Глава 2

Я очнулась от холода. Сначала решила, будто попала в загробный мир, тот самый легендарный, в который никто на словах не верил, но все внутри боялись, но потом сообразила: души ничего не чувствуют. Значит, жива. Или мы ничего не знаем о мироздании.

Все тело ломило, ладони горели, тяжелые веки не желали разлипаться.

С трудом пошевелила пальцами. Кажется, подо мной камень. Гладкий камень. А еще какая-то жесткая ткань. Странно, берег не скалистый, а уж ковру – та ткань, безусловно, ковер с коротким ворсом – на улице точно не откуда взяться. В замке тоже нет подобных вещей. Где же я тогда?

Преодолев боль, разлепила глаза. Оказалось, я лежу на лестнице. И не обычной, деревянной, а мраморной. Подо мной действительно ковер – практически гладкий, зеленый. Чтобы не сползал вниз, он крепился к лестнице специальными бронзовыми штырями, продетыми через парные кольца, ввинченные в камень. Рядом с левой рукой как раз такое кольцо.

Дуло от окна. Оно распахнуто настежь. Что за ним, не видела, только слышала: пели птицы, шелестела листва.

Еще взгляд выхватил странную деревянную решетку под окном. Она скрывала странный короб, от которого разбегались по стене и уходили в пол не менее странные трубы. По виду на водопровод похоже, но зачем на лестнице водопровод?

Попыталась сесть. Это далось с трудом и не с первого раза. Потирая виски, раздираемые страшной головной болью, я прислонилась к металлическим перилам.

Итак, внизу – межэтажная лестничная площадка. Наверху, кажется, еще одна. Всего пролетов восемь, значит, в доме четыре этажа. Не замок, но и не особняк. В Вердейле нет домов выше трех этажей: слишком дорого. Значит, я попала за море. Но откуда тогда цветочки на потолке – живописная гирлянда на бежевом фоне. Никогда таких не видела. И стены не каменные, не панелями облицованы, а цветные, бежевые. Кажется, это штукатурка. Определенно, в людских землях так не строят. Тогда где я? У темных? Тем более нет. Они живут в угрюмых замках, а тут в окно целый отряд без труда влезет. И стекла такие огромные, прозрачные. У нас переплеты мелкие, а мир через них видится в сиреневом цвете: стекла искажают из-за примеси марганца.

Оглядела себя: вдруг тоже изменилась? Вроде, нет, только все руки в синяках, а платье порвано и в грязи. Оставалось только понять, где навсей и что он со мной сделал.

– Очнулась?

Вздрогнула и вцепилась в перила. Пошарила рукой на груди и обомлела. Медальон, его не было!

– Собственно, добро пожаловать! – с издевкой приветствовал Геральт. Судя по всему, он стоял этажом выше.

– Куда? – испуганно поинтересовалась я и задрала голову. Нет, не видно.

– Ко мне домой, – рассмеялся навсей. – Тебе здесь понравится, обещаю.

Что-то от этого «обещаю» жить расхотелось.

Геральт спускался медленно, видимо, чтобы нагнать еще большего страху, но достиг иного эффекта: недоумения. Даже ущипнула себя, чтобы понять, не сплю ли. Просто выглядел темный в высшей степени непривычно. Во-первых, на нем была непонятная обувь: подобие обрезанных по голени сапог на шнуровке. Начищенные до блеска, из гладкой черной кожи, они отражали солнечные блики. Определенно, не работа людских кустарей! Во-вторых, выше шли штаны из серого тонкого материала с продольной складкой. Хоть и свободные, они идеально сидели по фигуре. У пояса – два прорезных кармана. Сквозь специальные полоски ткани продернут ремень с простенькой пряжкой. Никаких волчьих голов – полукружье металла и язычок. В штаны заправлена рубашка с кармашком. Ворот ее не завязывался, вместо шнуровки пуговицы. Такие мелкие, что невольно пожалела мастериц, которые шили чудо-рубашку. Но это еще все – на манжетах поблескивали странные украшения, походившие на зажимы, только золотые, с камушками.

– Ну, чего уставилась? – невежливо прервал осмотр навсей.

Внешность его тоже претерпела изменения: побрился, постригся, избавился от «синяков» под глазами. А еще от Геральта приятно пахло. Чем, понять не могла, пестрая смесь ароматов. Работа парфюмера, а не простая вытяжка вереска или ириса. Странно, я полагала, мужчины не душатся.

– Аа-а, – с ленцой протянул Геральт, окинув презрительным взглядом, – вы ж до сих пор в бредни верите. Навсеи, замки, казематы, хлев… Увы, дорогая, мы живем совсем не там и совсем не так. Ланги, они такие наивные и отсталые, до сих пор паровое отопление не изобрели.

– Что? – изумленно переспросила я, окончательно перестав что-либо понимать.

Ошейник, кстати, Геральте уже снял, вместо него темнела повязка.

– Ничего! – передразнил темный и встал напротив меня. От его взгляда стало не по себе: будто сначала одежду снял, а потом плоть до костей. – Юбку задери.

– Зачем? – на всякий случай, прижала платье к коленям.

– Хочу посмотреть ноги, не кривые ли. Давай, или сделаю сам.

Разумеется, и не подумала подчиниться. Тогда навсей со смешком ухватил за талию, задрал юбки и ощупал до бедер. Я попыталась извернуться, дать ему коленом, но в итоге оказалась прижатой к перилам. Голова опасно запрокинулась, грозя падением.

– Ну, мне отпустить тебя?

Геральт поднял, как котенка. Мои ноги болтались над пустотой. Посмотрев вниз, поняла: отпустит, разобьюсь. Внизу мозаичный каменный пол, а лететь два с половиной этажа. Потолки в доме высокие, шансов выжить мало. Даже если вдруг, останусь калекой.

– Нет, – сдавленно пробормотала я и взмолилась: – Пощадите!

– Уже пощадил, раз здесь, – хмыкнул темный и поставил обратно на ступеньку. – Сестренке твоей не повезло, а вот ты все шансы имеешь.

– А Алексия, она где?

Догадываюсь, что мертва.

На глаза навернулись слезы. Почему я не стихийница? Тогда призвала бы силу и расправилась с самодовольным навсеем.

– Ублажает всех желающих из нашего рода, – равнодушно ответил Геральт. – Для иных целей непригодна.

– А я? – пискнула, не узнав собственного голоса.

Перед глазами вставали кошмары. О развлечениях навсеев ходили жуткие байки, это хуже пыток. Обычно девушка не доживала до утра.

– Посмотрим, – улыбнулся Геральт и знакомым жестом коснулся губ. – В любом случае, оставлю себе. Дальше только от тебя зависит. Можешь остаться игрушкой, можешь подняться до наложницы. Пока же тебя учить и учить.

– Чему учить и чем наложница лучше игрушки? – пока я не видела разницы.

– Увидишь! – рассмеялся темный. – Наложницы детей рожают – почетная и важная миссия. Я думаю, справишься. Здоровая, на мордочку симпатичная, покладистая. Сколько твой отец убил? Столько и родишь.

– Я не смогу столько! – ужаснулась я.

Действительно, не смогу, даже если каждый год. Это же сотни! Ну, полсотни точно. Я же от силы тридцать выношу и то, если организм справится. Вопреки всеобщему мнению, частые беременности не полезны.

– Значит, сколько сможешь, – равнодушно ответил Геральт и подчеркнул, видимо, желая, чтобы прониклась благодарностью: – Хоть и забрал ради этого, до совершеннолетия обожду. Но только с этим.

От намека, таившегося за этими словами, стало не по себе. Навсей между тем хлопнул в ладоши и велел кому-то вымыть и переодеть меня.

– Учить начну вечером, – предупредил темный.

Он глянул так, что поняла, вечер вряд ли переживу. В зеленых глазах плескались презрение и ненависть. Одно сжигало, другое замораживало. Оставалось только гадать, почему меня не убили во время перехода, не выпили всю жизнь и силу без остатка. Волновала и Алексия. Видимо, навсей хитростью заставил ослабить действие ошейника или… Закрыла лицо руками и завыла. Я сама виновата! Пожалела, проложила ткань – и убила сестру. Только сдается, погибла не только она.

– Страшно, ланга? – Геральт упивался моими терзаниями.

Похоже, он передумал уходить. Как же такое представление! Рука с перстнем-печаткой потянулась к щеке. Отшатнулась, но темный все равно ухватил за лицо и заставил смотреть себе в глаза. Нервно сглотнула, приготовившись к боли, однако ее не последовало. Навсей просто смотрел, гипнотизируя ледяными глазами. Мнимое спокойствие: я-то видела, как подергивается жилка на шее, как заострились скулы. Я сейчас олицетворяла всех светлых и, похоже, должна была ответить за погибших темных на нашем дворе.

– Симпатичная мордашка, – губы Геральта скривились в усмешке. – Напомни, сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – слова застревали в горле.

– Люблю девочек. У них нежные, бархатные цветочки, одно удовольствие срывать. Тебе тоже понравится, жалостливая ланга. Только благодаря сочувствию и жива, – навсей отпустил, и я с облегчением перевела дух. Пусть ненадолго, но все же. – Но пальчики твои хорошо помню.

А вот это уже угроза, не оставлявшая сомнений в сути будущих развлечений. Ох, какие после этого дети? Живой бы остаться.

Пока Геральт занимался запугиванием, к нам подошла служанка в синем платье и белом переднике, лежавшем странными четкими складками. Волосы гладко зачесаны на затылок и собраны в пучок. У нас так не ходят. И губы не красят. Юбка не до полу, до лодыжек, из-под подола выглядывают тонкие, явно не шерстяные чулочки и туфельки с пряжками. Странная мода. Наши женщины носят платья свободного кроя на шнуровке, тут же все по фигуре, как застегивается, непонятно.

– Вот, – ткнул в меня пальцем темный.

Служанка стрельнула глазами. Показалось, или у нее с хозяином что-то есть? Ну да, навсей же, они неразборчивы в любовных связях. Наморщив носик, горничная презрительно выпятила нижнюю губу. Видимо, по ее мнению, я нечто жалкое и кошмарное.

– Сможешь привести в порядок?

Позабыв о страхе, обиженно фыркнула. Да, платье порвала, испачкала, но не уродина же! И неприлично, между прочим, обсуждать человека в его присутствии.

– Какие-нибудь особые пожелания?

Служанка достала из-под передника скрепленные тончайшей проволокой листы бумаги, в осьмушку обычного листа, и кусочек дерева, на поверку оказавшийся пишущим грифелем.

– Пока нет. Просто вымыть, переодеть, причесать и привести к ужину. Можешь рассказать, куда она попала, а то дуреха не сообразила.

Горничная присела в реверансе и кивнула мне.

– Идемте, госпожа.

Опасливо косясь на скалившегося Геральта, которого, несомненно, забавляло происходящее, поплелась за служанкой наверх.

Ой, а на этажной площадке окно витражное! Не удержавшись, подошла, чтобы лучше рассмотреть рисунок: венок из роз. Служанка терпеливо ждала, со скучающим видом взирая на потолок.

– Это загородный дом… – горничная осеклась, видимо, не зная, можно ли называть фамилию и титул – Его милости, в общем. Тут парк красивый, погуляете. Дальше леса, где его милость охотится. До города тоже недалече, верхами к ночи добраться можно. Почтовый двор в Миредене, захотите письмецо родным отправить, через конюха нашего можно, только разрешения у его милости спросите.

Час от часу не легче! Какой парк, какой почтовый двор, какие леса для охоты? Навсей – граф? Это загородный дом? Разве темные не в родовых замках живут? Ничего не понимаю. Тут все другое, настолько другое, что даже у людских магов нет, тех, которые за заливом живут. Например, парк. Из окна я видела часть: ровные дорожки, стриженые деревья и кусты. А еще разные беседки, фонтаны. И все это – насколько хватало глаз. На горизонте никаких башен, все мирно, буднично. Дом опять-таки никак не защищен.

– Потом посмотрите, госпожа.

Похоже, горничной надоело ждать, и она потянула меня за рукав.

Отведенная мне комната оказалась шикарной. Стены обиты тканью в цветочек, светло, уютно, а на стене – картины. У нас вешали портреты, тут – разные виды и жанровые сценки. Мне досталась река с водяной мельницей и мальчик с собакой. Пол не каменный, деревянный, мебель – легкая, ажурная. Мне, привыкшей к прямым линиям, казались в диковинку все эти завитки и разноцветные вставки. Раскрыв рот, смотрела на кровать под пологом. На такой только принцессе спать! Покрывало шелковое, тоже с цветочками, на столбиках – фигурки детей.

Для чего шкафчик с мелкими ящиками и столешницей я не поняла. Горничная назвала его бюро. Потом сообразила: на нем пишут. Хихикнув, служанка показала занятное перо – трубочку, заключенную в футляр из ясеня. А потом и грифельный стержень, тоже внутри дерева. Его служанка назвала карандашом, а листы, скрепленные проволочкой, – блокнотом. Она смотрела на меня как на несмышленого ребенка, значит, все эти вещи привычны для мира навсеев. Если так, вынуждена признать, они намного умнее нас.

– А где же замок его милости? – воспользовавшись доброжелательностью горничной, продолжила расспросы.

– Какой замок? – нахмурилась та. – Нет у него никакого замка. Поместье и городской дом есть, замка точно нет.

Ничего не понимаю! Светлые ведь взрывали именно замки темных. Конечно! На голову в который раз снизошло озарение. Мы в другом мире, том мире, где темные живут, в нашем же только воюют. Понять бы зачем. Если так, я попала сюда через очень сложный портал. Он стационарный, а не самодельный, наверняка занимает целую комнату, как в святилищах. У Геральта с ним связь на уровне крови, иначе без настройки через миры не прыгнешь.

Сколько же еще тайн хранят навсеи? Оказалось, немало. И мылись они не в корыте, а в специальном бассейне, и слуги воду не носили, даже не грели магией, а просто поворачивали нужный рычажок.

От скорбных мыслей о горестной судьбе Алексии, да и своей собственной отвлекли баночки на полочках – разнообразные эфирные масла и странные субстанции, дававшие приятную пахучую пену.

Для мытья мне выдали не ветошь, а кусок прессованных водорослей, которые горничная назвала мочалкой. Хоть мыло оказалось знакомым, лавандовым. С удовольствием намылилась, окунулась в теплую воду… и разрыдалась. До этого внутренние переживания сдерживало любопытство, а теперь они вырвались наружу.

Алексия, бедная Алексия! Жива ли она еще, можно ли ей помочь? Может, если разрешу Геральту делать со мной разные непотребства, он сохранит сестре жизнь? Усмехнулась. Дурочка, он и так будет делать, далось навсею твое согласие! И сам, и с друзьями – или как там у темных принято? Одна надежда, Геральту нужны дети, и он просто изнасилует. Ничего, раз в год потерплю.

Снова всплыли в памяти скупые строки фолианта: «Темные столь безнравственны, желания их столь низменны, что невозможно представить. Они связывают пленниц и вступают с ними в близость всеми противными природе способами. Поговаривают, навсеев возбуждает вид крови, но, так или иначе, женщины после близости редко доживают до утра». Скоро я во всех подробностях узнаю все эти способы. Надеюсь, умру быстро. Пусть уж лучше сразу сильное кровотечение, чем мучения до рассвета.

Горестные мысли прервало покашливание служанки. Она принесла полотенце и чистую одежду. Взглянув на нее, пришла в замешательство. Как это надеть? Ничего знакомого.

– Или вам пеньюар подать? – щебетала горничная.

– Пень… что? Нет, не надо!

Мало ли, что за зверь такой.

В итоге меня одевала служанка, попутно называя предметы одежды. Сначала панталоны – нечто вроде нашего нижнего белья, только тоньше, длиннее и кружевом отделано. Потом корсет – конструкция из ткани, шнуровки и зашитых в ткань металлических пластин, которая утягивала талию, выпрямляла спину и приподнимала грудь, выставляя добрую половину на всеобщее обозрение. Затем чулки – тончайшие, шелковые, крепившиеся с помощью завязочек и крючочков к специальному поясу, выглядевшему крайне развратно: одно кружево. Далее – нижняя юбка из батиста, которую, казалось, поставь, будет стоять. Горничная обмолвилась, она накрахмаленная. И, наконец, голубое платье точно по фигуре с полукруглым вырезом и хвостом из складок на попе. По словам служанки, последняя мода. В качестве обуви выдали туфельки на среднем каблучке. Они оказались не в пример удобнее тех, в которых некогда танцевала на балах.

– Женские дни у вас когда? – без стеснения поинтересовалась горничная, зачесывая волосы на затылке. Похоже, распущенные тут не носят, а обязательно скрепляют шпильками и разными заколками. На моей голове и вовсе соорудили «ракушку».

Покраснела и промолчала.

– Мне нужно знать, когда вам пакетики принести, – настаивала служанка. – Опять-таки его милость спросит. В такие дни на обычном белье нельзя, да и может не захотеть его милость пачкаться, а так другую наложницу выберет.

– То есть она у него не одна? А как ее милость относится к такому… гарему?

Даже прислуга в курсе, что я не гостья, а постельное развлечение. Теперь понятно, отчего горничная свысока смотрела. Мерзко-то как!

– Не знаю, – пожала плечами служанка. – По-разному, когда больше, когда меньше. А ее милость подобные пустяки не волнуют.

– Вы ведь ланга, да, поэтому не понимаете, – девица снисходительно улыбнулась. – Это у вас жена для детей и постели, а у нас жена может в спальню ни разу не пустить, если супруг не достоин. И ни полслова муж возразить не может.

Ну и мир! Пока я решительно ничего не понимаю. Видимо, у навсеев общество иначе устроено. Жены детей не рожают, мужья первую ночь вымаливают и кучу наложниц имеют. Но, как послушать, это мы ущербные, а не темные. Серые, отсталые, достойные жалости.

– Ужин подают в восемь, – поставила в известность горничная.

А сейчас сколько? Солнца не видно, а без него время не определить. Оказалось, можно: навсеи умели изготавливать крошечные часы, только не с одной стрелкой, как у нас, а с двумя. Первая, короткая и толстая, показывала часы, вторая, длинная, – минуты. До восьми еще целых три часа.

Из комнаты меня не выпускали, заперли, поэтому вынуждено осматривала свои хоромы. Спальня, гардеробная, ванная. И везде – непонятные штучки. Дерни – откроется, поверни – потечет вода или нагреется металлическая пластина за деревянной решеткой – близняшка той, которую видела на лестнице. Теперь-то поняла, она обогревала жилище. И никаких каминов, печей!

Гардеробная оказалась пуста, только сиротливо висело коротенькое платье с запахом из атласа длиной по колено. Неужели и такое тут носят? Держалось оно за счет пояска.

И ни одной книги, даже пялец нет. Оставалось только смотреть в окно на ряды стриженых кустов и лабиринт аллей. Повторюсь, я не стихийница, а лекарь, то есть максимум огонь в камине зажечь умею. С такими способностями не сбежишь.

Время тянулось мучительно медленно, поэтому обрадовалась, когда в замке заворочался ключ, и вернулась горничная.

– Его милость приказали перед ужином надеть, – она протянула мне сверток. – Категорично приказали.

– То есть? – не поняла я.

– То есть проверит, – равнодушно ответила служанка и неожиданно снизошла до совета: – Вы не противьтесь, его милость наиграется, потом дети пойдут, вздохнете с облегчением.

– С чего ты взяла, будто он?.. – я густо покраснела.

Дожила, прислуга обсуждается со мной же, как меня будут насиловать!

– Наложница ведь. Странно, конечно, что его милость лангу в наложницы взял, с ними расправа недолгая. В любом случае, жить-то лучше, чем умирать, госпожа, – подмигнула горничная и будничным тоном, будто речь шла о покупке мяса на рынке, доложила: – Его милость велел передать, ваша сестра Алексия мертва.

Последняя надежда рухнула. Я упала на кровать и заревела. Так и пролежала оставшиеся два часа, оплакивая Алексию. Даже сверток не развернула. Плевать, что в нем, пусть навсей наказывает, хоть до смерти забьет.