А я не знаю,
как его забывать:
я с ним хотела
жизнь делить – не кровать,
готовить завтрак
(значит, и ночи всё ж
делить хотелось,
видимо, ну так что ж),
встречать с работы —
«Как ты, родной, устал?»,
делить заботы,
вместе дожить до ста,
победы – множить,
беды – делить на семь…
Счастливым – можно,
счастливы вот – не все…
Благослови, всевышний, интернет:
все, кто разлучены – друг к другу ближе,
и вечное проклятье километ-
ров не страшно» нам – мы друг друга слышим;
и пульсы наши в унисон стучат,
как будто вместе, так же сносит крышу —
благослови, господь, видеочат:
ты смотришь на меня – тебя я вижу…
Пусть расстоянья бьются о стекло,
не в силах больше нам чинить препятствий:
проклятие разлуки истекло,
ведь можем мы друг к другу прикасаться;
ты далеко, но пальцем проведёшь
по пластику контактного браслета,
а здесь меня внезапно бросит в дрожь —
мы нежность нынче шлём по интернету…
И я шепчу – «Господь, благослови
создавших технологию такую,
что нет теперь препятствий для любви»,
и пламенно в ответ браслет целую…
В день или ночь, когда я посчитаю, что хватит,
выскочу замуж за первого, кто предложил,
выставлю «Замужем. Счастлива!»
статус в ВКонтакте,
значит, из кожи я рвусь и из собственных жил
и сухожилий – заботой чтоб вытеснить новой
(раз уж не вышло текущим набором забот),
синей печатью и силой печатного слова —
чёртову память…
[…Не вышло бы наоборот!]
Воспоминания
(образы, запахи, звуки) —
всё, над чем чахла,
как в сказке над златом Кощей —
будут стирать не твои, не любимые руки
(клининг ментальный страшнее,
чем клининг вещей)…
В день или ночь, когда я посчитаю, что хватит,
выставлю статус, что замужем – просто поверь
и перестань мониторить страницу в ВКонтакте —
в прошлое наше закрыта железная дверь
очень давно – и замки заржавели, и петли,
шансы на встречу – и те поросли лебедой.
Мы от любви и оглохли с тобой, и ослепли,
счастьем ту встречу считая тогда – не бедой…
Рядом с тобой —
будто Бог отменил гравитацию:
делаю шаг
по земле – и на небо взлетаю.
Как мы смогли
так бездарно и глупо расстаться, и
не умереть,
каждый день от любви умирая?
Мы в зеркалах
друг у друга незримо присутствуя —
мимо людей
протекаем в толпе, не замечены.
Мы не видны
им, но что-то однажды почувствовав,
спросит тебя
обо мне, наконец, твоя женщина.
И у меня
о моей постоянной нездешности
будет пытать
тот, кто рядом, и дай ему, боже мой,
мудрости не
разбивать от бессилия в бешенстве
старых зеркал,
где моё отражается прошлое.
***
Крылья сломав,
кровоточить в районе лопаток, и
белое не
надевать – эти раны не лечатся.
Не вспоминать,
как мы вместе летали, а падали —
по одному.
Просто люди.
Мужчина и женщина.
А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля.
Ты ведь помнишь, как я феврали —
так недавно! – любила?
И осколки надежд с неба – градом в лицо…
Тополя
стариковски стволами скрипят…
А душа – не остыла:
очень просит тебя, и попробуй ты ей объясни,
что прошло столько лет,
этот долг уж пора безвозвратным/
безнадёжным признать
(Слишком много с такими возни:
это дорого, больно и слишком
ресурсозатратно —
чтобы просто хранить, чтобы думать,
каким бы ты был;
чтобы брошенным псом
не смотреться в закрытые двери
в ожиданьи тебя —
ты ведь просто случайно забыл,
а не бросил нарочно.
Самой же придумать, и – верить…)
Ты однажды вернёшься,
и в чёрных провалах глазниц
я увижу тебя —
не придуманным, а настоящим,
и вся жизнь промелькнёт
с тихим шелестом старых страниц
безнадёжного дела,
заброшенного в дальний ящик
моей жизни дурной,
но в архив не сдаются с тобой
никакие дела – всё в надежде на чудо пылятся…
Ты однажды вернёшься,
но встретишь не радость, а вой:
ты живым – приходи,
а посмертно не надо являться.
А он – как ты тринадцать лет назад:
глаза точь-в точь такие и ресницы,
и сколько я ни жму по тормозам —
он здесь, со мной, ты —
можешь только сниться.
Когда он улыбается во сне —
совсем как ты в прекрасном прошлом нашем —
я знаю: он дарован богом мне.
Надолго ли? Да кто ж там точно скажет…
Но мы с тобою были – навсегда —
с момента самой той внезапной встречи,
и тлеем порознь долгие года,
сгорев дотла буквально в первый вечер.
А он – горит так ровно и тепло,
любовью грея тело мне и душу,
а время до сих пор не истекло,
и я не жду конца любви, не трушу.
Я не дрожу осиновым листом,
что вдруг перегорит он и остынет —
пусть будет всё, как будет, но – потом:
сейчас – он мой, навеки и отныне.
Ты говоришь, мол, она тебе мозги вынесла,
и сердце выела очень медленно ложкой чайной,
что ты бежал без пальто от неё
в плюс одиннадцать
от общей усталости и вообще от отчаяния,
и даже холода, мол, не чувствовал —
настолько всё достало и допекло…
А я это слушая, улыбаюсь немного грустно,
и смотрю сквозь тебя,
будто не человек ты – стекло.
Я знаю, женщины тоже все очень разные,
и кто-то светит, но правда совсем не греет,
печаль иных настолько вирусная, заразная,
что хочется вырваться, вылечиться, и скорее…
Но ты – мужик, без пальто замерзаешь
в плюс
одиннадцать
(А не минус десять, и не в минус пять!),
я всем видом тебе сочувствую,
а в душе над тобой смеюсь:
когда на дворе плюс пять,
я со своим иду – загорать…
Пальто накидываем —
очень нехотя! – в минус три:
тепло нам – от любви,
а она – внутри…
Я за тобой – как в неравный последний бой,
и не нужны наркомовские сто грамм:
в трезвом уме и памяти – за-то-бой,
дикой пантерой следую по пятам…
Запах знакомый мускусный в ноздри бьёт —
хочешь, да не собьёшься – иду след-в след,
спину твою прикрывая от всех невзгод,
не претендую на лавры от побед.
Я за тобой – как в неравный последний бой,
и не нужны наркомовские сто грамм:
чую без них – кто-то так же сейчас за мной —
мягко ступая, след-в-след идёт по пятам…
Говорят, этот мир никогда не бывал другим:
в нём всегда разливались
моря человечьей боли —
мы всегда не умели (но очень уметь хотим)
уважать и свою, и чужую свободу воли…
***
Я тебя отпускаю: лети. По живому режь
этот узел морской на двоих одной пуповины —
пусть пульсирует липко-солёный фонтан надежд,
перепиленных заживо нами на половины.
Ты меня отпускаешь: иди. Нараспашку дверь.
Не к лицу мужику уговаривать, падать в ноги —
столько лет до тебя как-то жил, и сейчас, поверь,
как-нибудь проживу, и – счастливой тебе дороги.
Мы друг друга сейчас отпускаем —
нельзя держать
человека свободного
в клетках своих желаний…
– Как ты там?
– Умерла…
– Не могу без тебя дышать…
Друг от друга свобода
нам точно с тобой нужна ли?
***
Говорят, этот мир никогда не бывал другим,
что любовь здесь веками
сплеталась корнями с горем…
А дороги мои все ведут нихуя не в Рим,
и куда ни беги —
возвращаюсь к тебе и к морю…
Ворую тебя у безумных забот дневных —
мой план разработан давно до секунды каждой:
одних – обойти, и сразить наповал – иных,
патроны – беречь (пригодятся ещё однажды).
А пленных – не брать:
ни к чему обязательств груз,
идти налегке – безопасней, быстрее, легче;
я только совсем не встретить тебя боюсь,
но тысячу лет готова идти навстречу.
Ворую тебя у холодных пустых ночей —
из липкого сна вырываю в реальность с хрустом,
мы только ночами свободны: и ты – ничей,
и я, словно платьице – скидываю нагрузку.
…Немного напуган, но держишься молодцом,
я всё понимаю, но всё же решиться надо:
берёшь меня в правую, дёргаешь за кольцо —
я буду твоей самой-самой ручной гранатой.
Весь мир притаился как будто во мгле ночной,
и дверь распахнулась,
замком дружелюбно склацав,
впуская тебя – я сегодня твоей, ручной
гранатой взорвусь на горячем постельном плаце.
Память дурная – мается и болит,
ляжет и так и этак – никак не ладно,
ты в моих снах – сто лет уже на repeat,
то уберу – потом достаю обратно.
***
Это кино – не про любовь совсем,
в рейтинге снов – наш всё равно best seller:
там мне всегда – нервные двадцать семь,
сладок финал – в нашей с тобой новелле.
Там мы ещё – криком кричим «Люблю!»,
там мы пока – слышим с тобой друг друга,
сильной рукой нежно берёшь – мою,
не выпускай – не пережить разлуку…
Это кино – снова за кадром кадр —
пересмотрю, пусть и финал известен:
вдруг в этот раз подлый судьбы удар
перенесём – мужественно и вместе…
***
Память дурная – мается и болит,
ляжет и так и этак – никак не ладно,
ты в моих снах – сто лет уже на repeat,
то уберу – потом достаю обратно.
Начитать тебе длинное
голосовое —
ну и пусть его
порвёт на части —
нежным голосом
[как сердце ноет —
не узнаешь]…
Сказать: «Будь счастлив!»…
Прятать новые
стихи больные
под двойной замок,
никому – ни слова,
как тебя одного лишь
всю жизнь любила,
и что в жизни следующей —
буду снова.
Терапевт вздохнёт и лишь
разведёт руками:
бьюсь, как рыба,
выброшенная
на сушу —
ничего сто лет
не помогает:
мозг поправить – можно,
а вынуть душу?
Та душа тебе была
предназначена,
только ангелы
карты спутали…
Я – твоя, ты – мой
однозначно, но
параллельными —
жизнь маршрутами.
Начитать тебе длинное
голосовое —
ну и пусть его
по частям порежет…
По секрету: ангелы,
когда их двое —
мой, да твой —
карты жизней путают
гораздо реже…
О проекте
О подписке