–

Самый гуманный суд в мире

–

… исходя из двух сотен нарушенных сводов, должностных инструкций и заповедей, следует, что…

Распределительница упивалась идеально подходящей ей ролью прокурора. И, надо признаться, вовсе не напрасно! Высокая, статная, с горящим взором и сотрясающей пространство энергетикой – она была создана для этого «звездного» часа, олицетворяя собой главные качества Первозданных касты Высших – бескомпромиссность, холодность и приверженность законам.

Речь едва перевалила за одну треть, и зависшая под потолком обвиняемая окинула безразличным взглядом заполненное до отказа помещение. Неудивительно, что сюда набились представители практически всех каст – такого ужасающего преступления не совершал доселе никто! Их глаза пытливо сверлили ее, но это не причиняло боли. Вряд ли теперь хоть что-то способно причинить ей боль…

Она надеялась, что его тоже приведут попрощаться с миром и в последний раз насладиться закатом, но Распределительница все решила иначе. Его не привели. Да и за ней пришли раньше, чем последний алый луч махнул своей «ладошкой». Она попыталась скрыть разочарование, но оно оказалось настолько ярким, что длинным шлейфом следовало за нею, куда бы ее не определили. Даже здесь, в зале его явственно ощущали все собравшиеся. А еще страх… жгучий и разъедающий страх, сковывающий ее почище кандалов при появлении только тени мысли о том, что он может пожалеть о той встрече на крыше и случившемся после. Страх, безжалостно обнаживший неприглядное нутро и вырывающий еще горячие куски плоти. Терпеть его уже не было сил, и она подняла на него тоскливый взгляд.

Их разделяло расстояние не более вытянутой руки и от этого по коже бежали мурашки предвкушения. А может… Нет, они оба знали, что близость – всего лишь иллюзия в этом зале. Прикосновения для них недоступны, а веселить собравшихся обвиняемые не намерены. Он смотрел на нее прямо, открыто и, видимо, давно, ожидая, когда она решится на этот немой диалог. В его взгляде не было разочарования, отчаяния или сожалений. Ничего… кроме любви. Безмерной и от того сравнимой с самым редким из чудес. Ее губы тронула улыбка.

«Значит не жалеет!» – пронеслась очередная громкая мысль, которую он не мог не услышать.

«Даже не думай так! Ты мой свет, мое дыхание, моя весна. Ты разбудила меня и все изменилось!»

Вырвавшаяся на свободу и оглушающая в своей чистоте мысль так сильно светилась, что вспышкой озарила зал и всех собравшихся, сбив с размеренного такта даже Распределительницу. Она недоуменно покосилась на обвиняемых, и ее мраморная кожа пошла отвратительными пятнами. Эти двое смотрели друг на друга и от их тел исходило ровное теплое свечение, в котором невольно хотелось погреться. Им было совершенно все равно, чем закончится судебный процесс. В этом мгновении они еще были вместе, чего никто не смел у них отобрать.

– Кха-кха, – закашлял Верховный, деликатно привлекая внимание к своей скромной персоне.

– Простите, на чем я остановилась? – засуетилась Распределительница. – Ах, да – 2000 пункт свода законов был нарушен с особым пренебрежением.

Ее речь снова потекла плавно и сразу же пришло спокойствие. Верховный внимал ей, периодически поглаживая свою окладистую бороду. Он сидел на возвышении, откуда ему отлично было видно всех присутствующих, включая обвиняемых. Они знали, что он прекрасно видит их и слышит каждую направленную мысль, но это не доставляло беспокойства. Прочувствовать каждый отведенный момент – вот что металось между ними.

Верховный не отводил взгляда от Распределительницы. Его размышления были сокрыты ото всех, но каждый отчетливо ощущал горечь разочарования, которой он наполнился. Глубокая горечь, сквозящая в каждом мимолетном жесте. Чего не скажешь о сидящем рядом Антиподе! Того явно веселило происходящее, и он даже не пытался скрыть своего настроя, периодически выдавая на ухо Верховному очередную шутку. Ему всегда было скучно здесь, а потому пропустить намечающееся представление Антипод не мог. Несмотря на его чуть пренебрежительное равнодушие к судебному процессу, он слышал каждое слово и чутко считывал любые колебания, только начинающие проникать в пространство. Пожалуй, даже Верховный не обладал таким обостренным до предела умением видеть всю картину целиком, за счет чего некоторые ее детали вдруг начинали выступать в совершенно ином свете, чем в начале. Но даже Антипод не мог помочь им. За преступление придется ответить.

Она потерла запястье, поморщившись от неприятно звякнувших кандалов, и усмехнулась, заметив вновь склонившегося к уху улыбающегося Верховного Антипода. Все считали их непримиримыми врагами, действующими в обход друг друга. Но на самом деле они с сотворения мира были за одно, вот только пути выбирали разные. Если бы подопечные знали истинное положение вещей, то вряд ли поверили! Она была Высшей достаточно давно, чтобы хорошо изучить подопечных, и точно знала – в такое они точно не поверят! Да, они охотно верили во всякие небылицы, но в правду… Ни за что! Антипод перехватил ее взгляд и послал обвиняемой воздушный поцелуй. Его глаза излучали безудержное веселье, и он с трудом сдерживался, чтобы не перебить Распределительницу, подходящую, наконец, к завершению своей обвинительной речи.

– … на основании вышеизложенного я прошу лишить их статуса и привилегий касты Высших, стереть память и вернуть их на уровень низших каст. Спасибо.

Она села, предварительно кивнув Верховному с Антиподом, который резво повернулся к обвиняемым и с некоторой насмешкой поинтересовался:

– Вам есть что сказать?

– Есть! – он переглянулся с ней. – Истинная любовь – это дар, который мы разделили на двоих. Да, мы виновны в том, что упустили своих подопечных и нарушили планы Верховного. Но любовь… любовь не может быть виной! И мы гордимся ею! Вы вправе лишить нас памяти и всего того, что мы уже добились, но это ничего не изменит – любовь наполнила нас и останется, даже если мы все забудем. Она неизменна, она выше нас и даже… вас.

Слушатели в зале ахнули! Да где же это видано, бросать вызов? И кому, спрашивается – Распределительнице, Верховному и Антиподу!

– Вот даже как! И повторили бы все с самого начала, если бы могли?

Вместо ожидаемого гнева Антипод развеселился, потирая руки от предвкушения чего-то необычайно интересного. Он весь подался вперед и даже расстегнул верхнюю пуговку на своей идеально выглаженной рубашке. Неизвестно, чего именно он ожидал, но обвиняемые ответили в голос, не подумав и секунды:

– Да!

Антипод склонил голову на бок, будто оценивая решимость обвиняемых, и неожиданно махнул рукой, опуская невидимый занавес и намереваясь подготовиться ко второму акту этого спектакля. Тут же облако густого белоснежного дыма непроницаемой стеной скрыло принимающих решение ото всех остальных.

– Что ты думаешь?

– Любовь живет в них, – Верховный тепло улыбнулся, медленно поглаживая посверкивающую серебром бороду, – и ведь правы они! Ума не приложу, как она в них проросла! И ведь нашла же лазейку, закрепилась – живое воплощение чуда! Мы говорим им о любви, учим, но знаем, что испытать ее Первозданным не дано! Как ни бились, не получается у них.

– Ой, не распаляйся, – раздраженно отмахнулся Антипод. – Подопечных-то не вернешь, хоть и по плану все случилось. Ты ведь все рассчитал? Только почему-то они не получили уведомления о грядущей смерти подопечных. Не подскажешь, где оно затерялось?

– Не совсем по плану, – слегка нахмурился Верховный, – но общая концепция верна. Их подопечным нужно было просто прожить отведенный время. Краткий опыт для слишком молодых. А уведомление… оно было… но я пока не разобрался, на каком этапе оно пропало.

– Так тем более, за что их наказывать?

– Ослушались же! Все законы попрали! Если я их по головке поглажу и пожалею, как мне потом других к порядку призывать? И придет хаос…

– Не самое худшее, между прочим, – проворчал Антипод. -Ты мое мнение знаешь – ты слишком зарылся в бумажках и законах своих, а пора бы немного отпустить Высших и остальных, оставив им право выбора. Да, ладно, давай о самом главном. А если и правда истинная любовь?

Антипод, казалось, уже все придумал и только выжидал, когда можно будет озвучить свою гениальную, как и всегда, идею.

– Говори уже, – Верховный знал его слишком хорошо, чтобы тянуть.

– Прости их… если они снова повторят все от начала до конца. Узнают и полюбят друг друга… там… внизу. В человеческом обличье, – голос звучал вкрадчиво, но его обладатель просто сиял от своей придумки, создавая тем самым удивительный диссонанс.

– Тогда все не зря, – тихо пробормотал Верховный, задумчиво сложив ладони в замок. – И тогда вправду любовь. Та самая истинная… А значит не все потеряно и Первозданные тоже способны на нее.

– Тогда решено? По рукам, – Антипод протянул свою холеную руку и хитро прищурился, ожидая очевидного уже для обоих вердикта.

– По рукам, пусть докажут, что любовь для них не просто слова, – кивнул Верховный и деловито осведомился. – Когда начнем?

– Прямо сейчас! Зачем тянуть? Объявляем решение суда, стираем память и вперед! Вот только…

– Что еще?

– Для чистоты эксперимента предлагаю закинуть их подальше. Туда, где нет связи и шансы встретиться призрачно малы.

– Справедливо, – одобрил Верховный. – Не станем создавать для них особых условий, пусть живут обычными людьми и пройдут свой путь.

– Решено.

Антипод уже предвкушал вытянутое лицо Распределительницы, которую сильно недолюбливал, и растерянных собравшихся. Что же – ему предстояло веселье, которое он собирался испить до самой последней капли, а потом еще долго смаковать послевкусие!

Клубящиеся облака рассеялись и Верховный с Антиподом, готовые объявить о совместно принятом решении, предстали перед горящими нетерпением глазами.

–

Первая жизнь. Рождение Амели

–

Кэтрин едва дышала, прижимая к себе новорожденного младенца, который так тяжело ей дался, что едва не лишил жизни. Она лежала на влажных простынях и как завороженная гладила малышку по крошечным ручкам и ножкам, не обращая никакого внимания на ворчания повитухи, требующей немедленно сменить простыни на сухие, дабы избежать послеродовой горячки. Кроха сладко посапывала, зажав в маленьком кулачке палец матери, и той не верилось, что всего несколько минут назад она огласила о своем явлении в мир громогласным и, будто немного обиженным, криком. А потом затихла и погрузилась в беспечный младенческий сон. Кэтрин никак не могла налюбоваться на ту, которой понадобилось трое суток, чтобы увидеть свет.

Роды оказались тяжелыми и на исходе третьих суток старая повитуха уже не давала за жизнь роженицы и младенца ни одного фартинга. Она почти смирилась с тем, что вознаграждения ей не видать, как своих ушей, и размышляла о возможности слинять из скромного жилища до того, как в двери зайдет вдовец. А то, что муж Кэтрин станет вдовцом еще до рассвета, она была абсолютно уверена. Вот только младенец оказался упертым и, видимо, наделен недюжинной жаждой жизни, вытянув себя и свою мать с того света.

В доме царил полумрак, так как сквозь крошечное окошко солнечные лучи почти не проходили. Повитуха, намереваясь впустить свежий воздух, слегка приоткрыла дверь, но та вдруг с грохотом широко распахнулась и проход загородила чья-то внушительная тень.

– Ну что там, старая? – недовольно поинтересовался мужской голос.

– Разродилась здоровеньким младенцем, – затараторила старуха, улыбаясь беззубым ртом. – А уж как трудно было, как трудно! Если бы не мой опыт, потерять тебе и жену, и ребенка.

Мужчина, казалось, не слышал ее. Он быстрым шагом подошел к кровати и требовательно спросил:

– Кто там?

– Дочка, Нэд. Смотри, какая хорошенькая! А сильная какая, вся в тебя!

– Дочь, – Нэд презрительно скривился и, не сдержавшись, плюнул себе под ноги. – Столько суеты из-за девчонки! Мне нужны сыновья, Кэти, а девчонка без надобности. Какой от нее прок? Только лишние растраты.

– Дак жена твоя здорова и народит тебе еще много сыновей, – вмешалась старуха, подозревая, что обещанная благодарность уплывет сквозь пальцы. – А девчонка нянькой и помощницей будет. Как же без ее помощи? Вот обучит ее мать по хозяйству, да с младенцами. И вырастят они тебе много крепких наследников.

– Возможно, – задумчиво проговорил мужчина и впервые с интересом посмотрел на жену и дочь.

Впрочем, вид Кэтрин его разочаровал. Она и так никогда не была красавицей – пегая, с волосами цвета неуродившейся моркови, худая и нескладная, а после трех дней мучений и вовсе подурнела. Нэд брезгливо рассматривал обескровленное лицо, влажные пакли волос и выступившие сквозь ночную рубашку ключицы и думал о горячей соседке, которая умело скрашивала его одиночество. Да, жене до нее далеко и, будь воля Нэда, он бы ни за что не вернулся в супружескую кровать, но ему нужны сыновья и придется время от времени все-таки отвлекаться от пышных бедер соседской вдовы. При мыслях о ней, он жадно облизнул губы, ощущая жар в теле. Смена эмоций на его лице была столь очевидной, что женщина окончательно посмурнела.

– Как назовем? – наконец, снизошел Нэд.

– Амели, давай назовем ее Амели.

Кэтрин не знала, откуда на ум пришло это имя, но она была совершенно уверена – дочь должны звать именно так!

– Ты умом тронулась? – расхохотался муж. – Где это видано в нашей глуши такие имена давать! Нет, есть же простые и достойный имена для девочки. Эмма, как звали мою мать. Или Сара, как нашу соседку.

– К которой ты шастал все время, пока я была на сносях! – прошипела Кэтрин, удивляясь тому, что разлившаяся внутри злость дала ей сил приподняться на локте.

– Ты сплетни-то не повторяй, – прикрикнул на жену Нэд.

До баб он был охочий и радовал своим вниманием не только Сару, но открыто ругаться с женой не хотел. Поэтому решил согласиться на чудное, по его соображениям, имя.

– Пускай Амели, – бросил он, уже повернувшись спиной к еле держащейся в полуприподнятом состоянии молодой матери. – Но сына, чтобы мне через год родила.

Он поманил за собой на улицу повитуху, которая радостно бросилась за ним – все же вознаграждение ей сегодня перепадет. А дважды отвоевавшая свою новорожденную дочь Кэтрин без сил упала на постель, погрузившись в странное состояние тяжелой дремы, смешанной с воспоминаниями.

Замуж за Нэда отец выдал ее силой. Однажды он просто привел в дом нового знакомого и с порога закричал:

– Мать, веди сюда Кэтрин, да быстрее!

Мать засуетилась и почти тычками в спину вытолкала дочь к гостю.

– Смотри-ка, – отец подтянул ее за подбородок, демонстрируя как породистую кобылу покупателю, – она молодая и здоровая. Рожей не вышла, но и не уродка. Работящая, сильная, к хозяйству приученная. Бери, не пожалеешь.

– А сколько лет невесте? – хохотнул мужчина, обдав Кэтрин луковым запахом, смешанным с кислым амбре дешевого пива.

– На днях 15 исполнилось, самый сок! – гордо заявил отец, не обращая внимания на навернувшиеся на глаза дочери слезы. – Надоело, что сидит на моей шее. Хватит уже кормить и поить ее. Пусть уходит, а я за нее дам гусей и помогу тебе с вступлением в Гильдию пивоваров. Будешь моим помощником.

– Низкую цену даешь, – хмыкнул Нэд, хотя и окинул девушку похотливым взглядом, от которого ее замутило.

– А, да ты хваткий! – расхохотался отец. – Давай поторгуемся, а ты иди прочь!