– Тьфу… – сплюнул Николай. – Операторы машинного доения. Булавкой не уколитесь. Заговорённая она.

– Почему одна фара не горит? – нахмурил брови гаишник.

– Новая модель «Фольксваген-Кутузов», – парировал Николай, поскорее залезая в машину.

– Екатерина Петровна, выпишите-ка ему ещё один штрафчик на четыре цифры, за пререкания. Поезжайте, уважаемый, – сложил бумажки в карман гаишник. – Екатерина Петровна, а вы пройдёмте-ка со мной. Составим протокол во-о-н в том кафе.

***

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром… В кустах ты прячешься с радаром… – мурлыкал себе под нос Виктор Павлович, возвращаясь домой с дежурства. Жене он отзвонился, микроволновка уже жужжит.

– Верунчик! – зашёл в квартиру Виктор Павлович. – Масик вернулся с работы. Кто встретит Масика? Масик голодный и холодный.

– Иду, – вышла из кухни Верочка. – Раздевайся. Ужин готов. Дай я тебя поцелую, – прижалась губами к щеке мужа. – А что нам сегодня Масик принёс?

– Небольшую премию, – полез рукой в карман брюк Виктор Павлович. – Ой-й… Зараза. – Выдернул руку с несколькими бумажками, одну из которых проколола английская булавка.

– Дай поцелую пальчик. Масик укололся. У собаки боли, у кошечки боли, а у Масика заживи, – глубоко вздохнув, погладила руку мужа Верочка. Нос уловил лёгкий запах женских духов. Купюры пахли женщиной. Где шлялся? – резко вырвала из рук Масика деньги Верочка, вертя между пальцами булавку. – Пакостник! – замахнулась полосатым жезлом. – Получишь «енотовой палкой»!

– За что? – прикрыл руками голову Виктор Павлович.

– Откуда булавка? – рявкнула Верочка.

– Мужика сегодня штрафовал, случайно к деньгам прилипла.

– Давай-давай… – кипятилась Верочка. – Ври дальше.

– Сама помнишь, как пришла под утро – чулки наизнанку, лифчик из сумочки торчит? – пошёл в атаку Виктор Павлович, тихонько забирая жезл из рук любимой.

– А кто мне тогда кричал: «Я птица вольная, где хочу, там и летаю»? – побагровела Верочка. – И раз так, то ты – птица вольная, а я – подневольная: когда отпустили, тогда и прилетела!

– Ах ты… – вырвал назад деньги Виктор Павлович. – Ничего не получишь.

– Вот тебе! – воткнула булавку пониже спины Верочка.

Почувствовав ощутимый укол и вспыхнув словно спичка, Виктор Павлович схватил любимую, приподнял над полом и понёс к комнате. Верочка, трепыхаясь в руках муженька, успела вцепиться ему волосы и выдрала солидный клок.

Виктор Павлович начал терять контроль над собой. Открыл ногой дверь комнаты, втолкнул разбушевавшуюся гарпию внутрь и закрыл, крепко подперев дверь спиной. Раздалось змеиное шипение. Увидев вбитый в стену гвоздь и висящий на нём ключ от комнаты, Виктор Павлович протянул руку к «ключику возмездия» и запер Верочку, только после немного успокоился. Вытащил вогнанную по предохранительный замок булавку, бросил её на пол, и она провалилась в щель между половицами. Негодуя, направился к холодильнику. Час пил горькую под музыкальный вой из-под двери. Потом ушёл.

Вернулся поздно. В квартире стояла тишина. Дверь в комнату оставалась запертой. Виктор Павлович тихонько открыл комнату. Свернувшаяся калачиком Верочка мирно спала на диване, прижав к груди плюшевого зайца. Пухлые губки что-то шептали, полудетское личико с упрямо сжатыми губами выглядело безмятежным и умиротворённым.

На Виктора Павловича накатила волна нежности. На цыпочках подошёл к дивану, положил рядом с зайцем заработанные за день деньги, легонько поцеловал жену в затылок и вышел из комнаты. До замужества Верочка была членом команды стритрейсеров, и он их ловил… Попадалась Виктору Павловичу и Верочка, которая полюбилась ему за боевой характер.

***

На улице светило весеннее солнышко. Падая на подоконник, лучи отражались в вазочке с водой и пускали по квартире игривые блики. Один из них упал на руку Виктора Павловича, прыгнул на циферблат наручных часов, скользнул по стеклу, ослепив их владельца солнечным зайчиком. Виктор Павлович, громко чихнув, отодвинулся от окна и подошёл к клетке с хомяками.

В клетке кипела настоящая супружеская жизнь. Самка недавно родила восемь хомячат и теперь сидела в домике с ними. Голые, слабые и беззащитные, они нуждались в материнском тепле. Их папашку деятельная родительница выдворила из родных пенатов, и тот, один-одинёшенек, лежал на крыше домика да чутко прислушивался к тому, что происходит внутри. Детишки громко пищали, требуя молока. В дом его не пускали, хоть он и рвался помогать своей избраннице.

Виктор Павлович мрачно смотрел на отверженного самца. Ему, суженому, обязательно нужно помириться с Верочкой. Да, он был не прав, сорвался, а зачем она воткнула булавку? Этот же заурядный конфликтик – совсем не повод собирать вещи и уходить к маме?!

Виктор Павлович ещё раз посмотрел на самца. Тот слез с крыши и попытался сунуть нос вовнутрь домика, оттуда разъярённой фурией вылетела самка и грозно щёлкнула зубами перед носом незадачливого папаши. Самец тут же попятился назад, к миске с кормом, решив снять нервное напряжение.

– Набирай вес, дружище, ведь чтобы победить такую стервочку, нужно крепко стоять на лапах. Держись, мужик, – натянул мятую рубаху Виктор Павлович.

Потоптавшись в коридоре, сел на корточки, шаря по полу в поисках предмета ссоры. Через некоторое время булавка нашлась. Засунув её в нагрудный карман, Виктор Павлович вышел за дверь.

Через десять минут Виктор Павлович стоял у ларька с цветами, выбирая букет для любимой. Розы! Верочка любит розы! С одной стороны – белые хороши, с другой – они не подойдут. Получается, будто он белый флаг выкидывает перед противником. Красные? Агрессивный цвет. Цвет войны, эти розы могут Верочку разозлить. Малиновые? Такие цветы старухам на юбилеи дарят. Розовые? Это для пятнадцатилетних нимфеток. Остаются жёлтые.

– Девушка, дайте мне, пожалуйста, семь крупных жёлтых роз на длинных, крепких ножках.

– Вам в целлофан или красиво оформить?

– А что означает – красиво?

– Ну-у… Могу развернуть лепестки у роз, и они будут казаться крупнее. Веточку зелени можно приложить, красивую бумагу взять, витой подарочной ленточкой с бантиком букет завязать, но это будет стоить дороже.

– А-а… Вяжите ленточками. Моя жена ненавидит жадных мужиков. Она и меня проверяла, когда я за ней ухаживал. Заведёт куда-нибудь в магазин с украшениями и смотрит, куплю ей хоть что-нибудь, а если куплю, буду ли торговаться за каждую копейку? В моём случае лучше не экономить.

К дому тёщи Виктор Павлович шёл, внутренне содрогаясь. Только бы её дома не оказалось. Старая гарпия всё испортит. Наверняка со вчерашнего дня сидит, смакует подробности их ссоры. Радуется, что дочка домой вернулась. С первого дня их совместной жизни старуха зудела дочери по телефону, что не ровня он ей – со свиным рылом припёрся в калашный ряд. В запале благоверная напомнила ему об этом. Позвонил в дверь. Дверь открыла Ангелина Борисовна.

– Явился. Чего надо?

Виктор Павлович, боясь, что старуха захлопнет дверь, протиснулся боком в квартиру.

– Вера дома?

Ангелина Борисовна, блестя очами, тряся накрученными на бигуди крашеными буклями, зашипела среднеазиатской змеёй щитомордником.

– Протиснулся-таки, паразит. Без мыла в любую дырку влезет. Садись, скоро придёт. Ты почто мою кровиночку в комнате запер?

– Она мне сделала больно! – достал из кармана булавку Виктор Павлович. – Она воткнула в меня вот это!

– Правильно воткнула! Надо было огреть тебя твоей полосатой палкой!

– Но-но! Не палкой, а жезлом, – сел на краешек стула Виктор Павлович, старательно пряча цветы за спину.

Ангелина Борисовна села на диванчик под старинными массивными часами с кукушкой, подаренными ей бабушкой, и только собралась открыть рот, как в замке заскрипели ключи.

Ангелина Борисовна полетела турманом к входной двери, пытаясь предупредить дочку о нашествии узурпатора. Только она встала, как массивные часы сорвались со стены и упали ровно на то место, где только что сидела Ангелина Борисовна.

– Тьфу, – сплюнул на пол Виктор Павлович. – Вечно они опаздывают! – и тоже вышел в коридор.

На пороге стояла Верочка, тоненькая, красивая, длинные вьющиеся волосы разбросаны по плечам, пухлые губки улыбаются, блестя васильковыми глазами. У Виктора Павловича аж защемило в груди. Он бы прямо сейчас кинулся к ней, поцеловал бы её, отдал букет, и они, конечно, помирились бы, но… Впереди всех на лихом коне скакала Ангелина Борисовна.

– Вера! Турни вражину! Он вероломно проник на нашу территорию.

Виктор Павлович попытался отодвинуть вредную старуху и пробиться с боем к Вере, но клюка пошла в атаку. Выхватила букет из рук Виктора Павловича, и с криком: «Вот тебе за мою дочку!», врезала цветами по его лицу.

Пять из семи бутонов отлетели с первого удара, остальные два – после второго. Ангелина Борисовна встала у дверей с семью колючими палками наперевес, как с семью вязальными спицами. Верочка осыпана лепестками роз, а у Виктора Павловича – веером царапины. Это было уже чересчур!

Виктор Павлович схватил тёщу и приподнял над полом. Повиснув в его руках, Ангелина Борисовна даже сноровистей дочери вцепилась мёртвой хваткой в его волосы и дёрнула за них что есть мочи, сделав гораздо заметней проплешину на голове зятька.

Взвывший от сплошной невезухи Виктор Павлович вышиб ногой дверь кухни и, скинув Ангелину Борисовну на диванчик, быстренько запер дверь на щеколду.

Последующие два часа под тёщины завывания уговаривал Верочку вернуться к нему, и она, наконец-то, смягчилась. Смазала йодом на его лице царапины, собрала сумку и заодно о матери порадела – выпустила её из кратковременного домашнего заточения, после чего помирившиеся супруги пошли домой.

Ангелина Борисовна, здорово осерчав на дочь и вусмерть разобидевшись на зятя, подала заявление в суд. Ждать пришлось долго, суд рассмотрел обращение заявительницы лишь через месяц, после чего её вызвали к мировому судье.

– Маркелова Ангелина Борисовна. Возраст? – крутил в руках заявление мировой судья, с изумлением разглядывая пучок волос.

– Мне дают не больше тридцати пяти! – закокетничала Ангелина Борисовна.

– Будете выдумывать, срок дам, – охладил старушкины мечты грозный голос.

– Шестьдесят восемь.

– То-то же! Поехали дальше.

Судья открепил клок волос.

– И не стыдно вам так обращаться со своим зятем?

– А вы видели моего зятя? – зло буркнула Ангелина Борисовна.

– Нет. Не имел случая.

– Так о чём же тогда говорить?! Я однажды заснула, проснулась, а он меня рулеткой измеряет! – налилась краской Ангелина Борисовна.

– Зачем? – вскинул брови судья.

– Сказал, что хочет мне шубу купить: мол, мир в семье дороже всего.

– Это не имеет отношения к делу. Вы настаиваете на том, что зять насильно закрыл вас в кухне. Волосы чьи?

– Демона этого.

– Как они оказались в ваших руках?

– Выдрала, когда он надо мной насильничал.

– Выходит, зять ваш не виноват, – вынес вердикт судья.

– Как это? А кто же тогда виноват? – вытаращила глаза Ангелина Борисовна.

– Вы! Причинили зятю боль, ещё и жалуетесь. Идите-ка подобру-поздорову, пока я вам десять суток исправительных работ не влепил. Дело закрыто, – захлопнул папку судья.

– Волосы отдайте! – подскочила с места Ангелина Борисовна.

– Зачем? Они приложены к делу и будут храниться в архиве, сколько им положено.

Ангелина Борисовна сложила губы гузкой.

– Отдайте. Я и заявление заберу.

– Смотрите у меня! – погрозил пальцем судья, протягивая заявление вместе с клоком волос. – Ещё раз нашкодите, срок влеплю.

Простить предательство дочери Ангелина Борисовна не могла, её сердце требовало мщения, и она завела огромного мастифа, начав обучать пса команде «фас» с помощью того самого клока волос. Результаты не заставили себя ждать, через два месяца Буч (так звали собаку), узрев клочки волос, прилипшие у хозяйки чуть ниже спины, автоматически выполнил захват противника, после чего Ангелина Борисовна попала в больницу, где пострадавшей наложили пять швов.

Узнав о несчастье, постигшем тёщу, которая теперь могла только стоять или лежать на животе, Виктор Павлович с Верочкой забрали её и Буча к себе. С тех пор так и живут вместе. Разменяли две квартиры на большую четырёхкомнатную квартиру в самом центре города, а в скором времени и внуки родились.

На том приключения булавки закончились, она начала верно служить Ангелине Борисовне, которая всякий раз при выходе на улицу стала прихватывать английской штукенцией концы своей любимой шали. Однако надолго ли хватит Ангелине Борисовне благоразумия, кто знает?