Этот рассвет для Софьи Кондратьевны был последним. Говорят, перед кончиной боли уходят, человек чувствует облегчение и просветление. И это правда. Сонечке ничего не болело. Она смотрела в окно на восходящее тёплое осеннее солнышко и философски рассуждала про себя о жизни: «До чего же Господь разумно сотворил этот ми

Взять хотя бы солнце. Оно обогревает землю своими золотыми лучика-ми целую весну, лето, осень. И дарит свой свет, своё тепло, жизнь всем божьим созданиям. Просто так, ничего не тре-буя взамен. И всё живое просыпается, тянется вверх, растёт, цветёт, плодоносит. А затем небесное светило уходит на покой. Но перед тем, как уйти на заслуженный отдых на долгую зиму, солнце дарит нам напоследок золотую пору «бабьего» лета с её последними тёплыми денёчками, последними яркими красками, многоцветную, царственно спокойную. Она ставит как бы красивую точку, говоря нам: «Я ухожу на покой. Но в свой срок я снова вернусь, и начнётся новый виток жизни…»

Так и женщина-мать, подобно солнцу, тоже дарит жизнь. На то, чтобы выносить, родить, вырастить, воспитать детей, у матерей уходит вся жизнь. И всё, что она, Соня, делала для своих детишек, она делала бескорыстно, любовь её к ним была бесконечна и не знала границ. И когда в жизни любой матери, как у неё сейчас, наступает короткая пора «бабьего» лета, нужно понимать, что таковы законы природы.

Да, будет зима. Но за ней начнётся пробуждение и возрождение. И эта новая жизнь будет лучше. А если это так, значит, она прожила свою жизнь не зря. Пусть горькую, пусть суровую, пусть голодную, пусть нищую, пусть короткую, но не пустоцветом.

И, несмотря ни на что, она имела счастье быть матерью, чувствовать, как зарождается под сердцем новая жизнь, давать эту жизнь, продлевать жизнь любимых мужчин через жизнь их детей, видеть первые шаги своих малюток, радоваться их первому зубу, первому шагу, первому слову. Имела счастье пройти этот путь материнства семь раз.

Возможно, это не так уж и много. Но и не так уж и мало. И от такого осознания у Софьи возникло ощущение и понимание того, что заканчивается всего лишь её жизненный путь.

Да, она уходит. Но не вся. Частичка её на этой земле всё-таки останется. Останется в детях, даст Бог – останется во внуках, правнуках. Батюшка говорил, что человек покидает земной мир дважды: первый раз умирает его физическое тело, а второй раз смерть приходит тогда, когда о нём не вспоминает на земле ни одна живая душа. А раз так, значит, она не будет забытой на этой земле ещё очень долго, её жизнь продлится в памяти потомков о ней.

Фёдор и звериный оскал прошлого.

Жизнь Фёдора не баловала. Его отец погиб в первую мировую войну. Матери пришлось поднимать одной троих детей – Захара, Фёдора и Евдокию. Рано пришлось познать и холод, и голод. Грамоту изучал, будучи уже подростком, после революции 1917 года, когда государство ликвидиро-вало всеобщую неграмотность населения. Затем – служба в рядах Красной армии, долгие годы работы простым рабочим в шахтах Донбасса, женитьба, рождение двух дочурок. Была нормальная мирная жизнь, пока не началась война.

Призвали на фронт, воевал. При жизни узнал, что такое ад на земле. И несмотря на то, что был трижды контужен, его сослуживцы считали, что он «родился в рубашке», потому что после множества ранений «выкарабкивался» из них очень быстро, на нём заживало всё, как на собаке. И потом, пройти всю войну пехотинцем и остаться в живых, с целыми руками и ногами, это не чудо ли? Как рабочему человеку жить без рук?! Никак. Особенно после войны.

Так что иметь руки – большое счастье. Особенно, когда они умели что-либо делать. А руки Фёдора умели класть печи. И умели это делать хорошо. О нём говорили: «Печник от Бога». Война отняла всех, кого любил, и кто так был дорог сердцу.

Мамы не стало в 1943 году: фашисты сожгли её вместе с другими жителями деревни в одном из деревенских сараев. От хаты, где находились жена с дочками, осталась только глубокая воронка от немецкой бомбы. И как пелось в песне тех лет: «Куда теперь идти солдату, кому нести печаль свою?» Ни дома, ни семьи, даже могилок их не было, куда можно было бы прийти, поклониться, выговориться да выплакаться.

После войны вся страна была в руинах. Благо, спрос на печников был огромный. Не остался без работы и Фёдор. Где клал печи, там и был его кров, там же его и кормили. Долго жил бобылём: нужно было время, чтобы отвыкнуть от войны и привыкнуть к мирной жизни, нужно было время, чтобы «зализать» душевные раны от утраты родных и близких сердцу людей.

Через шесть лет таких скитаний по чужим хатам судьба привела его в дом Софьи – тридцатилетней вдовы. Статная, красивая, хозяйственная. За что ни возьмётся – в её руках все спорится. И до чего ж остра на язык! А какая певу-нья! Но не это главное. Просто была в этой женщине некая магическая, внутренняя сила, которая прямо привораживала, примагничивала к ней мужчин. Для многих она так и осталась загадкой, «неразделённой любовью», «несбывшейся мечтой» до конца их дней. Ему повезло, она выбрала его.

Почему его? Да кто его знает? Может, потому что оба пережили много горя и понимали боль утраты? Она была вдовой. Дважды. Он никогда её не спрашивал о прежних мужьях, она же не лезла в его душу с расспросами о его погибшей жене и дочках.

Прожил с Соней десять лет. И эти годы были для него счастливыми. Её родители вначале были против их совместной жизни. Но когда пошли один за другим рождаться детишки, смирились.

И всё было бы хорошо, если бы не последствия контузий. Война не отпускала его, «догоняла» снова и снова. Время от времени в его голове появлялись картинки самого страшного рукопашного боя в его жизни. В том бою фашистов, казалось, было больше, чем звёзд на небе. Били их наши, били, а их меньше не становилось. У нас снаряды закончились, патроны закончились. А они, как тараканы, лезли и лезли.

Тогда, доведённые до отчаянья, наши солдаты пошли в рукопашный бой. Зрелище было страшное. На грани человеческих возможностей наши крушили и «сметали» на своём пути всё, немцев «рвали», душили, убивали шты-ками. Стоял дикий мужской рёв, страшная матерщина.

Каждый раз, когда в голове появлялись картинки того боя, ему казалось, что это происходит с ним наяву. И Фёдор снова и снова «шёл врукопашную», круша и громя фашистов. И силы у него в этот момент было немеряно, за десятерых. Изнутри его вырывался дикий рёв зверя, лицо искажалось страшной гримасой.

Наяву это выглядело неприглядно: здоровый пятидесятилетний мужчина с искажённым от злобы лицом бегает по полю и с дикими воплями «Удушу гада!», «Врёшь, не возьмёшь!», «Сдохну, а не сдамся!», «Бей фрицев!» бьет палкой по стогу сена; либо хватает топор и начинает рубить всё, что под руку попадётся; либо начинает пинать со всей силы ногами по мешку зерна, думая, что это немец.

Утихомирить его в такие минуты мог только тесть Кондратий Юрьевич, Сонин отец. Свяжет, на землю повалит, холодной водой обольёт. Фёдор ещё некоторое время подёргается, покричит, а потом приходит в себя. Жена успокоительными травяными чаями напоит – и всё проходит.

Такой приступ случился в очередной раз. Соня была беременна пятым ребёнком. И попала ему под руку. Он думал, что добивает ногами фрица, а как оказалось, бил беременную жену. Если бы не подоспевшие на помощь мужики, зашиб бы насмерть на месте.

Да и так радости мало, всё равно отбил жене нутро. Умерла вот. И виной всему он сам. Считай, убил жену своими ногами. Как дальше жить?! Как смотреть людям в глаза?! Как объяснить смерть матери детям? Как их растить одному?

Фёдор был в отчаянии. Оказалось, что он был совсем беспомощным и жалким без жены. Народная мудрость гласит: «Три угла в доме держатся на женщине!» И это правда. Ни вести хозяйство, ни готовить, ни заниматься детьми – ничего этого Фёдор не умел. Да ещё эти косые взгляды односельчан и немой укор в их глазах: «Убийца!»

Знакомые обходили его стороной, при встрече отводили взгляд в сторону и старались пройти мимо, не заговорив. Его боялись. Дурная слава о нём переходила из уст в уста, из деревни в деревню.

Когда мужчина понял, что без новой хозяйки ему не обойтись, и решил жениться, то он столкнулся с тем, что за него не хочет идти замуж никто. Фёдор подумал, что вся проблема в детях: не всякая женщина решится пойти на пятерых. Тогда он отказался от новорождённой девочки, полуторо-годовалую дочку отдал в дом малютки, сыновей забрали в детский дом. С трехлет-ней дочерью пришлось повременить: в детских домах, находящихся поблизости, не было мест для детей этого возраста.

Каждое новое сватовство заканчивалось отказом. И всё-таки нашлась одна женщина, которая рискнула выйти за него замуж. Её звали Верой. Это была обыкновенная деревенская женщина, невысокая, полноватая, неброской внешности. В своей семье и среди односельчан она была изгоем.

Её жизненная история была такова. Молодой девушкой её угнали в Германию. В свою деревню она вернулась с новорождённым сыном. От кого ребёнок и как ей жилось в Германии, она никому ничего не рассказывала. По деревне поползли разные слухи, догадки. «Немецкая подстилка, – зло говорили о ней земляки. – Нагуляла «байстрюка».

Так что замужество ей не светило вообще. Разве только за старого вдовца. Выбора у неё не было. Сошлись с Фёдором на том, что она выйдет за него замуж. Но без детей. В отчаянии Фёдор пошёл в сельсовет, где председателем работала Анна – двоюродная сестра умершей жены. Она была в курсе происходящего, но всё-таки спросила:

– Фёдор Степанович, здравствуйте! Я слышала, что вы

собираетесь жениться. Это правда? Или сорочье радио мне соврало?

Мужчина сел на краешек стула, сложив огромные натруженные руки на коленях. Вид его был уставший, потерянный и жалкий. Стыдливо отведя глаза в сторону, как бы оправдываясь, заговорил:

– Да. Замуж за меня идти хочет. Детей смотреть – нет.

Анна, помоги мне устроить дочку в детский дом. Худо мне без Сони, а дочке худо со мной.

– Я хлопотала. Пока мест нет. Все детские дома переполнены. Придётся немного подождать.

Фёдор испуганно посмотрел на женщину:

– Сколько ждать?

– Не знаю, Фёдор Степанович! Этого я пока не могу сказать. Поймите меня правильно. Может, месяц, а может, и год.

Анна пыталась говорить спокойно, убедительно, мягко.

Но в её глазах прочитывался немой упрёк. Фёдор почувствовал себя неловко, стал оправдываться:

– Я старый мужчина: мне пятьдесят шесть лет, малограмотный. Какой я отец? Что я могу дать детям? Ничего. Люди от меня шарахаются, потому что боятся, считают бесноватым, припадочным. После последней контузии ещё в госпитале у меня было несколько припадков: в голове всё мутилось, сам не знал, что твори

Потом вроде как прошло. Думал, что вылечили врачи. Оказывается, не вылечили. Вот Соню свою на тот свет отправил. Детишек осиротил, оставил без матери. Сам себя бояться стал! Нельзя мне быть с детьми: могу убить ненароком. И без хозяйки в доме нельзя никак.

Фёдор тяжело поднялся со стула, нервно перебирая узловатыми пальцами старенькую кепку, попрощался и ушёл. В голове шумело, мысли путались, а мозг сверлил один и тот же вопрос: «Куда пристроить дочь?»

Подкидыши

В её душе на всю жизнь остались огромная кровоточащая психологическая рана, разочарование, боль и недоверие к людям противоположного пола.

В тот месяц поздней холодной осенью в детский дом из областной больницы поступили две трёхлетние девочки. Их объединяло одно – своим родителям по неизвестным причинам они стали не нужны.

Одна из них была очень маленькой и очень худенькой, с признаками дистрофии. Её, замёрзшую, почти мёртвую, с сильным переохлаждением организма нашли охотники.

Мужчины обратили внимание на то, что стая сорок беспокойно трещала и кружилась на опушке леса. Человеческое любопытство взяло верх: «Что сороки там обнаружили? Почему так сильно стрекочут?» Полуживую малышку отвезли в больницу. Она долго болела, но выжила.

Документов при ней не было. Врачи назвали девочку Леной, а фамилию дали Сорокина. Ведь её, по сути, своим криком спасли сороки, привлёкшие внимание находившихся поблизости охотников.

Вторую девочку лечили в неврологии долгое время от нервного срыва и глубокой депрессии. Её отец привёз из деревни в город и оставил около заводской проходной. Охранник обратил внимание на одиноко стоявшую девчушку с авоськой в руке, в которой лежало две большие груши. На вопрос мужчины «Кого ты ждёшь?» ответила: «Папу. Он купит мне большую куклу и придёт. Он велел мне никуда не сходить с этого места».

Девочка не согласилась на предложение охранника подождать в будке КПП и упорно мёрзла у ворот. Пытаясь согреться, дышала на замерзшие ладошки, стучала ножкой о ножку.

После осмотра территории мужчина-охранник нашёл совсем продрогшую малышку на том же месте. Она сидела на корточках на старом берёзовом пне заплаканная, съёжившаяся, обхватив ручонками колени; было слышно, как у неё от холода мелко-мелко дрожали зубы. Авоська с двумя грушами лежала рядом. Поняв, что произошло что-то неладное, мужчина взял девочку на руки и отнёс в тёплое помещение.

На этот раз она доверилась ему. Согревшись, уснула, а из крепко зажатой ладошки спящей девчурки выпал скомканный кусочек газетной бумаги, пропахший махоркой. На нём простым химическим карандашом корявым неровным почерком было написано: «Помогите пристроить дочь. Если надо, я напишу отказ». И подпись отца.

В авоське нашли свидетельство о смерти матери и свидетельство о рождении этой малышки. Ею была трёхлетняя дочь Софьи Верочка.

Стресс, полученный в детстве от предательства отца, глубоко травмировал неокрепшую детскую душу. Девочка искала уединения, избегала общения со взрослыми и с детьми, разговаривала только на языке жестов и мимики. Из родственников к ней никто не приезжал, ни разу не посетил её и отец.

Со временем родные образы матери, отца, братьев и сестёр стали расплывчатыми, а затем и совсем стёрлись из памяти. И что же осталось в душе Верочки? На всю жизнь сердце сохранило память о том, что был в её жизни человек, который любил её больше жизни

И это была мама. Она никогда не бросила бы её маленькую в чужом холодном городе на улице одну. Ни-ког-да! Девочка знала это совершенно точно. Софьина любовь стала оберегом на жизненном пути малышки; и эта порция любви, которую успела получить Верочка от мамы, стала прививкой от многих неправильных поступков в её будущей жизни.

А ещё в её душе на всю жизнь остались огромная кровоточащая психологическая рана, разочарование, боль и недоверие к людям противоположного пола. «Все мужчины – предатели! Никому из них нельзя доверять! Никому!» – такое стойкое умозаключение сформировалось в мозгу нашей главной героини, которое очень сильно повлияло на узловые моменты её жизни.

Консультация у психотерапевта (Москва, 50 лет спустя)

Москва. Новейший частный медицинский центр детской педиатрии. Учредитель постарался создать прекрасные условия для маленьких посетителей и их родителей: прямо в холле – игровая зона, сухой бассейн с шариками, во всю стену аквариум с экзотическими рыбками, много комнатных растений, огромный плоский цифровой телевизор, тихая спокойная музыка, льющаяся извне, внимательный, обходительный персонал.

Но главное – это, конечно, врачи. Здесь работают профессионалы, лучшие из лучших, на консультации пригла-шаются светила отечественной педиатрии с профессорскими званиями.

Павел Сергеевич – отец трёхлетнего Егора – выбрал этот центр, чтобы получить консультацию у опытного психотерапевта. Сюда они приехали втроём: он, сын, няня. Медсестра пригласила на приём. Зашёл вместе с сыном.

Помещение, в которое они попали, больше напоминало комнату для релаксации, чем кабинет – пушистые ковры, брошенные на пол, мягкие уютные кресла, приглушённое камерное освещение, тихая, спокойная, завораживающая слух музыка. Смежная комната с прозрачной стеной, по всей видимости, была игровой комнатой. Там же находился весь необходимый для работы психотерапевта материал.

Маленький Егор стал быстро осваивать новое для него игровое пространство: лесенки, горки, новые машинки, книжки с красивыми картинками, конструкторы, настольные игры… Сколько всего нового и интересного! Он был в восторге!

Психотерапевт, разместившись удобно в уютном кресле, предложила то же самое сделать и Павлу Сергеевичу:

– Меня зовут Клавдия Афанасьевна.

– Очень приятно. Меня зовут Павел Сергеевич, сына зовут Егор, ему три с половиной года.

– Давайте сначала дадим ребёнку освоиться, а сами понаблюдаем за ним. Затем я пообщаюсь с вашим малышом, предложу ему выполнить несколько заданий. Далее Егор продолжит играть, а мы с вами побеседуем, – предложила женщина.

– Хорошо, как скажете, доктор, вам виднее, – согласился отец.

Как договорились, так и сделали. В завершающем разговоре Клавдия Афанасьевна сказала:

– Ваш Егор абсолютно здоров физически и абсолютно здоров психически. Хочу обратить внимание на то, что у вашего ребёнка очень высокий уровень интеллекта: у него прекрасная память, хорошо развито аналитическое и логическое мышление. Он контактен, общителен, открыт. Звукопроизношение чистое, речь связная, грамотная. Давно не встречала таких умных, тактичных, тонко чувствующих и хорошо воспитанных детей. Я работаю в этой сфере больше тридцати лет, и поверьте, знаю, о чём говорю. Павел Сергеевич, вы можете по праву гордиться своим сыном.

У Павла Сергеевича глаза засияли радостью и счастьем от услышанных приятных слов о сыне. Клавдия Афанасьевна продолжила:

– Передайте своей жене, что она молодец, потому что родила и воспитала такого замечательного мальчугана. Я не знаю, что Вас привело к нам, но Егор однозначно не наш клиент.

После минутной паузы в разговоре, психотерапевт уточнила: