – Боря сделал паузу, как бы спрашивая продолжения у Данилы. – И богатых? – неуверенно ответил Данила.

– Нет, Данила. И очень-очень богатых, богатых настолько, что у них больше денег, чем в бюджете отдельных государств. Маленькая группка людей владеет основными богатствами планеты. В чем разница между человеком, живущем в трейлере, и человеком, живущем в доме за полмиллиона или семьсот тысяч баксов? В чем? – В чем? – все больше недоумевая, отозвался Данила. Я входил в такое же недоумение, как и Данила. – Да ни в чем, – спокойно ответил Боря, жуя бутерброд с икрой. – Подавляющее большинство людей, живущих в этих дорогих домах, живут в них, выплачивая ссуду банку. У кого-то своя небольшая компания, кто-то работает начальником в большой компании, но вот обстоятельства изменились, экономика упала, дела пошли в жопу, и вот ссуду банку платить нечем, дом не продается, и все, банкротство! И человек переезжает в трейлер. И вот два соседа: один живет в трейлере всю свою жизнь, а другой переехал туда из большого дома. Кто будет злее? Кстати, революцию в России делали те, кто жил в трейлерах, против тех, кто жил в больших домах, мотивированные обычной человеческой завистью. Внутри одного класса. Ну убрали анахронизм монархии, она и так бы отмерла, как в Англии. Пропасть между очень-очень-очень богатыми и всеми остальными всю глубже и глубже, вся эта глобализация, отмена пошлинных границ, позволяет супербогатым делать деньги, которые сто лет назад и не снились их предкам.