– Это я вас должна спросить: «Зачем?», – с укором пробормотала я, укачивая, как ребенка. Маленькая я – такого большого его. – Ну не смогла бы ваша на-ре меня подчинить или убить, только зря себя мучаете. Умереть хотите?

Злость ушла с лица темного, ее сменили растерянность и усталость. Неужели тоже открылся, неужели убрал колючки? Наверняка понял, что я делаю: забираю часть испорченной энергии, заменяя чистой, свежей. После такого тошнит, а если переборщишь, сляжешь. Но иного способа спасти навсея нет, он умрет, лечи я его обычными средствами.

– Хочу, – согласился темный и облизал пересохшие губы.

Рука дрогнула, пальцы сжались – судорога. Тихо, тихо, сейчас сниму!

Ранения в живот – самые страшные, хуже только в бедро и в горло. Да, именно в брюшную полость, а не в грудь: множественные внутренние кровоизлияния и повреждения кучи органов. Повезло, что Алексия не проткнула насквозь. А ведь у навсея и другие ранения имеются, те же магические.

– Тогда пощады зачем просили?

Я удивленно уставилась в зеленые глаза с болотным ободком. Какие же у него длинные ресницы! Густые, иссиня-черные, даже завидно. Понятно, почему сестра, вопреки правилам, принесла, только жалко мне навсея. Это не тот народ, чтобы смириться, стерпеть, подчиниться. Значит, унижения и наказания. Может, себе забрать? Сестра ведь его к близости принуждать станет. Мерзко, мерзко это! А так спокойно выздоровеет, может, разговорить сумею. Останавливали две вещи: гнев Алексии и опыты мэтра Дорна. Учитель замучает несчастного, проверяя, как сворачивается кровь, заживают раны, восприимчив ли навсей к разного рода заклинаниям и ядам. Спасибо, не препарирует!

Темный промолчал и отвернулся. Неужели Алексия солгала? Или сказал в минуту слабости, а теперь сожалеет?

– Дышать легче? – переложив темного на подушки, заботливо спросила я.

– Да, – сдавленно ответил он, изловчившись, приподнял голову и требовательно спросил: – Зачем? Ланге нужна игрушка?

Щеки зарделись.

– Не тебе ведь.

Показалось, или по губам навсея мелькнула усмешка?

Вздрогнула, когда его пальцы отыскали мои. Темный держал слабо, но руки не вырывала, словно загипнотизированная, смотрела на черные вены под кожей. Неужели умрет? Умирающие часто просят подержать их за руку. Не удержавшись, провела ладонью над пальцами, убирая порезы.

– Глупая ланга! – уже устало повторил навсей. – Наклонись и не двигайся.

Что он задумал? Нахмурившись, осталась сидеть, как была, но темный настойчиво повторил просьбу.

– Ланга боится меня? – На пороге смерти, а все туда же! – Я слаб, ты же видишь.

И я рискнула, наклонилась, чтобы утонуть в черном облаке на-ре. На этот раз меня ощупывали, вернее, не меня, а мое сознание. Щекотно! Я не сопротивлялась: понимала, зачем это навсею, поэтому обошлось без боли. Наконец, темный закончил и втянул тень обратно. Его трясло; навсей не скрывал стонов. Казалось бы, мелочь, но показательно: мне можно видеть его слабость. Хотя, не спорю, есть моменты, когда уже не в силах терпеть. Те, во дворе, тоже кричали…

Видимо, доза снотворного оказалась мала, раз не действует.

Теперь челюсти навсея пришлось разжимать. Не потому, что сопротивлялся – боль не позволяла. Зато проглотил сам, сначала снотворное, потом обезболивающее. Ресницы дрогнули, с них упала слезинка. Это тоже от боли.

– Ничего, все будет хорошо, – ободрила я и взяла с туалетного столика Алексии ножницы, чтобы подрезать обожженные пряди.

Навсей что-то невнятно пробормотал и наконец-то заснул. С облегчением вздохнув, занялась прической темного. Помыть бы его нормально, переодеть. Надо попросить у старшей горничной чистую ночную рубашку. И сиделку ему найти, чтобы мыла, кормила, горшок выносила.

В дверь робко постучались.

Вздрогнула и испуганно покосилась на спящего навсея. Найдет дядя, отец, двоюродные братья, убьют ведь, а я, грешным делом, успела за эти полчаса привязаться. Никогда не разговаривала и не трогала темного, интересно было бы расспросить о разных вещах. Да и жалко его. Наступил на горло собственной гордости и получил наказание хуже смерти. Пленных нужно уважать, пусть даже все считают иначе.

– Это я, – донесся через дверь приглушенный голос Алексии.

Щелкнул замок, и сестра вошла. Метнула быстрый взгляд сначала на меня, потом на навсея и отчего-то нахмурилась.

– Он мой, – четко обозначила свои права Алексия. – Рано тебе.

Только сейчас поняла, чем вызвала праведный гнев: посмела подстригать волосы. Ну Алексия, ну сестричка! Тебе ли не знать, что я с парнями даже не целуюсь, а ты решила, будто любовника заведу. Нет, кому рассказать – лишиться девственности с пленным навсеем! Представила себе и рассмеялась.

– Твой, даже не обсуждается.

Алексия кивнула, мышцы лица расслабились, но ненадолго.

– Идиотка малолетняя! – всплеснула руками сестра, заметив валявшийся на полу ошейник.

Густо покраснела, не находя слов оправдания. А сестра бесновалась, читая лекцию на тему безопасности.

Ошейник вновь сдавил горло навсея. Алексия не пощадила беднягу, установила максимальный контроль, а меня вытолкала взашей, обозвав безмозглой девчонкой.

* * *

Навсей медленно, но верно шел на поправку. Я навещала его, к вящему неудовольствию отца, который полагал, место темного за десятью замками под охраной магов-стихийников. Алексии пришлось выдержать нешуточный бой за право оставить себе такого слугу. Разумеется, она ни словом не обмолвилась о постельных предпочтениях: любовника-темного отец бы убил. Он и на слугу-то смотрел с подозрением, лично проверил ошейник и чары и выставил кучу ограничений. К примеру, как только верхняя серебряная полоса на ошейнике начнет светиться, сигнализируя о возросшей силе навсея, ходить к нему мне запретят, а самого темного подвергнут крайне неприятной процедуре частичного лишения дара. Проводить ее могут только магистры и то собравшись все разом.

Двоюродные братья оказались догадливее отца и быстро поняли, каковы планы Алексии. Они подначивали ее разными пошлыми шуточками, советовали не вестись на «смазливое личико, скрывающее гнилое нутро», а если уж так хочется именно этого мужчину, провести ритуал отъема силы. Не знаю почему, но Алексия на это не пошла, хотя тогда навсей стал бы абсолютно безопасен. Она и влечение к нему опровергала, будто не при мне пожирала темного глазами. Дошло до того, что попросила освидетельствовать на предмет мужской силы. Смутившись, попыталась отказаться, на что получила отповедь: это тоже вопрос здоровья. В итоге, сгорая от стыда, откинула одеяло и глянула на место пониже живота. Навсей находился в сознании, прекрасно все видел и слышал, но ничем, кроме брезгливой гримасы, недовольства не выказывал.

Картинки рисовали детородный орган несколько иначе. Во-первых, сверху он зарос волосами – жесткими, черными. Во-вторых, яички я представляла несколько меньше и уж никак не в виде мохнатого нечто. В-третьих, сам орган заканчивался… Словом, неприлично он заканчивался, провокационно. И мне предстояло все это ощупать. М-да!

Видя мое смущение, сестра усмехнулась:

– В первый раз видишь? А еще лекарь! Хочешь, покажу, что где?

Промолчала и, вздохнув, положила ладонь на основание органа, и не просто так, а особым образом – пальцами вниз. В итоге накрыла примерно две трети. Большой, но в книгах пишут, больше бывает. Напряженный. Нет, не орган – живот у навсея. Опасается за мужскую честь? Ох, я гораздо больше боюсь, пальцы дрожат, едва-едва касаюсь. Эх, надо было у трупа глянуть, когда мэтр Дорн предлагал. А я стушевалась. Зато теперь как маков цвет. Ладно, представлю, будто это другое место. Нога, скажем. Если не смотреть, а только щупать, выдержу. Нет, надо смотреть, иначе кожных заболеваний не замечу.

Ох, узнает матушка, уши надерет! Несовершеннолетняя девица щупает половозрелого голого мужчину! Мама и так не одобряла мое тесное общение с больными противоположного пола, а тут и вовсе темный – существо в высшей степени порочное, наверное, поэтому и привлекательное. Для сестры. А мне – интересное с научной точки зрения.

– Ну? – поторопила Алексия. – Повреждения есть? Болел чем-нибудь?

Вздохнула и, выбросив из головы посторонние мысли, занялась осмотром. На вид – здоровый, по ауре тоже. Глянула украдкой в лицо темного и обомлела: ему приятно! Тут же отдернула руку, вспомнив об особенностях мужского организма. К счастью, обошлось без демонстрации боевого состояния, но все равно неприятно. Будто темный – животное.

Затем мы осторожно перевернули навсея на бок: на живот нельзя. Темный уже не молчал, а проклинал, шипел, но Алексия с помощью ошейника контролировала все действия. Я лекарь, мне сказали осмотреть, я и смотрю.

Огласила результаты:

– Здоровый.

На сестру старалась не смотреть: стыдно. И перед навсеем тоже. Зато теперь точно знаю, никогда больше подобный осмотр не повторю.

Алексия просияла, навсей, кажется, выругался. Я бы тоже не обрадовалась. Темный, навсей… Как его зовут-то?

– Геральт, – с готовностью сообщила сестра. – Фамилии, происхождения не сказал.

– Алексия, у него жена, дети, наверное… – ничего не могла с собой поделать, мысль о дальнейшем использовании темного вызывала брезгливое отторжение. И это моя сестра! – Оставь его в покое, давай, я тебе травяной чай пропишу? Ты успокоишься, потом встретишь достойного человека, и все будет.

– У меня давно есть, – с гордостью возразила Алексия. – И да, я его хочу. Хочу, Дария, могу сто раз повторить, не ханжа.

Скривилась. Неужели Алексия такая распущенная? Как темная! Навсеи развратны, любят грязь, извращения, даже гаремы заводят, где делают с девицами то, после чего самой себе в глаза не взглянешь. Но сестра-то девушка порядочная, светлая, умная, воспитанная – и вдруг заводит раба-любовника. Не понимаю! Чем может вон то под одеялом привлекать? На вид будто личинка.

– Надо же, не одобряешь! – Геральт с интересом посматривал на меня. – Светлая до мозга костей.

Он выплюнул это, будто оскорбление. Промолчала и под надуманным предлогом ушла. Больше я в комнату навсея – а поселили его на служебном этаже, прямо под покоями сестры – не входила. Слышала, будто Алексия действительно с Геральтом спала, но сестра взрослая, я ей не указ. Если уж отец и дядя не возражают, все в порядке. Видимо, я слишком мала, не понимаю. Пару раз порывалась спросить у матери, но не решалась. В книгах же ответа не нашла, там только процесс описывался. Коротко, но мне хватило, чтобы укрепиться во мнении о гадливости подобного занятия без любви. С ней – другое дело, и не больно, и, наверное, не о слизняке между мужских ног думаешь. Во всяком случае, кузина заверяла, что неприятных ощущений не испытывает, наоборот, очень хорошо.

Дни тянулись буднично. Я привыкла. Может, кто-то и считает, будто светлые целыми сутками танцуют, поют и веселятся, но это не так. У нас ведь фактически форт, замок, даже стены приучают к суровости. И Вердейл – город небольшой, ничем особым похвастаться не может. Обычный такой провинциальный городок с ярмаркой по воскресеньям. Собственно, туда я и направилась: хотела прикупить лент для рукоделия, полакомиться леденцовыми петушками, попробовать себя в людских забавах. Тут мне даже хитрить не надо: не смогу ни волну на воде поймать, ни канат невидимой нитью к столбу привязать. Местные жители это знали, поэтому и брали в свои команды. Других магов-то не жаловали: жульничали.

В честь ярмарки город украсился бумажными фонариками: синими, желтыми, красными. Окна радовали глаз гирляндами искусственных цветов. Настоящими, сотворенными магами, розами оплетали легкие арки из лозы, и влюбленные парочки охотно целовались под ними, не боясь косых взглядов.

Надев легкое розовое платье с лимонным пояском, я выпорхнула за ворота. Одна, без подруг, без Алексии. Не до меня теперь сестре, у нее же навсей. Ума ни приложу, как она его заставила, сломила. Темные гордые, не иначе, зельем опоила. Зато к завтраку Алексия выходила с неизменной довольной улыбкой.

Погода стояла чудная. Припекало солнышко, пели птицы – лето, одним словом. Я не торопилась, спускаясь в город. Да и при всем желании не получится: лекарь – персона известная, каждый встречный поздоровается, доброго утра пожелает и совета спросит. Я терпеливо отвечала, хотя и не считала себя великим целителем. Вот мэтр Дорн – он да, и на войне был, и от холеры людей спасал, а я так, ученица. Подумаешь, лазарет, сращенные кости и прочие мелочи! Когда все под рукой, каждый сможет. Только тяжело физически, быстро устаешь, повозившись даже с одним. А каково с десятками? Но ничего, с годами стану сильнее.

Вердейл сразу подхватил в объятия, унес вместе с людским потоком к площади. Я не противилась: затем и пришла, чтобы на людей посмотреть, последние сплетни послушать.

А вот и шатры актеров. Не удержавшись, свернула к ним, поглазеть на ряженых. Разыгрывали традиционную для здешних мест комедию об отце, не желавшем благословлять брак влюбленных. Но те не сдавались, не накладывали на себя руки, а шли к намеченной цели. По традиции, актеры надевали яркие гротескные маски и соревновались друг с другом в яркости костюмов. Хохотала, наблюдая за проделками переодетого нотариусом жениха. Актер так потешно хмурился и строил рожи.

– Дария?

Вздрогнула и обернулась на голос. За спиной стоял человек в сером плаще. Несмотря на жаркий день, незнакомец не спешил разоблачаться, наоборот, кутался в ткань, будто мерз. Я нахмурилась. Странно это. Наши от людей не хоронятся, а тут словно наемный убийца. Сердце екнуло. Рука нащупала и сжала призывный медальон.

– Не надо, – в голосе сквозила улыбка, – я не причиню зла.

– Пока не причиню, – подчеркнул незнакомец и предложил: – Прогуляемся?

По этой усмешке, по тембру голоса, прорвавшемуся сквозь звуковую иллюзию, догадалась, кто передо мной. Испуганно огляделась, гадая, стоит ли прямо сейчас затеряться в толпе, либо остаться и узнать, что же от меня нужно Геральту. Ума ни приложу, как он выбрался за ворота. Пленных из замка не выпускают, внешний контур замкнут, ошейник непременно среагирует.

– Не привлекай внимания, – посоветовал Геральт и протянул за руку.

Я испуганно отшатнулась и тут же оказалась тесно прижата к темному. От него пахло кровью – запах резко ударил в нос, будто бы вскрылись раны. Но нет, готова поклясться, Геральт пышет здоровьем. Неужели кого-то убил? Но ошейник?.. Будто в продолжение моих мыслей, темный наклонился и потребовал снять символ рабства.

– Ты знаешь как, и это сделаешь.

Замычала и замотала головой. Палец Геральта надавил на губу, и он настойчиво повторил просьбу. Вокруг люди, шумный праздник, а ему плевать. Где же стражники, почему они не спешат водворить беглого на место?

– Хорошо, – прошипел Геральт, убедившись, что я не намерена помогать, – сделаем после. Магия сама иссякнет, лишившись подпитки.

Темный убрал ладонь ото рта и потащил прочь, к берегу, уступами спускавшемуся к заливу. Я всячески сопротивлялась, в ужасе сообразив, что не могу кричать. Совсем! Горло будто льдом сковало.

Мы верили, ошейник полностью блокирует магию навсеев, причиняя нестерпимую боль при попытке банально потянуться к источнику, тут же темный спокойно воспользовался неким заклинанием. Когда? Как? Я ничего не почувствовала и не заметила.

За меня попытался заступиться какой-то парень, но темный только взглянул, и горожанин поспешил пройти мимо. Остальным же и дела не было. Все так же взрывались хохотом зрители комедии, кричали разносчики кренделей, стремились переиграть друг друга дуделки и рожки. Шум и суета ярмарки сыграли на руку темному, и он беспрепятственно выбрался из города.