Глава 6 Глеб

Глеб

У нее безумно вкусная грудь. Такие возбужденные, тугие соски. Покусываю их и тут же зализываю укусы, слушая сквозь музыку ее стоны. Она так откровенно кончала, а я даже не трогал ее, только сквозь кожу шорт чувствовал, какая она там горячая.

Дерзкая малышка. Смотрел за тем, как она ведет телом, а самого вело в сторону словно пьяного. Ничего особенного она не делала, даже не старалась. Но я вцепился в полупустой бокал до побелевших костяшек, думал, треснет в руке.

Красивая. Очень красивая. Но сейчас, когда она крутилась у шеста, ей было похуй на всех и все. Вглядываюсь в татуировки. Лицо девушки во все правое бедро. Грустное лицо, увядшие розы. Развернулась спиной, на левом плече одно крыло, почти на половину спины и предплечья.

Какая занятная девочка. Падший ангел с одним крылом.

Когда подошла и села сверху, не удержался, положил ладонь на ее бедро. Кожа гладкая, теплая, но пальцы обожгло словно кипятком. Глубоко вдохнул, повел подбородком. Чуть уловимый аромат роз, словно тех роз, что набиты на ее теле. Вторая рука легла на ее бедро, и обе накрыли упругие ягодицы.

Хотелось сгрести ее, перевернуть, уложить на спину, заглянуть в глаза. А больше всего– поддаться накатывающей похоти, не контролировать себя, отпустить, просто погрузить в нее свой член и вытрахать то надменное безразличие, с которым она вошла в комнату.

Но не выдаю ничем свои эмоции. Это не про меня. Четкий контроль всего. Слов, движений, держу их в тугой узде. Девочка двигается, трется о мой стояк. Ее тело так идеально сливается с моим. Ловлю свой кайф от ее эмоций, она так откровенно тихо стонет. Тело трясет в моих руках. Запах роз становится более отчетливым.

Я чувствую ее голод и страх. Как она пытается все это скрыть. Но то, как она кончила на моих коленях, было шоком для нее самой. А так сопротивлялась в начале, мол, я не танцую приваты, я не такая. А сейчас кусала губы, содрогаясь всем телом.

Помогаю ей, готов сам кончить в свое белье. Горячая плоть под ладонью, несколько движений. Мои губы на ее, словно начало бесконечного падения. Ее губы – вкус моего греха. Ее стоны – крик моего голода.

Смотрит затуманенным взглядом на меня, глаза у нее голубые с серой дымкой. Даже в темноте вижу их блеск. Рву совершенно ненужный ей лиф, впиваюсь в грудь. Царапает шею. Точно, дикая.

Резко переворачиваю ее на спину, не успевает даже понять, что произошло, удивленно смотрит. Нависаю, снова всматриваюсь в глаза, сжимая пальцами ее скулы.

Точно она, та заложница с разбитой дороги в красном берете. Ее портрет, нарисованный криминалистом с моих слов, висит у меня дома. Но была ли она там заложницей? Или все это был спектакль специально для меня?

Девочка тяжело дышит, провожу по ее щеке носом, вдыхая запах секса, которым она вся пропитана. Нашего секса. Рву пуговицы на шортах.

– Сними, иначе разорву все.

Ерзает подо мной, блядские шорты слишком плотно сидят на ней, кожа влажная, высокие ботинки тоже мешают. Сука! Смотрю, плотно сжав челюсть, на ее обнаженное тело, в пупке блестит камушек пирсинга, кожа отливает в полумраке бронзой. Идеальная. Совершенная.

Провожу рукой по внутренней стороне бедра, она смотрит, словно никогда не видела мужика. Живот дрожит, соски торчат. Не хочу торопиться, звон пряжки ремня, надрываю презерватив зубами, не гладя, раскатываю его по освобожденному из брюк члену. Девочка все лежит и смотрит на меня своими огромными глазами. Чего в них больше– страха, предвкушения, желания? Не могу понять.

Пальцами касаюсь раскрытой плоти. Она такая горячая и мокрая, приоткрывает пухлые губки, раздвигает колени шире, когда по кругу глажу ее клитор. Но тормоза окончательно срывает, наваливаюсь сверху, подминая под себя, приподнимаю за ягодицы. Сразу вхожу на всю длину, при этом засасывая сосок.

Кричит. Вбиваюсь в тугую плоть. Такая горячая. Такая узкая. Такая влажная. Ее руки срывают на моей рубашке пуговицы.

– Сними, иначе сама порву.

Голос хриплый, дергаю края рубашки с силой в разные стороны, пуговицы летят на пол. Ее руки на моей голой коже, именно там, где шрам, он горит от ее прикосновений. Царапает, сжимает, притягивает за плечи. Срываюсь на бешеный ритм, в ушах шумит кровь, по вискам бежит пот.

Девочка снова выгибает спину, впиваясь в мою спину ногтями до боли. Сокращается на моем члене, кончает. Бьемся зубами в каком-то диком поцелуе. Сводит все мышцы, кончаю сам, не хватает воздуха. Долго приходим в себя. Молчу, продолжая ее разглядывать.

Медленно выхожу, по телу проходит судорога. Но также придавливаю ее своим телом. Снова веду рукой по животу, задеваю соски, сжимая шею не больно.

– А теперь, дикая, ты мне расскажешь, где мой «Ягуар».

Дергается, хочет освободиться, но я не даю.

– Отпусти меня. Я сказала, отпусти,– шипит словно кошка.

Пинается, бьет кулаками в грудь, где совсем недавно ласкала.

– Не дергайся. Говори, где мой «Ягуар».

– Я не знаю ничего ни о каком «Ягуаре».

– Не знает она. Я могу освежить тебе память. Две недели назад, разбитая дорога. Двое парнишек, черная «Приора», стволы, они отжали мою тачку. Ты была в заложниках. Красный берет, большие грустные глаза. Хороший спектакль.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Встань с меня! Да встань же.

– Ты думала, я поведусь на твою красивую задницу, засуну свой член и не стану задавать вопросов?

– Отвали, уебок.

– А вот выражаться я не советуют.

Она правда дикая, исцарапала всего, что пришлось отпустить ее. Словно фурия, собрала свои вещи, натянула шорты, тем, что осталась от лифа, прикрыла грудь.

– Я с тобой разговариваю.

– Да пошел ты. Нигде меня не было. Ничего не знаю и никого не видела. Мне до пизды до твоего ебаного «Ягуара». Можешь гореть с ним в аду.

Уходит, громко хлопая дверью. Смотрю на нее, прекрасно понимая, что наш разговор еще не закончен. Но я еще не знал, что буду реально гореть в аду, в собственном аду. Вместе с ней. Я сам, добровольно шагну в это пекло, стоит только ей позвать меня, стоит только нам встретиться.

Безумная. Горячая. Неуправляемая. Этот её запах, татуировки, одно крыло ангела. Кто же обломал тебе крылышки, детка? Хотя с таким-то характером это неудивительно.

Сажусь обратно на диван, скидываю презерватив, закуриваю. Никотин обжигает легкие, оставляя на губах горечь. Смотрю назад, в угол, камера мигает красным огоньком, ухмыляюсь. Девчонка никуда не денется, найду, расспрошу, узнаю ответы на свои вопросы.

Но кто ответит мне, что такое это сейчас было?

Глава 7 Агата

Агата

Моросит противный дождь. Под кроссовками лужи и грязь, шла, не разбирая дороги. Было все равно куда, лишь бы идти, надо остыть. Надо выветрить из головы все мысли, закопать в эту грязь, что под ногами.

Выскочила из кабинки как ошпаренная, прикрывая грудь разорванным лифом, наткнулась на Жору, чуть не упала назад. Он так странно посмотрел на меня, а в глазах похоть и насмешка. Словно он все знает, словно все видел, что происходило за теми дверьми. Да, конечно, все видел, еще и подрочил.

– Развлеклась?

– Пошел нахуй, Жора.

Оттолкнула, быстро пошла по коридору до раздевалки, в спину только услышала Жорин мерзкий хохот. Козел конченый. Неужели Шакал на самом деле разрешил, чтобы я пошла на приват, или Жора меня тупо развел? Да какая уже разница? Уже нет смысла разбираться, нет никаких сил, в голове полный бардак.

Девочки переодевались к выходу, не обращая на них внимания, нашла свои вещи, сбросила шорты, кое-как развязав высокие ботинки, откинула в сторону. Натянула спортивный костюм размера на два больше, чем надо, на голову – капюшон, надела кроссовки, накинула кожанку. Затолкала в рюкзак вещи.

– Агат, что-то случилось?

Молчу, ничего не отвечаю, не хочу даже думать о том, что случилось. Ненавижу себя за это.

– Извини, Стасян, не сегодня.

Отвечаю как можно вежливее люблю Стаську, классная она, смотрит на меня своими зелеными глазищами, настороженно так. Иду узкими коридорами к служебному выходу. Три часа ночи, жизнь кипит, у дверей курят официанты и бармены. Чувствую на себе их взгляды, сжимаю в кармане толстовки кожаное портмоне, сильнее натягивая на глаза капюшон, сворачиваю за угол. Здесь нет ярких фонарей, сбавляю шаг. Отчего или кого я так бегу? От себя. Только от себя. Моя смена заканчивается только в шесть утра, но я ушла раньше, Жорик будет в бешенстве, да пошло оно все. Пошли они все.

Достаю из кожанки сигареты, кое-как прикуриваю, закрывая огонек зажигалки ладонью от капель дождя. Делаю глубокую затяжку, никотин расслабляет, но не приносит облегчения.

Все еще чувствую руки того мужчины на своих бедрах, толчки его члена во мне, свой оргазм, словно открытие, болезненные спазмы удовольствия, скручивающие тело. Он оглушил, заполнил собой каждую клеточку, каждый уголок сознания.

Он раздавил, унес землю из-под ног. Два оргазма за несколько минут, я словно девственность потеряла. В двадцать три года, а я ни разу не испытывала такого ни с одним мужчиной. Смешно и стыдно, если бы не было так печально.

Редко кого к себе подпускала, скорее глотку перегрызу, чем позволю себя трахнуть. Шакал был третьим мужчиной, которому я позволяла быть с собой. Делала вид, имитировала удовольствие, так он просто быстро кончал и не лез больше, только держал потом всю ночь около себя. Типа любимой собачки, ручная болонка на ночь, это начинало пугать.

Шакал больше был в наркотическом оргазме, чем в натуральном. Женщины его интересовали для поддержания статуса мужика. Их было много, разных, но именно меня он последнее время начал оставлять на ночь. Жутко тогда испугалась, что половой акт затянется на часы, я этого просто не вынесла бы, вскрылась бы точно. Но все оказалось не так ужасно. Хотя это смотря с чем сравнивать.

Всегда считала себя убогой в этом плане. Но с этим можно жить, живут же миллионы женщин. После перенесенного когда-то насилия или неудачного первого сексуального опыта в голове барьеры и преграды, не дающие чувствовать себя полноценными тысячам женщин.

Может быть, и я из этого миллиона? Такая же неполноценная и убогая, не задумывалась, не до этого совсем, просто привыкла и жила дальше. Многие пускали слюни и подкатывали, думая, что я такая секси-детка, раскрепощенная, безумно сексуальная, если танцую и умею красиво двигать телом. Как же они все жестоко ошибаются.

Но тут словно программа, запущенная много лет назад, дала сбой. Что и в какой момент пошло не так, так и не поняла. Тело слушалось, откликалось на ласку, оно жило в руках того мужчины, я жила в его руках.

Снова глубоко затянулась, остановилась под тусклым фонарем на какой-то детской площадке. Достала из кармана портмоне, развернула. Обещала же больше не брать чужого, но не удержалась, хотела наказать его.

Морозов Глеб Аркадьевич, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения. Так было написано в водительских правах, на фото моложе, чем сейчас. Плотно сжатая челюсть, излом полноватых губ, темные брови, щетина.

Пара карточек, естественно, золотых, электронный ключ, деньги. Раньше обычно забирала деньги, все остальное просто выкидывала в мусорку. Но не сейчас.

Рука затряслась, всматриваюсь в фотографию, в глаза. Они так до боли знакомы, именно эти, что у парня на водительском удостоверении. Глеб, значит, его зовут Глеб. Внезапно накатывает тошнота, выворачивает моментально, чуть ли не на кроссовки. Часто дышу, вытираю рот рукавом, пытаясь успокоиться.

Даже не стала смотреть, сколько там наличных, убрала портмоне обратно в карман. Сука, все выглядело так, что он захотел трахнуть– и трахнул. Все мои«мол, я не танцую приваты» не стоят ничего. Пустой звук. Шлюха, повела себя как шлюха.

Чем я сейчас отличаюсь от Машки, ах да, простите– Мэри? Да ничем. Но дело даже не в том, что он обо мне подумает, плевать. Дело во мне, в том, как я сама себя сейчас чувствую. Хреново чувствую. Дело совсем в другом, но об этом даже не хочется думать, а уж тем более вспоминать.

Пошла дальше, вдоль детской площадки, вдоль обшарпанной пятиэтажки, к своей– такой же обшарпанной. К горлу начал подкатывать ком, остановилась, всхлипнула. Руки тряслись, глубоко задышала через нос, выкинула сигарету.

– Черт, да что ж это такое? Только не сейчас.

Паническая атака нарастала изнутри, словно из ниоткуда. Я научилась ею управлять, не погружаться в мысли и прошлое. Воспоминания, как вспышки, его руки на ее теле, толчки, удовольствие, но перед глазами другое лицо. Сердце колет, задерживает дыхание, сажусь на корточки.

Я научилась с Шакалом отключаться, думать о другом, но эти оргазмы, что были сегодня, словно насмешка, словно плевки в душу. Напоминание того, что она такая же, как все, такая же шлюха, как ее и называли, называл тот, кому она верила, кто был ее семьей. В ушах стоит его истеричный смех, щеки горят, как тогда от его пощечин.

– Эй, ты чего? Тебе плохо? Агатка, блин, это ты! Черт, погоди.

– Нет, нет, отойди. Оставь меня.

– Все, все, успокойся. Сейчас отпустит, посмотри на меня, малая, посмотри.

Отдирают руки от лица, но ничего перед собой не вижу, лишь расплывчатые контуры, а в ушах вместо криков и оскорблений звучит его: «Двигайся, девочка, двигайся» и та музыка, что разливалась по кабинке.

– Агата, смотри на меня, на меня. Агата, слушай меня, только мой голос. Агата, посмотри на меня, посмотри. Да, вот так, смотри только на меня. Умница, умница, девочка.

Пелена рассеялась, тело отпускало сковавшее его напряжение, вижу лицо, знакомое лицо, пытаюсь что-то сказать, но не выходит в горле ком, выдавливаю улыбку, все еще тяжело дышу. Мужчина гладит меня по мокрым щекам.

– Вот, уже улыбаешься, малая, ты меня напугала, думал, врачей вызывать надо.

– Свят, черт, сама не знаю, что такое.

– Давненько не было, да?

– Да. Помоги.

Я почти сидела на мокром асфальте, в арке около своего подъезда, не дошла совсем немного. Свят помог подняться, все еще придерживая меня за плечи и прижимая к себе, повел в дом.

– Ты чего тут в такое время? Должна же утром приехать.