Цитаты из книги «Ночная трава»

у нас есть дороги, чтобы сбежать в будущее.

Нужно всегда посылать сигналы в будущее, вдруг пригодится.

Я умел выслушивать людей. И даже когда совершенно не понимал, о чем мне говорят, продолжал смотреть на собеседника проницательным взглядом, так что тот был уверен, что нашел во мне внимательнейшего слушателя.

«В сущности, никто никогда не ведет двойной игры».

— Он так и сказал: «в грязную историю»? Данни смотрела на меня, нахмурив брови. Казалось, она не понимает, о чем речь. Студенты, окружив нас, заиграли на инструментах, что-то выкрикивая. Я

«Странные посетители были сегодня в этом “Шестьдесят шесть”, — сказал я ей.

К тому же когда кто-то тебе дорог, невольно принимаешь все близко к сердцу и только напрасно переживаешь по малейшему поводу...

Все было, действительно было. Порой я замечаю, как говорю это посреди улицы, — но голос мой будто звучит со стороны. Звучит тускло, бесцветно. Всплывают имена, лица, отдельные черты. И не с кем поговорить об этом. Должно быть, еще живы два-три свидетеля тех событий, но и они, верно, давно все позабыли. Поэтому начинаешь думать, что их никогда не существовало. Но все и вправду было. И доказательством тому — черный блокнот для заметок, исписанный моей рукой. Когда идешь сквозь туман, ищешь твердую почву — потому я сверяю со словарем каждое важное слово: «Заметка — короткое указание, чтобы позднее напомнить о чем-либо». Листы блокнота пестрят именами, телефонами, датами встреч и прочими записями, из которых часть — возможно, даже литературного толка. Но как назвать их? Дневник? Очерки-воспоминания? Среди прочего около сотни объявлений, переписанных из газет. Потерянные щенки. Меблированные комнаты. Вакансии и работники. Гадалки. Некоторые отдаются в памяти громче других. Особенно когда вокруг — тишина. Телефон уже давно молчит. И никто не стукнет в дверь. Должно быть, все решили, что я умер. Так сидишь один, напрягая внутренний слух, точно ловишь слабые звуки морзянки, которые шлет издалека неведомый собеседник. Часть их смешалась и смолкла навсегда — как ни старайся, уже не услышишь. Но отдельные имена вдруг проступают в тишине — и на белых листах блокнота. Данни, Поль Шастанье, Агхамури, Дювельц, Жерар Марсиано, «Жорж», отель «Юник», улица Монпарнас… Помню, в этих кварталах мне всегда было не по себе. На днях я случайно забрел туда, и у меня возникло странное чувство. Не оттого, что прошло много времени, нет — мне вдруг показалось, что другой я, мой близнец, по-прежнему живет здесь; он все так же молод и день за днем продолжает жить так, как жил то