Цитаты из книги «Лекции по искусству. Книга 1»

«Поклонение волхвов» относится к картинам с интересной диагональной композицией.

Он полностью, как бы покидает пределы живописи. И перейдя на операторское мастерство, на светотеневую аранжировку, он свободен от цвета. Цвет совершенно освобожден. Он у него и раньше служил окраской, а сейчас он освобожден от предмета и имеет самостоятельный голос. И в данном случае цвет работает на этот пропитанный какой-то тяжестью и мощью тяжело взметнувшегося вверх занавеса, где цвет есть торжество, катарсис восстановления.

И еще один момент, чисто итальянский, оперно-театрально-фантастичный. В этой картине больше одной трети занимает ложе, на котором усопла Богородица. И почти половина картины, обратите внимание, занята огромным красным занавесом, завязанным узлом и взметнувшемся вверх таким пламенем – вот, где просто на разрыв аорты. Это звучит симфонизм, который есть на поздних вещах Караваджо. И в этом знамени, в этом пламени, в этой занавеси проходит тема великого симфонического финала трагической оркестровки – торжества и победы.

Единственное, что удивляет, так это то, как лежат руки Богородицы. Я уже обратила ваше внимание на ее вздувшийся живот, отекшие ноги, болтающиеся над этим коротким деревянным ложе. Но посмотрите на руки. Они изумительной красоты – аристократичные, утонченные, красивые изысканные пальцы – единственное, что осталось от какого-то ее избранничества. И цвет платья имеет значение. Точно так же, как и эта девочка в своем страдании, Богородица тоже одна в своей смерти и в своем мучении. Эта тема трагедии одиночества, объединенности, отрезанности. Следующий фон замечателен тоже. Это – апостолы, которые были доставлены к ее ложу. Они изображены как тяжелые, грязные, простые мужики, которые вытирают свои заплаканные глаза грязными кулаками. И, конечно, на переднем плане стоит апостол Павел с лысиной и апостол Петр. Как он их всех здесь разместил, не понимаю. И эти сцены создают пафос и трагичность в аранжировке этой композиции.

Первая часть находится на переднем плане. На ней мы видим удивительную картину. На ложе, очень коротком для распухших и тяжелых ног, лежит женщина со вздувшимся животом, спутанными волосами, а лицо у нее, как у того Амура – полное мученического страдания. И это страдание не покидает ее в этом вечном сне. Лицо не разглажено и несет печаль. Около ее ног сидит девочка – она ухаживала за ней. Эта фигура в одном и том же платье, с одной и той же прической, такими детскими косичками, очень часто встречается в поздних работах Караваджо. Она горюет по Богородице, ее косички спутаны, все такое неприбранное, растрепанное, такое пронзительно-остро-чувственное, как беда и горе. Она плачет по ней, она одна в себе, совсем покинутая, ничего не знающая о своем будущем. Натурщицей была служанка Караваджо – подруга и возлюбленная.

очень коротком для распухших и тяжелых ног, лежит женщина со вздувшимся животом, спутанными волосами, а лицо у нее, как у того Амура – полное мученического страдания. И это страдание не покидает ее в этом вечном сне. Лицо не разглажено и несет печаль. Около ее ног сидит девочка – она ухаживала за ней. Эта фигура в одном и том же платье, с одной и той же прической, такими детскими косичками, очень часто встречается в поздних работах Караваджо. Она горюет по Богородице, ее косички спутаны, все такое неприбранное, растрепанное, такое пронзительно-остро-чувственное, как беда и горе. Она плачет

Свет начинает играть у него роль по-настоящему, благодаря ему он может строить пространство и форму. Он заменил живопись светописью или светотенью негатива, раскрашивая немного, лишь сверху. Здесь этот прием доведен до совершенства. Его поздние вещи очень отличаются от ранних. Композиция как бы разделена на две части. Вернее, на три. Первая часть находится на переднем плане. На ней мы видим удивительную картину. На ложе,

Караваджо еще не умер, а европейская живопись уже была кавараджиской. В Лувре есть еще одна картина, которую вряд ли привезут, потому что она никогда не покидает стен Лувра. Это картина Караваджо того же времени, как и «Поклонение волхвов». Это «Успение».

Если Караваджо ставит источник света сверху и боковой,

Как здесь изображено пространство. Первый план, как в глубину ведут движения рук. И рука Христа отсюда и туда. Он все фигуры выворачивает в глубину пространства, так как до него не делал еще никто. Кроме актеров, кроме драматургии и реквизита, Караваджо придумал еще одно лицо. Постановщика света. Он придумал «осветителя» и создал нечто невероятное. Он ввел осветителя в свою постановку, а изображение очень зависит от света. Я, к примеру, не очень фотогеничная. У меня сейчас идет «война» с телевидением. Вроде сижу, даже ничего, симпатичная. А на экране – караул! Кто эта малосимпатичная пожилая амбициозная дама? Почему? Они свет ставить не умеют. Мне Светлана Сорокина говорит: «Отказывайтесь сниматься. Картинка главное. Они не умеют ставить свет». И это их потрясло. Драматургия легла не на плечи режиссера, а осветителя. Посмотрите, какой он был изобретатель. Что мы здесь видим: освещение подвальное, немного сверху. На переднем плане цыпленочек аппетитный лежит, не все так аскетично. Но главное жест! Гениально. Он не написан. Я сейчас такую тайну открою, что в обморок упадете. Можете представить себе эту картину не цветной, а черно-белой? Она потеряет что-нибудь? Ничего не потеряет. Он, видимо, все свои картины писал светотенью, гризайль и убрал живопись, как образ, оставив цвет, как окраску. А нагрузка лежит не на цветоформе, а на светоформе, через которую он ставит пространство. И он показал, как делать ракурсы, после чего на потолках стали делать любой рисунок. Почему и говорят, что он предшественник барокко, в том числе через ракурсы.