Отчасти он был прав. Кейн могла устроить скандал и освободиться, но это показало бы ее саму в невыгодном свете. Репутация среди людей их круга могла слишком на многое повлиять, открыть одни двери и закрыть другие.

– Хорошо. Можете начать с того, почему вы так боитесь Атреса.

Стерлинг улыбнулся.

– Линнел Райт пытается сохранить «Трель», готова ради этого на все и, вероятно, думает, что Атрес способен ей помочь. Я просто не хочу, чтобы вы обманывались вместе с ней.

– Какая трогательная забота, Джеймс. Вы так и собираетесь держать мою руку? Это начинает привлекать внимание.

– Кто станет меня обвинять? – Он перехватил ее ладонь, поднес к губам. – У вас удивительно красивые пальцы, любой мужчина пожелал бы сейчас быть на моем месте.

– Не делайте так, у меня слабый желудок.

Атрес все еще оставался у выхода на площадку рядом с механическими птицами. Он о чем-то говорил с Ричардом. С такого расстояния фраз было не разобрать, и Кейн жалела, что не могла читать по губам. Почему-то ей казалось, что речь шла о чем-то важном.

– Анна, вы намекаете, что вас тошнит от меня? – Стерлинг отпустил ее руку и сделал шаг назад. Впрочем, стоял он достаточно близко, чтобы перехватить Кейн снова.

– Мне говорили, что намеки у меня отлично получаются.

– Они у вас получаются прозрачными.

Ричард подозвал официанта, и Атрес взял с подноса бокал шампанского. В свете фонарей напиток напоминал расплавленное золото.

Когда Ричард указал в сторону Кейн, она невольно напряглась.

– Не говорите мне, что вы рассчитываете на спасение, – шутливо сказал Стерлинг, заметив это. – Ваш рыцарь весь в черном, и ему совершенно нечего здесь делать.

– Я предпочту рыцаря в черном рыцарю в коричневом.

В одежде Стерлинга не было ни одной коричневой детали, но он понял ее слова правильно.

– Похоже, намеки у вас действительно неплохо получаются.

Атрес посмотрел на Кейн в упор – что-то в его глазах даже с такого расстояния показалось ей странным – и пошел к ней. Он двигался с размеренной целеустремленностью человека, который не тратит время на праздные разговоры и не обращает внимания на препятствия. Этим он тоже напоминал военного.

Стерлинг напрягся, но промолчал.

– Вы Анна Кейн? – Атрес остановился в паре шагов от них.

Он спрашивал равнодушно, холодно, не размениваясь на приветствия и элементарную вежливость. В его словах не было ни грубости, ни попытки расположить к себе.

– А вас, Алан, явно не учили здороваться. – Стерлинг опередил ее. – Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить, кто ваш отец.

Стерлинг намеренно провоцировал его, и Кейн уже собиралась вмешаться, когда Атрес сказал:

– Не заинтересован.

– Прошу прощения?

– В разговоре с вами, – ровно и с обезоруживающей ледяной прямотой ответил Атрес. – Я ищу Линнел Райт. Дворецкий сказал мне поговорить с Анной Кейн. Это вы?

– Верно. – Кейн коротко склонила голову в университетском поклоне. – Я с удовольствием поговорю с вами, Алан, если вы пригласите меня на вальс.

– Я не танцую, – равнодушно сказал он. – И обращайтесь ко мне по фамилии.

Стерлинга его ответ насмешил.

– Похоже, Анна, высшая справедливость все-таки существует. Вы отказались от танца со мной, и сами получаете отказ.

Кейн предпочла его проигнорировать.

– Вы уверены, господин Атрес? В конце концов, танцевать, – на этих словах она кивнула на Стерлинга, – втроем невозможно.

Намеки действительно давались ей неплохо, потому что Атрес молча подал руку.

* * *

Ведя ее в центр площадки, Атрес предупредил:

– Я плохо танцую.

Он признавал это совершенно безэмоционально, с той резкостью, за которой легко угадывалась неловкость, и Кейн рассмеялась.

– До тех пор, пока вы не наступаете мне на ноги, я это переживу. – Его молчание было очень красноречивым. – Вам, наверное, говорили, иногда неумение танцевать делает мужчину милым. К тому же наш танец – просто способ избежать нежелательных слушателей.

Она встала к Атресу вплотную, положила руку ему на плечо. Они стояли очень близко, и Кейн обратила внимание, что глаза у него абсолютно черные, радужка полностью сливалась со зрачком.

– Я признал, что не умею танцевать, – Атрес неловко приобнял Кейн за талию, – но это не дает вам права обращаться со мной фамильярно. Единственное, что меня интересует, – где найти Линнел Райт.

Кейн вот уже около часа задавалась тем же вопросом, но не собиралась этого признавать. Пока, по крайней мере.

– Произошло нечто непредвиденное. Подождите, Линнел вскоре появится. Если же вас что-то интересует, вы можете задать вопрос мне.

– У меня нет ни повода, ни желания задавать вопросы вам. Я еще не дал Линнел Райт ответ. Компании «Скайлинг» невыгодно вкладывать средства в «Трель».

– Однако и отрицательного ответа вы пока не дали. Предложение Линнел вас заинтересовало. – Кейн улыбнулась, надеясь, что он не разгадает блеф.

Она не знала, что именно предложила Атресу Линнел, но очень хотела бы это выяснить.

– Вы слишком много на себя берете, – ответил Атрес. Они двигались по площадке неуклюже – он действительно очень плохо танцевал. Дважды они чуть не задели другие пары. – Мне нужна мастресса, но это не значит, что я соглашусь на любую.

– Так же как не любая мастресса согласится на вас, – легко отозвалась Кейн. – Свободных представителей моей профессии не так много, почти все работают на государство. И нас сложно заинтересовать.

То, что он сказал, представило ситуацию в ином свете: и просьбу Линнел приехать, и поведение Стерлинга. К мастрессам обращались, если дело касалось спирита, а раз Атрес не пошел со своим вопросом в университет официально и не обратился к государственным специалистам, скорее всего, ему было нужно что-то опасное либо противозаконное. Линнел об этом знала и была готова предоставить ему Кейн.

Скорее всего, у нее не оставалось другого выхода.

– Вы мне не нравитесь, – прямолинейно и абсолютно равнодушно сказал он. – Мы только встретились, но вы уже пытаетесь со мной торговаться.

Что ж, те, кто считал его резким, определенно думали так не зря.

Кейн едва успела убрать ногу, чтобы Атрес на нее не наступил.

– Я могла бы начать вежливую беседу ни о чем, но мне кажется, вам это не нужно. Вы производите впечатление человека, который любит говорить прямо.

– Верно, – согласился он. – Дальше.

– Я вполне могу не играть в намеки. Вам нужна помощь мастрессы. Я могу ее обеспечить.

– Вы так уверены, что ваши услуги того стоят?

– Я уверена, что они могут обойтись намного дороже.

Атрес замолчал, продолжая неловко вести в танце. Он все-таки отдавил Кейн ногу во время очередного па и дважды едва не наступил на платье.

– Вы действительно меня раздражаете, – сказал он наконец.

– Вас часто раздражает правда?

– Меня всегда раздражают вертихвостки.

Он говорил бесстрастно, как мог бы комментировать отчет о смене воздушных течений, но Кейн хотелось рассмеяться в ответ на его слова. Почему-то с ним было легко. Он не пытался играть словами, как Стерлинг, и то, что Атрес говорил, означало именно то, что он сказал, без подводных камней и попыток казаться лучше.

– Должно быть, – она фыркнула, представив его на других светских мероприятиях, – вам тяжело общаться в высших кругах.

– Нет. Мне не приходится этого делать. И я не танцую.

– Для вас выходы в свет – обуза?

– Я не люблю бездельников, – пояснил он. – Нигде не видел больше бездельников, чем на подобных мероприятиях.

– Хотела бы поспорить, но у меня ни одного аргумента. – Кейн все-таки рассмеялась.

Хотела добавить что-то еще, но площадку под ними неожиданно тряхнуло, заставив их прижаться друг к другу до неприличия близко.

– Извините, – сказала она автоматически, но Атрес не ответил.

Он стоял неподвижно, повернув голову влево, откуда уже доносились удивленные возгласы, и Кейн проследила за его взглядом.

За границей площадки, откуда-то снизу, вероятно от несущего дирижабля, поднимался столб спирита. Полупрозрачный, голубоватый, он светился в воздухе и казался совершенно неопасным. Гости не знали, на что именно смотрят, и потому спокойно переговаривались, но Кейн видела перед собой утечку спирита, предположительно в центральном узле – возможно, аварию, которая обрушила бы «Трель» вниз.

– Какого черта… – Атрес шагнул в сторону заграждения.

Вероятно, собирался рассмотреть, где начиналась светящаяся колонна, но площадка у них под ногами снова дрогнула, заставив Кейн судорожно вцепиться в него, чтобы не упасть. С грохотом посыпались с подносов бокалы, кто-то вскрикнул.

– Это… – успела выговорить Кейн, а потом спирит-сфера, защищавшая гостей от ветра, лопнула с пронзительным звоном.

Взметнулись вверх пышные юбки, края белоснежной скатерти, опрокинулась ваза. Плиты под ногами вибрировали, казалось, они вот-вот рухнут вниз.

– Это схема! Мне нужно туда! – Кейн пыталась перекричать нарастающий гул снизу Кейн, но ветер уносил слова.

«Мне нужно… Я постараюсь пом…» Если произошла авария с центральной схемой, Кейн могла вмешаться, только нужно было время, совсем немного времени.

Потом где-то на границе слышимости уши пронзил высокий писк, и все остановилось, будто схваченное на пленку мгновение: люди замерли на середине движения, застыли в воздухе разметавшиеся от ветра волосы молодой дамы, цветы склонились по направлению ветра.

Кейн повернула голову к Атресу. Он держал в руках карманные часы. Резной узор на открытой крышке сиял пронзительно белым светом и отбрасывал странные тени вокруг.

Это был медиатор времени, достаточно сильный, чтобы остановить события.

Предметы-медиаторы теперь, когда спирит стал неотъемлемой частью жизни и лег в основу почти всех человеческих инструментов, бывали самыми разными: плащи, сохраняющие тепло, источники энергии для воздушных гондол, даже медицинские приспособления и средства связи. Их производили массово, какие-то были дороже, какие-то дешевле. Они использовали спирит разных архетипов соответственно, и свойства у них были разные. Спирит времени был сложнее в работе, чем все остальные виды.

Встретить подобный предмет в руках обычного человека – как наткнуться на ледяной цветок в собственной оранжерее. Почти невероятно.

Атрес напряженно смотрел на Кейн, словно пытался разобрать ее на составляющие и предсказать, что она сделает дальше. Должно быть, пытался понять, почему она не застыла, как остальные, и какие вопросы начнет задавать.

Кейн действительно хотелось спросить прямо там, на рушащейся платформе, в замершей тишине, среди людей-кукол и взметнувшихся вверх тканей: где вы его взяли? Откуда у вас этот предмет?

Но за пределами площадки в абсолютно застывшем мгновении светилась колонна спирита – единственный элемент, кроме Кейн с Атресом, на который не подействовал медиатор, и эта колонна означала, что «Трель» может просто перестать существовать.

– Сколько у нас времени? – спросила Кейн.

Атрес смотрел настороженно и мрачно, решая, может ли ей доверять.

– Около десяти минут, – ответил все-таки Алан и кивком указал на колонну спирита – Это похоже на выплеск центрального узла. Мы успеем добраться до двигателя?

Несущий дирижабль находился не менее чем в семи ярусах от них, но Кейн сказала:

– Я создам спирит-сферу, попробуем спуститься в ней.

– Вы сможете? – Атрес задал вопрос ровно, словно их жизни, как и жизни всех на платформе, не зависели от ответа.

Кейн была мастрессой Пятого архетипа, архетипа Мираж – наиболее простого для овладения, его спирит не был материальным, он только позволял создать любой образ, любую видимость по желанию, но только на первом уровне.

– Я справлюсь.

На втором уровне, на изнанке Миража, если погрузиться в спирит целиком, глубже и глубже, не вниз, но внутрь, как бездна под волнами океана лежал Нулевой архетип – изначальный спирит, каким он был до того, как разделился на разные начала. Просто спирит – энергия, душа, извечная песня и все то неназываемое, для чего у человечества не было слов.

Вытащить его наружу сквозь толщу Миража было трудно, но давало ни с чем несравнимое ощущение… завершенности. Словно что-то в мире со щелчком становилось на место.

Нулевой архетип был материален.

– Я справлюсь, – повторила Кейн скорее для себя самой, повернулась к колонне спирита спиной и поискала глазами точку смещения – для каждого человека она была своя, просто какая-то деталь, которая появлялась в окружающей обстановке.

На площадке застыло пойманное бесконечное мгновение – взвивались вверх углы скатерти и юбки дам, разлетался осколками бокал на полу, зависла в воздухе капля вина, заваливалась ваза.

Почему-то для Кейн точкой смещения всегда было красное яблоко. В этот раз оно лежало на столе, пронзительно алое, настолько яркое, что практически светилось. Оно лежало рядом с упавшим цветком, нежной белой лилией, и, разумеется, было не настоящим.

Кейн посмотрела на яблоко, и мир сместился.

Момент перехода всегда казался ей пробуждением, словно бы вся жизнь оказалась сном, и она наконец-то открыла глаза в мире миражей. Для каждой мастрессы и каждого мастресса смещение происходило по-своему, каждый видел реальность через призму своего собственного архетипа. В тот момент на замершей, застывшей во времени платформе все было миражом, этот мираж – материальный и гениальный в своей продуманности, в своей завершенности – прятался под поверхностью каждого предмета, тек кровью в венах людей, светился бликами на медных шестеренках птиц. Это был мираж-материал, мираж-суть, заполнявший собою воздух от края до края, и сама Кейн в том застывшем воздухе тоже была миражом – разумным, тонким. Полупрозрачным спектром, проекцией на поверхность реальности.

Достаточно было вздохнуть, чтобы провалиться внутрь.

Она могла зачерпнуть мираж ладонями, вытащить его любым образом на поверхность мира – видимостью, иллюзией, но то, что было нужно Кейн, лежало намного глубже.

Это было похоже на погружение в суть. Глубже, и глубже, и глубже. Ближе.

Что такое мираж?

Что такое спирит?

Бесконечные волны и образы, океан от края до края сознания.

Крохотная точка размером с мир, внутри которой точка, внутри которой точка, внутри которой…

И где-то там, внутри всех точек, бесконечная и неизбывная, спала белизна – Нулевой архетип. Начало всех начал.

Оно было ничем и всем сразу, неназываемое и прекрасное, оно пело тысячей голосов, звало к себе.

Кейн зачерпнула его – не ладонями, внутри архетипа она сама была лишь каплей, – своей памятью, волей. Немного, только бы хватило, и сквозь толщу Миража вернулась на площадку «Трели», к красному яблоку на столе.

Белый изначальный спирит извивался над ладонью, очень тяжелый и нестабильный, и она поспешила дать ему форму – растянула в простую и легкую спирит-сферу, оставив только круги-команды для управления.

– Готово.

Сфера получилась неровной, кое-где в ней оставались проплешины, но она была осязаемой, точнее, достаточно материальной, чтобы спуститься в ней к главному узлу.

Атрес аккуратно шагнул внутрь и коснулся стенки рукой, проверяя на прочность.

– Вы уверены, что она выдержит?

– Нет, – честно ответила Кейн, справедливо полагая, что на самом деле ему не так важно, от чего умирать – от того, что откажет спирит-сфера, или от того, что они не успеют добраться до узла.

Внутри сфера казалась более устойчивой, легко выдерживала вес двух человек, и управляющие элементы моментально отозвались на прикосновение.

Кейн с Атресом поднялись в воздух, пролетели над витым ограждением площадки, оставляя позади медных птиц и застывшие будто на фотопленке фигуры гостей. Ярусы медленно проплывали вверх по мере того, как спирит-сфера опускалась к основанию светящейся колонны.

У ног Атреса лежало красное яблоко. Точка смещения усиливала связь с архетипом, и Кейн старалась не терять ее из виду.

Вдалеке за границей влияния медиатора времени по пронзительно звездному небу плыли облака. Где-то внизу, на самой грани видимости, выступали из вечного тумана Грандвейв перекореженные шпили Древних Городов.

– Мы почти на месте, – сказала Кейн. – Вы знаете, сколько у нас осталось времени?

Ей казалось, что свечение медиатора становилось слабее.

– Около пяти минут. – Атрес был спокоен. – Поторопитесь.

– Эта сфера не может лететь быстрее. – По крайней мере Кейн боялась, что изначальный спирит, вытащенный из Нулевого архетипа, не удержит форму и развалится.

Наконец они опустились на уровень двигателей центрального узла. Узел располагался в металлической сфере, подвешенной на цепях между гондолами несущих дирижаблей. Колонна спирита разворотила ее крышу, и вывернутые стенки напоминали причудливые лепестки.

Рядом сиротливо завис красно-золотистый воздушный сампан Линнел. Выплеск спирита сорвал с него алый навес, и теперь тот бесполезной тряпкой застыл в воздухе. На него тоже действовал медиатор времени.

Если Линнел была здесь, то Кейн понимала, почему Ричард ничего ей не сказал, не желая поднимать панику. Скорее всего, они просто недооценили ущерб.

Спирит выплескивался из покореженного узла, и Кейн едва не потеряла контроль, представив, что Линнел могло задеть выбросом. Отзываясь на ее эмоции, спирит-сфера дрогнула, пошла трещинами, и Атрес положил руку на плечо Кейн.

– Держите себя в руках.

Разумеется, Кейн не имела права терять контроль, тем более что Линнел могла остаться в живых, даже находясь внутри узла: первичный выплеск, судя по повреждениям металла, пришелся вверх.

– Извините, – коротко отозвалась она, заставляя сферу подлететь к узлу.

Ремонтный люк был открыт, внутри мягким пульсирующим сиянием светился двигатель. На полу у самой стенки лежала женщина в вечернем синем платье. Светлые волосы растрепались и стелились по металлическому полу.

Кейн не видела Линнел почти пять лет, но узнала ее с первого взгляда.

– Не вздумайте сейчас тратить на нее время. – Как бы бессердечно это ни звучало, Атрес был прав.

– Я знаю. – Кейн направилась к двигателю, испускающему колонну спирита.

Медиатор в руке Атреса светился все слабее, и времени оставалось меньше с каждой секундой.

– Помогите Линнел и постарайтесь не отвлекать меня.

Ни мастрессы, ни медиаторы не сохраняли спирит в первоначальном его состоянии чистой энергии, а заключали в схему, будто топливо заливали в механизм, заставляя работать – поднимать в воздух населенные платформы вроде «Трели», освещать помещения, крутить винты дирижаблей, защищать от холода или ветра. Схемы бывали разные – элементарные, доступные каждому, и сверхсложные, почти разумные – и проявлялись в разных формах: геометрических фигур и клочков тумана, силуэтов, предметов или даже людей.

Схема «Трели» была валькирией. Она парила неподвижно, эта светящаяся крылатая женщина в белых доспехах. Воздух едва заметно дрожал вокруг нее. В груди валькирии была дыра, внутри толчками пульсировало алое сердце. Оно выглядело объемным, почти осязаемым, и совершенно очевидно чужеродным.

Кейн стояла так близко, что различала тихий вибрирующий звук, обволакивавший схему, будто невидимый кокон – песню. Эти ноты, высокие и едва слышимые, были нездешними, как отголосок Нулевого архетипа, долетали откуда-то с изнанки реальности. Так звучал только воплощенный спирит. У каждой схемы была своя песня, и по ней легко можно было определить состояние спирита и надежность всего механизма.