В терапии наша задача состоит в том, чтобы провести клиента по циклу контакта. Мы изначально спрашиваем его об ощущениях; затем о том, с чем они связаны в данной ситуации; затем о том, что можно с этим сделать; а затем просим его поразмышлять над тем, что произошло. Например, мы можем заметить, что клиент испытывает тревогу при общении с нами, но не говорит об этом, а начинает увиливать и заискивать. Тогда мы можем спросить, что он чувствует в теле, и он нам наверняка признается в своем напряжении. Дополнительными вопросами мы поможем ему осознать, что это напряжение связано с волнением перед нами и конкретизировать чего именно он боится. Например, если он боится нашей оценки, мы можем предложить ему встретиться с этой оценкой (то есть разрешить конфликт напрямую, а не используя заискивание).

Говоря все это, мы пока не упомянули один важнейший факт, который состоит в том, что человек, будучи открытой системой, не способен самостоятельно поддерживать собственные показатели деятельности организма, ему для этого всегда необходимо вступать в контакт со средой. Именно в среде мы находим ресурсы для нашей жизнедеятельности, и именно от равновесия со средой и способности адаптации к ней зависит то, насколько мы в целом будем счастливы.

При этом в гештальт-терапии мы говорим не просто о внешней среде, а о поле, в котором мы находимся. Теория поля – это достаточно значимый аспект для гештальт-терапии, который часто имеет несколько трактовок в зависимости от того, у кого вы проходите обучения. Кто-то рассматривает идею поля в философско-экзистенциальном ключе, а кто-то заявляет, что «чувствует поле», ссылаясь на свои экстрасенсорные способности. Понятно, что последних мы брать в расчет не будем и позволим им и дальше витать в облаках, читая мысли других людей и заглядывая в пространства разных вселенных. Мы же остановимся на той теории поля, которая берет свое начало именно в гештальтпсихологии – на теории поля Курта Левина.

Если вкратце изложить данную теорию, то она состоит в том, что любой организм находится в поле, состоящем из различных объектов, которые имеют различную валентность. Проще говоря, те объекты, которые нас окружают, имеют для нас различную степень привлекательности, в зависимости от наших текущих потребностей, опыта и возможностей, а некоторые объекты вообще вызывают у нас отторжение (имеют отрицательную валентность). Таким образом все наше поведение в среде описывается через функцию от характеристик нашей личности и объектов внешней среды. Например, давайте представим, что перед вами лежит два объекта: яблоко и ваш мобильный телефон. Если в данный момент вы голодны, то вас намного сильнее будет привлекать яблоко, чем мобильный телефон; именно он будет иметь положительную валентность. Однако, как только вы поедите и вам станет скучно, яблоко изменит свою валентность, либо вообще перестанет присутствовать в вашем поле, а вот телефон приобретет положительный заряд и начнет привлекать вас к себе.

Здесь важно упомянуть два значимых аспекта.

Во-первых, как мы сказали выше, объект может просто не присутствовать в вашем поле, но присутствовать в реальности. Это связано с тем, что под полем мы подразумеваем не реальную окружающую среду саму по себе, а наполненность нашего сознания. Действительно мы можем говорить о том, что что-то присутствует в вашем поле лишь тогда, когда оно имеется в вашем сознании. Наличие же объекта в сознании определяется разными причинами, основной из которых является ваше внимание, которое в свою очередь опять же определяется потребностями, а также знаниями и опытом. Например, если я не голоден, то я в принципе не буду обращать внимание на яблоко, лежащее на столе (если, конечно, оно не удовлетворяет еще каких-то моих потребностей, например эстетических), таким образом оно перестанет для меня существовать.

В этом и кроется суть концепции бессознательного в гештальт-терапии. Для нас не существует определенного вместилища знаний, как это признается, например в психоанализе, но бессознательное для нас – это скорее слепое пятно, куда индивид не направляет свое внимание в чем и помогает ему терапевт в процессе психотерапии. Именно поэтому мы, в отличии от представителей КПТ, не стремимся к тому, чтобы сформировать у человека по окончанию терапии навыки самостоятельной работы с самим собой (мы, конечно, это делаем, но лишь отчасти), потому что, с одной стороны, с проблемой можно работать лишь тогда, когда ты о ней знаешь, а, с другой стороны, невозможно изучать систему, находясь внутри нее, а потому индивиду для продвижения в собственном осознании требуется внешний наблюдатель, т.е. терапевт. Это правило безусловно имеет исключения, потому что, работая на симптоматическом уровне, как мы это делаем в ИКГТ, мы действительно можем давать достаточно большое количество упражнений и практик, но сами практики в большей мере служат для снижения интенсивности симптома, нежели для разрешения базового конфликта. Но мы отклонились от темы…

Во-вторых, поле, в котором мы находимся является полем сознания, а это значит, что в него могут входить не только объекты внешней среды, но и среды внутренней. В качестве таких объектов выступает все, что можем попасть в наше сознание, т.е. мысли, эмоции, ощущения, представления, воспоминания. И, как и с внешними объектами, внутренние также имеют определенную валентность, и мы также можем с ними взаимодействовать. Например, мы можем по-разному относится к собственным чувствам (принимать, осуждать, избегать), можем пытаться отказаться от собственных воспоминаний и порицать себя за собственные мысли.

Каждый из объектов в поле имеет определенную валентность, т.е. энергетический заряд, но что это за заряд? По сути, это наше возбуждение, которое обычно выступает в виде различных эмоций. Если вы видите злую собаку (объект с отрицательной валентностью), то вы начнете испытывать страх и все связанные с ним физические проявления, которые будут сохраняться у вас до того момента, пока вы не избавитесь от собаки, либо убежав от нее, либо побив (или до момента, пока она вас не съест). Таким образом напряжение побуждает вас на определенное взаимодействие с объектом. Но что происходит, если в вашем поле существует несколько объектов с одинаковой валентностью (выбрать этого любовника или другого), или же объект имеет амбивалентный окрас («этот человек абьюзер, но я его очень люблю»). В этот момент мы начинаем говорить о внутреннем конфликте, который состоит в наличии противоречивых стремлений. При этом важно не само по себе наличие внутреннего конфликта, а то, что человек стремиться его избежать определенным образом – используя механизмы защиты психики или, в случае гештальт-терапии, механизмы прерывания контакта.

Представим себе мужчину, который ненавидит свою тещу за то, что она постоянно говорит ему о неправильно выполненной работе по дому. Понятно, что теща представляет из себя объект с негативным зарядом, создавая внутренний конфликт, который можно было бы разрешить путем прямого высказывания своего нежелания присутствия тещи в семейном доме, однако наш молодой человек почему-то этого не делает. Он может не делать этого, например потому, что считает, что подобное высказывание может привести к уходу от него его жены. Таким образом мы наблюдаем внутренний конфликт из двух объектов: тещи и жены, разрешить который наш индивид неспособен. Что же ему тогда делать в такой безвыходной ситуации… Ему не остается ничего иного, как искать какой-то третий способ реагирования, который в нашей случае и будет проявляться как механизм прерывания контакта, а часто и как непосредственно заявленный симптом. Например, клиент может сделать вид, что ничего не происходит, но при этом страдать от происходящего (это механизм слияния первого типа, который выражается в отрицании части своего опыта); он может заявить, что это именно теща его ненавидит, а вот он то все для нее делает, чтобы сохранить их счастливую семью (это механизм проекции, который состоит в переносе ответственности за гнев на тещу); он может сказать, что теща – пожилой человек, а с пожилыми людьми так нельзя поступать (это механизм интроекции, который состоит в оправдании своего страха перед уходом жены, за счет социальных норм); он может начать отлынивать от работы по дому, ссылаясь на другие свои дела (это механизм дефлексии, который состоит в отвлечении от значимого конфликта); он может впасть в депрессию и начать болеть лишь бы не выполнять дела по дому (ретрофлексия, которая состоит в перенаправлении агрессивного импульса на самого себя вместо обращения к объекту конфликта); он может в принципе закрыться от тещи, смотря на нее свысока и считая, что с ней бесполезно разговаривать (это эготизм, проявляющийся в закрытие границ, и возможно он является одним из наиболее адекватных вариантов взаимодействия с данной тещей); он может пытаться угодить теще, ожидая от нее ответного шага (профлексия – стремление угождать другим с целью удовлетворить свои собственные потребности за счет них); он может заявить, что он согласен с тещей, а у нас просить повысить его самооценку (это механизм слияния второго типа, который состоит в том, что клиенту проще подстроить свое поведение под тещу, чем спорить с ней); наконец, он может обесценить всю проблему и сказать нам «это все не важно, я же хочу с самооценкой работать, а не с тещей» (обесценивание).

Этот пример был достаточно утрирован, так как обычно каждое прерывание может подразумевать и свой тип конфликта. Чаще всего клиент приходит с симптомом, скрывая свой конфликт, а наша задача понять и разрешить его. Например, клиент может прийти к нам с ОКР и просить нас об избавлении от навязчивых мыслей и действий, однако, расспросив его, мы можем заметить, что перепроверки он устраивает из-за своего чувства вины перед папой, который ругал его за то, что он все делает не так. Клиент может прийти с суицидальными мыслями и самоповреждением, хотя на самом деле такое поведение является для него единственным способом выразить агрессию, изначально направленную на его родителей. Клиент может прокрастинировать и не приступать к написаю главной книги его жизни, а мы по его мнению должны будем «дать ему инструменты от прокрастинации» и наладить его тайм-менеджмент, хотя на самом деле единственная причина, по которой он не приступает к написанию книги – это то, что его отец сам когда-то был писателем, и если клиент начнет писать, то будет чувствовать, что таким образом он превращается в своего ненавистного отца, который никогда не уделял ему внимание. И здесь мы снова встречаемся с необходимостью осознавания, ведь, если наш клиент не осознает суть базового конфликта, он не сможет его разрешить, а все что у него получится сделать с его симптомом – это, либо подавить его временно, либо скомпенсировать другим симптомом.

Таким образом к этому моменту вы уже должны были понять, что такое контакт и почему он так важен в гештальт-терапии. Каждый раз, взаимодействую со средой в попытке удовлетворить свои потребности, мы входим с ней в контакт. Если этот контакт адаптивен по отношению к среде, то человек способен адекватно функционировать и в целом быть удовлетворенным собственной жизнью. Если же контакт со средой прерывается, то индивид теряет возможность удовлетворения потребности, а напряжение, связанное с этой потребностью, он разряжает в другой сфере жизни. Отсюда мы предполагаем, что восстановление адаптивного контакта со средой (прямое разрешение конфликта) способно привести к отказу от неадекватных способов разрядки напряжения, т.е. к отказу от симптома.

Сегодня очень часто говорят о том, что идеи гештальта заимствуются в иных направлениях, типа когнитивно-поведенческой терапии третьей волны, вплоть до полной преемственности принципов и техник. Например, практически вся модель гексафлекса из терапии принятия и ответственности состоит из базовых положений гештальта, точно также как и идея осознавания в mindfulness-терапии также заимствована из гештальт-терапии. Однако, вопреки всем, кто заявляет о «продаже старого в новой упаковке», мы все же остановимся на той мысли, что это не так, так как методы третьей волны КПТ все еще остаются симптом-ориентированными, в то время как гештальт-терапия направлена на работу с причинами проблемы и на коррекцию контакта человека со средой.

Отсюда встает вопрос о том, чем отличается адаптивный контакт от неадаптивного и каков его механизм. Механизм этот в гештальте носит название творческого приспособления. По сути, творческое приспособление – это способность организма спонтанно реагировать на ситуацию, находясь «здесь и сейчас», которая отлична от ригидных форм реагирования, основанных на подмене текущего опыта прошлыми воспоминаниями, неадекватными текущими восприятиями или тревожными представлениями о будущем. И это является базовой моделью здоровья и болезни для всех видов глубинных и психодинамических психотерапий, которые практически всегда рассматривают в качестве причин психических расстройств застарелые паттерны реагирования, сформированные когда-то раннее, но теряющие смысл в текущей ситуации, будь то психотравмы из регрессивной гипнотерапии, когнитивные схемы из схема-терапии, защитные механизмы из психоанализа или же заученный дезадаптивный рефлекс из поведенческой терапии. По сути, болезнь человека во всей психологической психотерапии выступает как закрепленная форма поведения, которая была адаптивной в прошлом, но является болезненной в изменившихся условиях жизни. Здоровое же поведение характеризуется способностью спонтанно реагировать на текущую ситуацию, учитывая актуальный контекст и собственные ресурсы.

Здесь стоит чуть больше уделить места концепции «здесь и сейчас» в творческом приспособление, поскольку многие люди часто воспринимают ее превратно, в стиле того, что человек «должен жить сегодняшним днем и ни в чем себе не отказывать». Это абсолютно превратное понимание данного принципа, не отражающее реальность, а чтобы разобраться в том, что же означает принцип «здесь и сейчас» снова вернемся к написанному выше.

Творческое приспособление предполагает опору на прошлый опыт, в то время как ригидные невротические формы реагирования предполагают подмену текущей реакции прошлым опытом. Вот простой пример: при творческом приспособлении, мужчина, который знакомиться с новой девушкой может заметить, что та в определенных своих формах поведения похожа на его прошлую девушку, которая вела себя с ним неподобающе. Опираясь на данный опыт, он решает проверить верна ли его гипотеза и наблюдает за девушкой определенное время, и оказывается, что она действительно начинает вести себя несоответствующим образом, в результате чего он от нее уходит. И мы специально привели именно такой пример, чтобы продемонстрировать, что творческое приспособление не всегда ведет к позитивному исходу, но оно ведет к исходу более адаптивному в данных условиях. А вот другой мужчина замечает, что его новая девушка накрасилась также как предыдущая, в итоге он решает, что лучше сразу ее бросить, не дожидаясь «подвоха» и уходит от нее, в то время как, если бы он остался с этой девушкой, она бы вполне могла сделать его счастливым до конца его дней.

В этом и состоит принципиальное отличие здорового и невротического поведения. В первом случае мы опираемся на свой опыт, учитываем его при принятии новых решений. В втором случае мы начинаем автоматически реагировать прошлыми паттернами поведения, не осмысляя его и не соотнося происходящее с реальностью, что связано еще и с тем, что постепенно содержание этого опыта вытесняется (например, мужчина боится напрямую говорить со своим начальником, лишь потому что тот похож на его отца, который наказывал его в детстве, но сейчас он уже этого не помнит, осознавая лишь собственный страх и пытаясь рационализировать его автоматическими мыслями, которые с таким успехом разбирают специалисты из КПТ).