Хрустальный воздух ранней осени
на фоне золота берёз,
пшеничный локон с первой проседью,
лицо, любимое до слёз…
Огнями жёлтыми и красными
взволнованный внезапно лес
мигает: «SOS! Стоять! Опасно!» ей —
любви, свалившейся с небес —
на нас. И мы слегка опешили:
так просто в суете сует —
пришла любовь! (Какого лешего
болталась где-то столько лет?)
Пусть под ноги листвой опавшею
ложатся дни календаря,
нас наше счастье запоздавшее
нашло, наверное, не зря;
и пусть оно горчит рябиново,
хрустальным воздухом звеня:
мы этой осенью – любимые,
я – у тебя, ты – у меня.
Хрустальный воздух ранней осени
на фоне золота берёз,
пшеничный локон с первой проседью,
лицо, любимое до слёз…
Твой поцелуй
до сих пор на губах горчит,
и на руке
чуть заметный неровный шрам…
Сильные мы
очень мужественно молчим —
просто любить
нам друг друга нельзя: харам…
Шрам на руке —
ерунда, ведь в душе дыра,
хоть не видна,
но страшнее давно кровит:
невдалеке
ты стоишь, говоришь: «Пора…»
«Как я одна?» —
набираю и жму «Delete»…
Я тебе вновь
не сказала: «Не уходи»,
ты на моё
«Как же так?» не сказал: «Прости…»,
только любовь
вырывается из груди,
как ты её
ни удерживай взаперти…
От боли некуда деться,
жизнь еле теплится в сердце,
пишу «Люблю» и тут же жму на «Delete»,
но невозможно навсегда удалить
тебя из памяти тоже —
твой запах въелся под кожу,
и поцелуй твой на губах горчит,
а сердцу больно, и оно кричит…
Какая, к чёрту, разлука?
Мы рождены друг для друга!
Жизнь разделилась ровно пополам —
харам!
Сильные мы
очень мужественно молчим:
просто харам —
ну и не о чем говорить…
Нашей любви
не выбрасываю ключи —
я никогда
не умела нормальной быть.
Если твоя
будет меньше душа болеть,
думая, что
очень всё приняла легко,
я для тебя
улыбнуться смогу суметь,
чтобы потом
дуть на воду и молоко…
Криком кричать
буду позже – потом, одна
в горькой тиши
заточенья домашних стен…
Перемолчать,
выпивая беду до дна:
«Слышишь, пиши
иногда, как ты там, и с кем…»
От боли некуда деться,
жизнь еле теплится в сердце,
пишу «Люблю» и тут же жму на «Delete»,
но невозможно навсегда удалить
тебя из памяти тоже —
твой запах въелся под кожу,
и поцелуй твой на губах горчит,
а сердцу больно, и оно кричит…
Какая, к чёрту, разлука?
Мы рождены друг для друга!
Жизнь разделилась ровно пополам —
харам!
Ничего от тебя не ждать —
ни тебя самого, ни чуда.
На двоих застилать кровать —
очень глупо, но всё же – буду.
В доме всё, так как любишь ты:
даже кресло не сдвину с места,
и всегда на столе цветы —
скорбной памяти манифестом.
На двоих сервирую стол —
две тарелки, две чашки к чаю
(на твоей появился скол —
как-то выскользнула) … Скучаю
по тебе миллионы лет,
не мечтая о новой встрече,
и от боли лекарства нет
(время – доктор плохой: не лечит).
Никогда про тебя не петь
никому – ни стихом, ни песней.
Ни-че-го уже не хотеть…
Может, доченьку только, если…
Снова белых ночей
началась маета —
и ты снова ничей,
а я вдруг – занята,
я теперь не в твоё
утыкаюсь плечо,
мы опять не вдвоём,
и от слёз горячо…
Я отчаянно вру,
как я счастлива, но
умирает к утру
героиня кино,
оживаю за ночь
настоящая я,
воду в ступе толочь,
нашу память храня…
Сколько в ступе воду
не толки – без толку:
я б к тебе – без броду,
если б знала только,
что ты в эту среду
мне навстречу вышел
и ко мне – по следу,
разума не слыша,
не боясь обмана…
Я б к тебе – по небу,
я б к тебе – туманом,
где б сейчас ты не был…
Нам в полёте этом
не помогут крылья,
жили ль мы на свете,
если не любили?
И на максимум – трек
про любовь, как у нас.
Кто из трёх человек
мог быть счастлив сейчас?
Больно всем нам троим —
все мы дышим не в такт,
ни один не любим —
это глупо, но факт.
Крылья в хлам износив,
мы боимся летать,
но, кого ни спроси,
небо манит опять,
и высокий обрыв
нас призывно зовёт:
руки-крылья сложив,
сделать шаг, и – в полёт…
Говорят, что любые бывшие
через пять или десять лет
забываются напрочь…
Слышишь ли?!!
Почему ж через столько лет,
разорвав по живому, с кожей, и
всё решив для себя сама,
я ищу – на тебя похожего,
безвозвратно сходя с ума.
Мониторю соцсети – как ты там? —
ты, спасибо, скрываешь баб…
Только дети у нас не спрятаны,
мол, могли б быть такие, каб
нам хватило ума и наглости
сделать не от друг друга шаг,
а – навстречу, и жить – не жалуясь,
как же вышло так, как же так…
Мне достаточно вроде бы просто того,
что где-то живёшь ты и дышишь…
И хватило бы хоть иногда одного
Звонка… Я скучаю, слышишь?
Ты едешь другие покорять города —
ты ведь создан, чтоб побеждать.
Но знай, что ты можешь вернуться всегда,
ведь я рождена, чтобы ждать.
Господи, буду век его забывать —
снова всплывает, только сомкну ресницы;
кто-то с ним делит будни, детей, кровать;
мне – он зачем-то снова и снова снится.
Я так немного, Господи, и прошу —
вылечи эту память мою больную:
тысячу лет я в сердце его ношу,
он – не меня – тысячу лет целует.
Тысячу лет стоять за его плечом,
тяжесть земных забот его половиня,
зная, о ком он думает, и о чём,
чьё по ночам в бреду повторяет имя,
и не иметь ни права ему, ни сил
тихо сказать, что рядом, чтоб он – услышал…
Он так немного, Господи, и просил —
сделать больную память по мне – потише.
Тысячу лет мы, Господи, в унисон
просим тебя стереть нам больную память,
не нарушать друг другу покой и сон,
кадрами прошлых жизней во снах не спамить…
Только сомкнём ресницы, и вот опять
перед глазами – жизней прошедших фото…
Не обновишься – сколько ни жми F5…
Господи, ты сказать нам так хочешь что-то?..
Я так старательно боль свою прятала,
прочь уходила, любя, и не плакала.
Падала, снова вставала и падала,
список побед – впечатлял, но не радовал,
ведь без него – ни руля, ни фарватера,
как я люблю его, Господи, мать его!
Что с тобой? Плачешь?
– Нет, просто простужена, —
вру, а любовь под ребром – безоружная —
криком кричит из груди: «Он твой суженый!
Как же вы так – не сумели, не сдюжили?
Я ж вас сводила семь жизней! Вы спятили —
взять и расстаться?!! Вы ж любите, мать его!
Как же вы так-то, нельзя же так, мать его…
Я обходил её дальними вёрстами —
сам над собой же, дурак, мародёрствуя,
не снисходил, не прощал, не потворствовал
глупой любви. И – спасибо создателю! —
всё хорошо же – богат, состоятелен…
Только люблю до сих пор её, мать его!
Что с тобой? Плачешь?
– Нет, просто простужен я, —
вру, а любовь под ребром – безоружная —
криком кричит из груди: «Ты ей суженый!
Как же вы так – не сумели, не сдюжили?
Я ж вас сводила семь жизней! Вы спятили —
взять и расстаться?!! Вы ж любите, мать его!
Как же вы так-то, нельзя же так, мать его…
Я в твои сны прилетаю, когда ты меня зовёшь,
тёплым котёнком мурлыкаю у ключицы,
память стираю, на лоб тебе дуя, и ты – живёшь,
веря, что я и любовь наша – просто снится.
Там, наверху, очень строг со мной будет
усталый бог,
мол, не даю человеку совсем покоя,
и без меня бы твой ангел
от всякой беды берёг…
Только надёжней в два раза, когда нас – двое.
Я в твои сны прилетаю три тысячи лет подряд.
Лишь позови – и я тут же лечу навстречу
сквозь бесконечность вселенной…
И крылья мои болят,
но от любви ничего – даже смерть – не лечит…
Ну, давай наконец-то расставим все птички над и (станут краткими гласные – это ли не волшебство), и, привычно засунув поглубже признанья в любви, разберём, кто не прав был и крепче обидел кого…
Очень тихо, спокойно, почти не теряя лица, перечислю обиды, претензии – несть им числа…
– Я любила в тебе не предателя и подлеца, и сама ненароком тебе всю ту боль принесла.
– Я прощаю тебя, ничего никогда не забыв – время так и не стало мне лечащим раны врачом… У тебя ведь, надеюсь, такой же был важный мотив быть моим прокурором, судьёй и моим палачом? На моё «Я люблю» никогда не ответила «Да»…
– Но и «Нет» не ответила! Просто, как в глупом кино, обстоятельства были сильнее меня…
– Ерунда!
– Ты женился потом, ну а я – чуть не вышла в окно… Тяжесть прошлых обид, может, спишем за давностью лет? Злого умысла не было, дело закрыть – и в архив: на твоё «Я люблю» никогда не ответила «Нет», и простила давно, никогда ничего не забыв.
Так давай, наконец-то расставим все точки над ё, сверим определения, общий составим словарь, всё друг другу простим, потому что когда мы вдвоём, всё вокруг замирает – минуты, часы, календарь…
Не выкручивать руки судьбе,
по тебе безнадежно скучая
(и, молясь не тебе – о тебе),
одиночество ложечкой чайной
оглушительно звонко мешать,
улыбаясь пришедшему эху…
[Удалось будто счётчик смотать
лет на двадцать, и вот ты приехал
и задумался, ложкой звеня,
над воронкой горячего чая,
все проблемы тяжёлого дня
как песок в кипятке растворяя…]
И я так же привычно кладу
(на диете-же вечно) три ложки —
в этом сахарно-чайном аду
растворяя тебя понемножку…
О проекте
О подписке