Глава 2

Жизнь постепенно входила в спокойное русло. В староверской общине для Манюшки нашлось занятие. Зимой трудов не так много, как летом. На разный труд пошла: тут нужно сено раскидать, там мешки перетаскать, овса коням задать, в амбаре зерно перегрести, чтоб не гнило. За все бралась, показывала себя с хорошей стороны. Потому, когда случался приработок, соседи её на помощь звали. Расплачивались, чем бог пошлёт: мукой, картошкой, могли и каравай хлеба подать, кринку молока. Так что на прокорм и себе и тётке Манюшка добывала.

Тут опять оказия приключилась, одежда на Манюшке совсем ветхая стала – пальтецо на «рыбьем меху» ни от холода, ни от мороза не защищало. Зимой бы: тулупчик потеплее, валенки, да платок пуховый. Только дядька Василий узел с исподним с собою позволил собрать, а так, что хочешь – то и носи. У тётки Катерины тоже не густо: виток льняных ниток, да три пуговицы в кармане. Все тряпки по пальцам можно пересчитать.

Деревенские женщины тоже не в достатке жили, платья до дыр носили, штопали, перешивали. Обновку сшить или купить – целый год копить, а еще детки без штанов бегали. Взаймы одежду не дашь, да и делиться жалко. Только, видимо бог любил обездоленных: с миру по нитке – голому рубаха. Горе не беда – скоро и этой проблеме нашлось решение.

Наискосок дома тётки Катерины, проживала весёлая бабёнка Зойка, числившаяся в разведенках. На лицо красивая, с пышной высокой грудью, крутыми бедрами, румяными щечками, сочными губами цвета спелой вишни. Цветущая, свежая, манящая, а главное – смешливая, беззаботная. С такими легко сходиться-разбегаться, без всяких обязательств. Мужики к ней гуртом ходили. Понятно зачем: не сказки друг другу рассказывать, да и не чаи гонять. Зойкина слава далеко звенела. В деревенских сплетнях байки о Зойке на первом месте.

До этого, обычная семья была, но Зойкино замужество коротким оказалось. Вроде жили складно, но как ни старались, ребеночка не получалось завести. От этой нужды Зойкин супруг подался на сторону, в соседней деревне невесту нашёл. К превеликой его радости, новая зазноба сыночка родила. Изменщик про законную супругу забыл и в другой семье навсегда обосновался. Бросил подлый изменщик!

Конечно, Зойка поплакала в подушку, погоревала о несчастной женской доле. Но спустя короткое время, отошла. По случаю, пустила на постой квартиранта – молодого, горячего, до любви охочего. Тут тоска и прошла: ожила Зойка. Красавец удалой тискал, мял её сочное тело почти каждый день. Губы от поцелуев жарких заживать не успевали. Одно плохо – уважал квартирант с дружками посидеть, крепкого выпить. Разведенка Зойка в компании такой вскорости тоже пристрастилась пить. Покатилась жизнь молодая колесом, да не в ту сторону. Что ни день – то праздник. Внимания мужского с избытком. Берёзовские заметили, что разведёнка нарядная, гладкая стала. Только недолго длилось Зойкино счастье – уехал любовничек восвояси, как появился, так и пропал. Ни письма, ни весточки, как в воду канул.

Зойка, к удивлению соседей, больше горевать не стала. Чего слезы понапрасну лить, когда кругом кавалеров «поле непаханое»? Решила, что на её век мужиков с избытком хватит. Рядом: то один, то другой – пьянки, гулянки. Жизнь лихая оказалась Зойке по вкусу, удержу нет и неважно с кем по утрам просыпаться.

Деревенские женатики, от своих благоверных втихаря к Зойке тоже похаживали. Никто с пустыми руками не являлся. Из семейных запасов тащили, втихаря от жены и детей. Любо Зойке – и сытая, и одетая. Не раз бабёнки задавали разведенке трепку. Синяков наставят, волосы повыдергивают, а ей хоть бы что. Отряхнулась и пошла опять в ту же сторону. Подвыпившие дружки тоже часто Зойке под глаз кулаком проставляли. Ерунда, за пустую науку: слово-за-слово. Потом в койке мирились, и опять всё шло полюбовному. Да и колотить Зойку не за что было – безотказная. Зойка часто шутила над собой, когда с очередным синяком через деревню шла:

– До свадьбы заживет! – отвечала она на вопросы любопытных соседушек, хотя верно знала, что, вряд ли её замуж позовут.

Беспутная, но сердце доброе, к чужому горю открытое. Родить сама не могла, а деревенским сорванцам всегда гостинцы раздавала. За это любила её деревенская детвора. А Берёзовские женщины все без исключения сторонились Зойки, дружбу с ней не водили, даже здоровались неохотно. Порочный образ жизни никому не нравился, на всю деревню одна такая получилась. Осуждали, клички обидные давали, как только за спиной не склоняли. Зойка огрызалась, могла в ответ крепкое словцо бросить.

Зойкиной матери жилось хуже всего. Она – женщина совестливая, богобоязненная, а худую дочь воспитала. В отличие от непутевой дочери терпеливо все колкости от деревенских жителей слушала, глаза от стыда прятала. После под иконами замаливала не свои грехи. Но даже под расстрелом она не отказалась бы от своего ребенка – одна кровиночка. Зойка была её единственной дочкой.

Так вот, эта самая Зойка Манюшку встретила, увидела, что девчонка ходит как оборванка. Сжалилась, решила помочь сиротке.

– Приходи ко мне Манюша, кой чего из своих нарядов отдам. Размерчик не тот, но уж постараемся что-то сообразить.

Манюшка обрадовалась, в тот же день к Зойке помчалась. Такая удача не каждый день.

В большом кованом сундуке у Зойки завалялось много ненужных вещичек, которые никогда не одевались и хранились на черный день. Копились платья, складывались в стопку в сундуке, а радости и проку не приносили. Зойка ворчала, прикладывая к Манюшкиным плечам, то одну обновку, то другую.

– Велико! – с досадой говорила она, – Отбрасывая в сторону кофточку, – Это тоже не подойдет. Какая же ты худышка!

Всё же нашлась пара льняных рубашек, ещё юбка, вышитый передник, кофтёнка, узорный платок, теплая душегрейка. Нарядилась Манюшка, как барыня, сияет от счастья. Зойка довольна:

– Носи, покуда не полиняет, после еще приходи!

Манюшка кивнула, улыбнулась – такая женщина славная попалась. Без денег столько добра отвалила, не пожалела.

– Иди с богом, милая! – начала выгонять её Зойка, едва в её дверь постучали, Иди, захаживай, как соскучишься.

На пороге Зойкиного дома, переминаясь с ноги на ногу, стоял мужичок из соседнего села, бывший в Берёзовке проездом.

– Зой, я на пару дней приехал, громко сказал он, провожая Манюшку на улицу, – пустишь или дальше следовать?

– Пущу, куда я денусь, – весело со смешком ответила Зойка.

– А это подружка твоя? – кивнул гость на Манюшку, – красивая!

– Ты, это, слюни не пускай. Не видишь, молодица она. Не для тебя и таких как ты зреет.

– Для меня, Зоечка, ты в самый раз созрела, – ответил гость, проходя в дом и запирая за собой дверь.

Манюшка все эти взрослые игры уже хорошо понимала и про Зойку сто раз сплетни уже слышала. Только эта женщина была ей приятна. В подруги, конечно, не годилась, но и осуждать её она не смела.

Манюшка к этому времени не со всеми ещё в деревне познакомилась. Но это оказалось делом скорым. Возле прогона, по правую сторону жил-поживал одинокий бобыль Мирон – бездельный мужик. Звали его под стать – «Пустозвоном». Внешности особой: худ, сер, роста высокого, как жердина. Полушубочек дырявый носил на голое тело. Круглый год в залатанных, подвязанных бечевой валенках ходил. Жилье Пустозвона для жизни непригодное: дурно пахло, да и стылое – топить нечем. Что уж про питание говорить. В избенке коротал мужичок холодные ночи, а днем, проголодавшийся и замерзший, бродил от дома к дому в поисках куска хлеба на дармовщину и согрева. Работать с детства не привык, потому что маменька его пестовала – работала за него и за себя. Воспитывала одна после того, как муж с войны не вернулся. Всю любовь и заботу вложила в единственное дитятко. Оберегала от тяжелого труда. Любимая поговорка: «Успеет, наработается еще!» К великому горю Мирона, матушка недолго пожила. Остался Мирон один, ни к чему не приученный, да и лодырь великий. Каждый день ждал он милости свыше. А главное его занятие – сплетни деревенские из одного конца в другой переносить. Кто-то его мимо гнал, кто-то до новостей охочий сидел, слушал. Мирон знал всё и обо всех – объявлял новости с толком и расстановкой.

Когда узнал про появление Манюшки в их деревне, бегом отправился сообщать это известие во все деревенские уши.

– Племянница у Катерины прибыла, – с порога начинал рассказ в доме, куда ступала его нога.

– И чего? – тут же отвечали ему, ожидая продолжения.

– Больно уж хороша!

– Сам видел?

– Вот те крест, – продолжал Мирон, – Красавица! Ладная, пригожая! Только…

Нравилось Мирону тайны добавлять.

– Договаривай, – нетерпеливо следовал вопрос.

– Немая она.

– Вот так оказия! – удивлялись Берёзовские.

Ох, Пустозвон! Умел разжигать интерес. Всем была охота посмотреть, что за «птица» прилетела в их края. Деревенское любопытство имело исконную особенность: обсудить, косточки перемыть, приукрасить и добавить своими домыслами, чтобы было интереснее. Даже если объект сплетен не обладал нужными качествами, ему такие приписывались. Молодые девушки в этом случае были под особым пристальным вниманием замужних баб, мужья которых частенько ходили налево. Если на горизонте появилась красавица, значит – следует ждать беды. Охотники полакомиться найдутся: «Новая лошадка, куда справнее старой». Со стороны обиженных жен, добра не жди. Ни одна особь женского пола не избежала участи быть осмеянной, опороченной в глазах остальных жителей деревни в целях защиты собственной семьи.

Понятное дело, поглядеть на Манюшку всем захотелось. Придумали на вечёрку её заманить. Подговорили Наталью, которая с Манюшкой уже знакома была, в общине вместе на работу ходила.

В Берёзовке молодежь собиралась на вечерние посиделки. Готовили нежилую избу, чтоб старикам не мешать. Девушки приходили с прялками и пряли жесткую льняную пряжу или вышивали крестиком полотенца, шили немудреную одежду в приданое. Иногда в праздники собирались и без всякой работы, чтоб только повеселиться. Парни и девушки пели частушки, разговаривали, симпатию друг к другу показывали. Длинные осенние и зимние вечера коротать вместе интереснее. Родители охотно разрешали взрослым детям засиживаться допоздна, знали, что ничего плохого с ними не случится. На посиделках парни присматривались к девушкам: и красива, и поет хорошо, и рукодельница. После выказанной симпатии с обеих сторон, засылали сватов. Так в Берёзовке образовывались новые семьи.

Женихи являлись, когда все девушки были в сборе, зачастую с гостинцами: пряниками, карамельками.

– Здравствуйте, красные девицы! – приветствовали парни.

– Здравствуйте, добры молодцы! – раздавалось в ответ с женской стороны.

Под дружный смех, начинались игры – потешки: «Жмурки», «Прятки». После забав водили хороводы и пели частушки. Модно было устраивать песенные соревнования.

Невесты хором запевали:

«Старичонок на поседки приходил,

Полну пазуху парёнок приносил,

А парёночек нам хочется,

Старика любить не хочется,

молодого не находится,

старика любить приходится».

А парни отвечали:

«Ах, ты мать, моя маменька,

Ты скатай-ка мне валенки:

Не велики и не маленьки,

Чтобы были аккуратненьки,

Чтобы девки любили меня,

На колени садили меня,

Стары суки не глядели на меня».

Засидевшимся в невестах, нужно было постараться, чтобы проявить себя в лучшем свете, когда заходили самые завидные женихи. В Берёзовке такими слыли два брата Павел и Иван – сыновья местного богатея Якима. Павлу минуло двадцать один, а Ивану – восемнадцать. Старший разительно отличался от брата: высокий, широкоплечий, лицом красив, волос черный кудрявый. Иван же – невысокого роста, полноватый, неуклюжий, широконосый.

Павел, понятное дело, девчатам особо нравился, но зазнавшийся паренек был груб, резок и от деревенских дев нос воротил. Ему принцессу подавай. Думал выбирать себе под стать, чтоб обязательно лицом красива, телом стройна, да вдобавок умна. Вокруг невест навалом, только взять некого. Куда ни глянь, все не то: одна – мала, другая – толста, третья – глупа и так далее – все с изъяном.

Зато его брат – Ванюшка, звезд с неба не хватал, вел себя проще. Никого вниманием не обходил, половину деревенских девчонок перещупал. Балагур и шутник.

У этих женихов наследство богатое. Выйти замуж за любого из братьев – предел мечтаний для любой деревенской красавицы. Только вот добро к добру. Ни для кого, ни секрет, что невеста с достойным приданным должна прийти. Отец братьев уже позаботился и присмотрел для сыновей выгодные партии. А пока они развлекались, холостой жизни радовались.

Их отец – Яким недоброй славой в Берёзовке пользовался. Жестокий, стального характера мужчина, держал деревню в страхе благодаря тяжелой руке и вздорному характеру. По его тюремному прошлому, облюбовали Берёзовку бывшие сокаторжники. Как отбыли срок, к нему в гости на постой являлись. Яким без вопросов привечал друзей, сам с ними три срока мотал. По роду-племени был он из местных, староверских, но на все уставы плевал с высокой колокольни. Моралью отличался от простых крестьян-работяг, ему человека прихлопнуть, что муху. Добрые люди боялись Якима, даже не смели за его спиной шептаться, вдруг узнает, тогда пощады не жди. Ох, и норов! Кулаки так и чесались. Сначала махал, без разбору, а только потом разбирался в чем суть. Поэтому, что бы ни происходило в жизни бывшего преступника, деревенские жители пропускали мимо. Попросту глаза на всё закрывали: себе дороже.

Яким – мстительный, беспринципный человек, если считал, что его гордость задета, мог жестко наказать. За слова цеплялся – надо было знать, что ему можно сказать и когда. Поговаривали, что двое его обидчиков пропали без вести. Года три, может четыре, прошло с той поры, быльем поросло, а слухами всё ещё земля полнилась.

Прибывшие на постой дружки Якима, волей судьбы, оставшиеся без крыши над головой, приживались по деревенским вдовам или одиноким женщинам. Обзаводились хозяйством, но и про промыслы свои не забывали: «Горбатых могила правит». Наведывались по соседним селам. Собирались гурьбой по три-четыре человека, обозы грабили: зерно, муку, тряпки всякие отбирали, когда повезет и деньжатами разживались. Хватали все, что под руку попадет. После вылазок кутежи устраивали, у небезызвестной Зойки, которая с любым ласкова была, лишь бы барышом делились.

В деревне часто появлялись новые лица, но многие и исчезали. Некоторые дружки вновь по этапу уходили, кто-то налетал на случайный нож в пьяной драке, кто-то попадался на краже, а другие – погостив в Берёзовке, двигались до родимых мест. На постоянное проживание оставалось мало, только те, которым идти было совершенно некуда. Зато каторжники, оставшиеся в Берёзовке, были в полном распоряжении Якима. Его почитали за старшего. Так сколотилась банда отъявленных бандитов, за копейку душу продавших, во главе с Якимом.

Главарь Яким пользовался превосходством и с удовольствием пожинал плоды своих трудов. Добрую долю награбленного в благодарность за приют от дружков получал. Сам же никого не грабил, масть не та, а жил, как сыр в масле катался. Дом самый лучший в деревне: высокий, с крашеной верандой, на две половины – зимнюю и летнюю. По деревне ходили слухи, что при строительстве дома, Яким замуровал горшок с царскими червонцами в кирпичную стойку фундамента. Награбленное хранил впрок. В кованых сундуках скопилось много всякого добра: отрезы ткани, посуда, медные иконы, церковные рукописные книги, подсвечники барского вида и прочие ценности. Только у него водились редкие по тем временам никелированные самовары, фарфоровая расписная посуда. Достаток был виден во всем, не то, что у остальных, перебивающихся с хлеба на воду. У него и мясо, и сахар – не только по праздникам. Закрома ломятся: полный амбар с зерном, погреб с солониной.