– Обучение проходит в два этапа, – ответила ему Кейн. – Титул мастрессы подразумевает не просто овладение архетипом, а умение управлять спиритом через архетип, который в данном случае носит характер проводника. Он пласт, который отделяет человека от изначального спирита, спирита в его чистом виде. Быть мастрессой означает уметь управлять изначальным спиритом, воплощать его в материальном мире в виде энергии. Эрика очень быстро освоила Мираж, но у этого была и обратная сторона. Нулевой архетип – изначальный спирит – лежит под Миражом. – Кейн было сложно подбирать слова, чтобы описать то, что можно было увидеть только лично, но она надеялась, что Атрес поймет. – Чем глубже связь с Миражом, тем сложнее пройти его насквозь до Нулевого архетипа.

– Она не успела вовремя?

– Нет, все не настолько просто. – Кейн поискала слова, чтобы объяснить. – Нулевой архетип – это дверь, в которую можно или пройти с первого раза, или она закроется навсегда. Обычно подобное не представляет проблем, потому что есть способ определить готовность ученика. Этот этап проходят все, кто соблюдает методику обучения, потому что выходят на него уже тогда, когда готовы. Но на эту готовность уходят годы.

– Должно быть, Эрика Хаузер ждать не хотела.

– Нет. Она решила пойти на риск и попросила меня помочь. Для прохождения последнего этапа нужно разрешение преподавателя – пропуск в комнату для испытания, подтверждение готовности и еще несколько документов. Я предупреждала ее, что это риск. – Но Эрике с самого начала было плевать на риск. Она оказалась очень талантливой, настолько, что, наверное, считала себя неуязвимой. – Знаете, Алан, я и правда верила, что у нее все получится. Ей все так легко давалось.

– Типичная ошибка, – сказал он бесстрастно, и Кейн невесело улыбнулась.

– Теперь, похоже, вы жалеете меня. И вы правы, это действительно оказалось ошибкой. Нулевой архетип вышел из-под контроля, Эрика не сумела его стабилизировать и пострадала. Попала в больницу с серьезными ожогами и так и не стала мастрессой. Ее отец превратился в схему и умер, и я думаю, что Вольфган Хаузер ненавидел меня до самой своей смерти. Такая вот исповедь. Как вам?

– Долгая, – спокойно заметил он. – Зачем вы мне рассказали?

– Вы не верите, что мне просто захотелось поделиться?

– Не верю.

– Вы правы. Я уже несколько лет стараюсь не вспоминать. Но эта история может касаться и вас. Эрика знает координаты точки расщепления. Я могу выяснить их сама, но это займет время, или обратиться к ней. Эрика меня ненавидит, но вам, думаю, не откажет.

Это было рискованно, Атрес понимал – и потому спросил:

– Думаете, она не выдаст нас?

– Она могла бы выдать меня, но я не верю, что Эрика способна причинить вред схематику. В любом случае выбор за вами. Если согласитесь, вам придется пойти к ней со мной.

Он задумчиво побарабанил пальцами по карте, как раз по тому участку, на котором была изображена Цитадель.

– Хорошо. Если вы готовы рискнуть, мы рискнем.

* * *

«Сильверна» прибыла в порт Цитадели через пять часов после того, как покинула причал «Трели», и за это время Кейн и Атрес успели обсудить детали путешествия через Грандвейв. Большую часть того, что могло им понадобиться, Атрес собрал еще до встречи с Кейн, остальное – несколько полезных защитных медиаторов – легко могла достать она сама.

Они с Атресом договорились встретиться через два дня – этого времени Кейн должно было хватить, чтобы закончить неотложные дела в университете и собрать вещи.

Кейн вышла в порту Цитадели ближе к обеду того же дня, и Атрес проводил ее до входа в аэровокзал. Он снова нес ее саквояж – Дейн, вероятно, был занят, потому что после той встречи Кейн его больше не видела. Вокруг кипела разношерстная толпа, как раз заканчивалась посадка на огромный пассажирский дирижабль до Траста, и в ярком свете солнца каменные плиты причала казались почти белыми. Гомонили люди, носились по площадке дети, какая-то женщина с собачкой на руках спешила на посадку, на ходу вытаскивая билеты из изящной красной сумочки.

Никто не обращал на Кейн с Атресом внимания.

– Я напишу Эрике с просьбой о встрече, – сказала она, останавливаясь у стеклянных дверей вокзала, напоминавшего оранжерею с его стеклянными стенами и причудливым железным каркасом.

– Если необходимо, я могу проводить вас до экипажа, – невпопад ответил он.

– Не нужно, Алан. Здесь недалеко. И носильщик мне не требуется. – Кейн неожиданно поймала себя на мысли, что впервые будет с ним прощаться – на «Трели» повода не было, они в любой момент в течение дня могли пересечься снова. – Я буду ждать вас через два дня.

Она сделала шаг к дверям и заметила, как он напрягся.

Атрес ничего не сказал, и все же ей пришло в голову, как, должно быть, тяжело отпускать человека, от которого зависит твоя жизнь.

– Можете не волноваться, я не сбегу, – улыбнулась Кейн, – вы нужны мне не меньше, чем я вам.

– Я помню. Меня волнует другое. – Атрес заложил руки за спину. – Будьте осторожны. Стерлинг, возможно, уже знает о контракте, и ваша жизнь может быть в опасности.

Он вовсе не казался обеспокоенным, и Кейн сказала:

– Не думаю, что Стерлинг рискнет действовать в городе. Но вы все-таки берегите и себя тоже. Если случится что-то необычное, постарайтесь связаться со мной.

– Согласен. – Он коротко поклонился и направился к «Сильверне».

Глядя ему вслед, Кейн подумала, что попрощаться у них так толком и не получилось.



Цитадель была одним из немногих оставшихся городов, построенных на поверхности Земли. Врезанная в скалу, монументальная и массивная, со стороны она казалась холодной. Из небесного каноэ даже вечером ее улочки напоминали каменный муравейник. Спирит-фонари освещали дороги, тени от воздушных экипажей скользили по мостовой.

«Золотое колесо» было видно издалека. Переливающееся разноцветными огнями, аляповатое и немного нелепое, оно невольно притягивало взгляд. Цирк располагался на самой окраине города, неподалеку от северной стены.

Каноэ плыло по воздуху неспешно, движение едва ощущалось. Кейн смотрела вниз, на вечерние улицы, и чувствовала, что боится – не отказа, не ненависти к себе, просто самой встречи.

Атрес неподвижно сидел рядом и казался застывшим изваянием. «В чем ваш секрет? – хотелось спросить Кейн. – Как вам удается сохранять спокойствие?» Возможно, он просто не умел бояться.

Полет занял около получаса, и лодочнику пришлось опустить каноэ к самому нижнему ярусу – представление еще не закончилось, и гостевой причал был полностью занят.

Атрес расплатился за поездку и подал Кейн руку, помогая спуститься на мостовую у входа. Ей пришлось придержать юбку, чтобы не зацепиться за витой декор бортика.

Даже на расстоянии от входа было слышно льющуюся изнутри музыку и аплодисменты зрителей – должно быть, только что закончился один из номеров. Пахло сладкой ватой, жареной картошкой и машинным маслом. Афиша на аккуратной изящной табличке гласила: «Видения королевы иллюзий», и с нее всем проходящим мимо улыбалась Эрика.

Кейн с Атресом обошли здание с торца и остановились у служебного хода. Дверь была невзрачной и неприметной, с небольшим аккуратным замком и потемневшей от времени латунной ручкой. Звонок тоже старый – простая медная кнопка.

Кейн нажала на нее, и где-то внутри раздался мелодичный перезвон. Оказывается, все это время она помнила этот звонок.

Им пришлось ждать на улице около пяти минут, прежде чем дверь открыл высокий мужчина с непропорционально маленькой головой.

– Добрый день, Хоуз. – Кейн поклонилась на университетский манер. – Мне хотелось бы встретиться с Эрикой.

Хоуз окинул их неприветливым взглядом и посторонился:

– Госпожа Эрика сейчас на представлении.

– Мы подождем.

Коридор, в котором они оказались, был узким, плохо освещенным, и массивные стены старого здания почти ощутимо давили.

В ответ на просьбу Кейн о встрече Эрика ответила одним-единственным «Приезжайте».

Кейн не ждала, что встреча выйдет легкой, но и не видела смысла загадывать заранее.

Хоуз провел их по коридору до винтовой лестницы и начал спускаться. Света на лестнице не было, и небольшой спирит-фонарь в его руках отбрасывал по сторонам странные тени.

Чем ниже они спускались, тем холоднее становилось. Штукатурка стен сменилась необработанной горной породой, и Кейн почти не удивилась, когда они остановились перед массивными двойными дверьми. Тяжелое темное дерево, обитое железом, кое-где едва заметно переливалось линиями спирита, в него была встроена схема. Что-то защитное, насколько могла судить Кейн.

Она ни разу не была там, но без труда определила, почему Эрика распорядилась привести их с Атресом именно сюда.

Хоуз повозился с массивным железным замком, прежде чем двери поддались, и Кейн заглянула внутрь.

За дверью оказалось просторное помещение, гулкое и почти пустое. У дальней стены, полускрытая ширмой, стояла кровать, ближе к выходу – стол и два кресла. Света не хватало, чтобы рассмотреть все, но Кейн и не требовалось. Она знала, куда их привели.

Они с Атресом оказались в комнате, в которой Вольфган Хаузер, отец Эрики, провел свои последние месяцы.

– Садитесь, – неприязненно сказал Хоуз и ушел, закрыв за собой дверь.

– Он не любит вас, – невозмутимо заметил Атрес, остановившись возле письменного стола.

– Никто здесь не любит меня, – ответила Кейн, занимая одно из кресел. – Мое решение обрекло Хаузера на медленное угасание в этой комнате. Такие вещи не располагают к любви.

– Не худшее, что вы могли бы сделать. – Атрес наклонился над столом, явно не испытывая неловкости от того, что находился в комнате мертвого человека. – Думаете, Эрика Хаузер намеренно заставляет нас ждать?

– Я не знаю.

Кейн помнила Эрику разной – порывистой и упрямой, в отчаянии умоляющей спасти отца, собранной и сосредоточенной в университете. И помнила ее на полу в зале испытаний – скорчившуюся от боли фигуру в простом красном платье ученицы, белокурые локоны на грубом камне пола, извивающиеся образы Миража вокруг – темные, страшные.

До того Эрика была удивительно красивой девушкой. Потом Кейн видела ее в больничной палате, все еще бессознательную, укутанную дымом образов и видений. Часть лица и правая рука были изуродованы ожогами, Эрика лежала неподвижно, пронзительно бледная на фоне застиранной больничной простыни, и казалась сломанной куклой.

– Мы не виделись долгое время. Сейчас она может быть совсем не такой, какой я ее помню.

Хотя прежняя Эрика наверняка заставила бы их с Атресом ждать.

– Вы не представляете насколько, мастресса Анна.

Голос за спиной заставил Кейн вздрогнуть. Она не почувствовала ничего – дверь не скрипнула, открываясь, никто не заходил в комнату, разве что почудилось присутствие постороннего спирита, но оно едва читалось на фоне схемы на двери. И голос был странным, нечеловеческим, он расслаивался на детский и взрослый, на голос мужчины и женщины, как будто слова произносили несколько человек одновременно.

Кейн обернулась. Женская фигура – полупрозрачный силуэт, словно туманом укутанный образами Миража, – стояла в дверях.

– Что вы так смотрите? – Постепенно голос Эрики становился нормальнее, был все ближе к тому, как она говорила в университете. – Не ожидали?

Образы текли вокруг – странные, полуразличимые: вереница птиц, волна, тени деревьев извивались, сливаясь с другими, словно стремились прочь от Эрики. В просветах все больше угадывалось настоящее – фрагмент платья, рука, затянутая в кружевную перчатку.

Должно быть, Эрика пришла сразу с представления. Или же теперь так одевалась.

– Помните, на занятиях вы говорили нам, что невозможно жить в Мираже. – Спирит стекал с нее, собирался клубами у ног, вился кольцами вокруг головы. – Вы были неправы. Я теперь даже сплю с точкой смещения под подушкой. – Спирит вокруг лежал слоями, и Кейн не понимала, как могла не почувствовать его раньше. Под одним образом скрывался другой. Звуки и запахи, картинки и фантомные ощущения – холод, тепло, прикосновение чешуи. – Здорово, правда, мастресса Анна? Я теперь настоящая королева иллюзий. Зрители в восторге.

– Спасибо, что согласилась встретиться с нами. – Кейн больше нечего было ответить.

Эрика выглядела младше, чем в университете, и была прекрасна. Ее кожа светилась, золотистые волосы, собранные в два длинных хвоста, сияли. Она вся казалась изумительной, нереальной картиной, укутанной клубами Миража. Она и была картиной – от причудливого черно-красного корсажа до пышной юбки, от маленькой, почти игрушечной шляпки на голове до изящной вуали. Образ внутри образа. Настоящая Эрика – изуродованная девочка, которую Кейн видела на больничной койке, – пряталась где-то внутри, и у Кейн это почему-то вызывало чувство острого сожаления.

– Не стоит, мастресса Анна. Конечно, я согласилась встретиться с вами. Вам что-то нужно, иначе вы не пришли бы. Что-то нужно вам настолько, что вы готовы просить, а то и умолять. Знаете, сколько я мечтала, что вы придете меня умолять? – На секунду, всего на миг под ее совершенным лицом проступило настоящее – фрагмент ожога, как набежавшая на лицо тень. – Я, мастресса Анна, ждала, что вы придете. Почему-то верила, что это рано или поздно случится. И вот вы здесь, и не одна. Кого вы привели с собой?

– Алан Атрес, – представился он, прежде чем Кейн успела ответить. – Мне нужны координаты точки расщепления.

На секунду в образах, окружавших Эрику, мелькнуло лицо. Кейн показалось, что она узнала Вольфгана Хаузера. Оно появилось и пропало, а Эрика рассмеялась.

– Да. Я ожидала чего угодно, только не этого. А ведь я заранее решила вам отказать. Правда, тогда еще не знала, о чем вы попросите.

– Именно поэтому я привела Алана. Координаты нужны ему. Он схематик.

На миг, так быстро, что Кейн едва успела заметить, Эрика потеряла контроль над Миражом – тени брызнули в стороны, пятнами легли на стены, словно пытаясь их сожрать, а потом вернулись в привычный клубящийся поток.

– Да, – задумчиво, словно самой себе, повторила Эрика, – я ожидала от вас чего угодно. Но не этого.

– Вы не откажете, – убежденно сказала Кейн. – Вы могли бы отказать мне, но не Алану.

Жестоко было использовать Эрику так, но Кейн уже давно не питала иллюзий – между ними уже ничего нельзя было исправить.

– Я вас ненавижу, мастресса Анна, – равнодушно, почти буднично произнесла Эрика. – Вы знаете и потому не боитесь, что я возненавижу вас сильнее. Алан, верно? – Она повернулась к Атресу, и образы потекли к нему волной, полупрозрачными руками из тени, крыльями черных бабочек.

– Предпочту по фамилии.

Кейн в который раз удивилась тому, как легко ему удавалось сохранять спокойствие.

– А вы смелый человек. – Эрика рассмеялась, и в ее голос вплелся перезвон колокольчика и грохот падающих книг. – Папа тоже был смелым, пока не понял, что его ждет.

– Мне несвойственно впадать в панику. – Атрес ответил, словно не было вокруг ни беснующегося потока Миража, ни полупрозрачных рук, что извивались рядом с его лицом.

– Даже если того требуют обстоятельства? – Кривая улыбка расколола лицо Эрики пополам, превратила в уродливую маску – страшную и пронзительно настоящую.

– Не бывает таких обстоятельств, – сказал Атрес с той безусловной уверенностью, которая так подкупала в нем Кейн.

Для него не существовало оттенков и полутонов, он не сомневался и не переживал. Он действовал, если мог действовать, или искал способ действовать, если не мог. Для них с Эрикой он был как скальпель – острый и совершенный в своей простоте инструмент, равнодушный и к их проблемам, и к миражам.

– Наверное, вам очень легко жить, я вам почти завидую, – призналась Эрика. – Значит, хотите, чтобы я дала вам координаты?

– Да.

– А если не дам, мастресса Кейн все равно их достанет. Вот только успеет ли вовремя.

Она говорила, а образы вокруг нее затухали, растворялись в воздухе, и наконец осталась только изуродованная девушка с двумя детскими хвостиками. Кружевные перчатки, маленькая шляпка, ожог на щеке.

Кейн иногда думала, что стало с Эрикой после того неудачного испытания, и теперь чувствовала только грусть, что все сложилось именно так.

– Этот человек, наверное, дорог вам, мастресса Анна. Настолько, что вы пришли ко мне. – Настоящий голос Эрики звучал тихо и невыразительно. – Я помню, как сама приходила к вам. Папа был мне очень дорог. А вам очень нужны эти координаты.

«Мне жаль, что так получилось с твоим отцом», – хотела бы сказать Кейн, но от этого никому не стало бы легче.

– Да, мне очень нужны координаты.

– Тогда умоляйте. – Эрика предложила это походя, будничным тоном, как будто просто называла цену. – Валяйтесь у меня в ногах, вытирайте волосами пол и умоляйте. Так делают люди, когда им отчаянно что-то нужно. Я так делала, помните?

Да, Кейн помнила.

Она встала с кресла, опустилась на колени, склонила голову, чтобы скрыть лицо. Оказалось неожиданно несложно, да и почему должно быть иначе? Для нее все не так, как для Эрики. Не было за этим ни искренности, ни мольбы.

Имитация. Эрика умоляла, потому что действительно любила своего отца. Кейн делала это, чтобы получить желаемое.

Когда она была маленькой, гувернантка в наказание иногда ставила ее на коленях в угол. Рассыпала там крупные бусины, чтобы стоять было больно, – обычное наказание для девочек из высшего круга, – и оставляла так на полчаса. Кейн не спорила, не пыталась избежать наказания, но никогда не отступалась от того, что задумала.

С тех пор ничего не изменилось.

– Я умоляю, дайте нам координаты точки расщепления. От этого зависит жизнь дорогого мне человека. – Наверное, отчаявшиеся люди умоляли иначе – собственные слова казались ненастоящими, цитатой из книги.

– Не верю, – фыркнула Эрика. – Смотрю на вас, мастресса Анна, и не верю. Я бы вытерла о вас ноги, но мне даже этого не хочется. Я…

– Хватит. – Голос Атреса прозвучал неожиданно четко, будто выстрел. – Поднимитесь, Кейн. Этот фарс пора заканчивать.

Кейн осталась на месте.

– От этого может зависеть ваша жизнь, Алан. И мне… – Не трудно.

Ей действительно было не трудно.

– В конечном счете, это бессмысленно. – Он положил руку ей на плечо, пальцы сжались до боли, будто стальные. Атрес не спрашивал, хочет ли Кейн подняться, собирается ли это делать. При необходимости он сам заставил бы ее встать. – Вы, – обратился он к Эрике, – или согласитесь дать координаты, или нет. В любом случае ваш отец не оживет.

Эрика молчала и казалась застывшей.

– А вы не боитесь делать другим больно, – сказала она наконец. – Я не дам координаты. Я просто не смогу жить с собой, если соглашусь так просто. Даже если вы схематик. Даже если вы обречены, как папа. А если соглашусь, буду ненавидеть вас за то, что вас спасли, а его нет.

Кейн поднялась. Вставать оказалось тяжелее, чем опускаться.

– Думаешь, Вольфган Хаузер хотел бы для тебя этого?

– Разумеется нет. Но он мертв, кого это теперь волнует? Я не дам вам координаты, – повторила она, словно для себя, и Мираж снова укрыл ее будто волной – клубящимися образами, совершенной картинкой красивой Эрики. – Но я могу отправиться с вами. – Тени под ногами извивались, свивались кольцами, как змеи, и распускались цветами, словно в Эрике боролись красота и уродство. – Мне плевать на вас, мастресса Анна. И на вашего дорогого человека тоже, – добавила Эрика, и ее совершенное лицо странно скривилось, будто она вот-вот расплачется. – Мне нужно самой увидеть, что точка расщепления сработает. Что есть способ спасти схематика, что он всегда был. Ради этого… Да, ради этого я отведу вас к узлу Земли.