Глава 2

Двадцать девятого апреля я собралась ехать в Соловьевку. Книга была переведена и сдана редактору, и теперь меня же ожидали две недели тихой деревенской жизни вдали от автомобилей и интернета.

Последнее, впрочем, было условным.

Соловьевка располагалась неподалеку от города, и ее жители пользовались всеми благами цивилизации. Мобильная сеть там ловила хорошо, почти в каждом доме был wi-fi, кабельное телевидение, газ и водопровод, а сами дома, обшитые сайдингом, или обложенные камнем, мало напоминали избушки, которыми они являлись во времена моего детства.

Мой дом тоже выглядел прилично. Пока была жива тетя Катя, мы успели перекрыть его крышу, облагородить фасад, заменить окна и немного подправить внутреннюю отделку. Отопление по-прежнему оставалось печным, а функцию канализации выполнял септик. В остальном же это было хоть и маленькое, но очень уютное жилище с небольшой верандой, кухней, двумя комнатами и пристройкой для душа и туалета, которую во времена оны обустроили мои родители.

Помимо дома нам принадлежал участок земли, разделенный на палисадник и огород. После смерти тетушки я продала огород соседям (заниматься им у меня не было ни времени, ни желания), а палисадник оставила себе, чтобы выращивать в нем цветы и кое-какие полезные травы.

Неподалеку от моей избы располагался лес и живописнейший берег Утиного озера с ивами, кувшинками и помостом для рыбаков. По вечерам со ступенек веранды можно было слушать трели соловьев и любоваться потрясающими закатами, а утром наблюдать, как в небе разгорается заря, и как медленно отступают к лесу клубы ночного тумана.

В Соловьевке было хорошо.

Время от времени у меня появлялось желание переехать туда навсегда. В самом деле, почему бы и нет? Я работаю удаленно, а значит, могу себе позволить жить, где угодно. Однако перспектива семь месяцев в году топить печь и постоянно пользоваться услугами ассенизаторов вынуждала меня раз за разом возвращаться в город.

Добраться до поселка я собиралась на автобусе. С собой у меня был небольшой рюкзачок с косметикой и предметами гигиены, а также спортивная сумка с одеждой. В Соловьевке имелся хороший магазин товаров повседневного спроса, поэтому тащить с собой что-то еще не имело смысла.

Когда я обувала кроссовки, в квартиру кто-то позвонил. Я открыла входную дверь и обнаружила на пороге темноволосого мужчину, который приходил ко мне несколько недель назад. Только теперь он был одет не в толстую красную куртку, а в легкую синюю ветровку.

– Здравствуйте, Матвей, – сказала ему я.

– Добрый день, – ответил он, окидывая меня любопытным взглядом.

Сегодня я выглядела гораздо аккуратнее, чем во время нашей первой встречи. Вместо растянутого домашнего костюма на мне были джинсы и худи, русые волосы, собранные в прошлый раз в небрежный пучок, были заплетены в длинную косу, а на лице имелся легкий макияж.

– Я собираюсь в поездку, – предупредила мужчину. – Через полчаса мне нужно быть на автовокзале.

– Я вас не задержу, – поспешил уверить Матвей. – Я только хотел поблагодарить вас за помощь.

Он протянул мне большой полиэтиленовый пакет. Я заглянула в него и увидела пачку молотого кофе, коробочку с каким-то десертом и сетку с ароматными апельсинами.

– Вы сказали, что деньги вам не нужны, – сказал Матвей, – поэтому я принес это. Буду признателен, если вы помянете моего брата.

– Никиту нашли?

– Нашли. Он лежал в тепловом колодце, как вы и сказали.

– Как же он там оказался?

Мужчина грустно улыбнулся.

– Брат работал в городских теплосетях. Во время январских праздников он подменял своего напарника и зачем-то полез в этот колодец. При нем нашли ящик с инструментами. Наверное, Никита собирался что-то ремонтировать. В колодце ему стало плохо. Патологоанатом сказал, у него случился инфаркт. Когда брат был объявлен в розыск, его коллеги про тот колодец даже не вспомнили.

– Почему?

– Никита пропал в праздничные дни. В это время на теплосетях случилось несколько крупных порывов, и все внимание было направлено на них. Мелкие поломки никто не регистрировал, поэтому ни Никитин начальник, ни дежурившие диспетчеры не смогли припомнить, куда именно он отправился.

– Бардак, – покачала головой я.

Матвей развел руками.

– Мы похоронили брата две недели назад. Его смерть стала большим горем для нашей семьи, однако я бесконечно рад, что он все-таки нашелся, и мы знаем, что конкретно с ним произошло.

Я печально улыбнулась.

– Вы, кажется, собирались на автовокзал, – вспомнил Матвей. – Я могу вас подвезти.

– Вы едете в ту же сторону?

– Да. Мне нужно за город, в Соловьевку.

– В Соловьевку? – удивилась я. – Как раз туда я и направлялась.

– Давайте поедем вместе, – улыбнулся мужчина. – На машине это будет и быстрее, и удобнее.

Автомобиль Матвея оказался кроссовером чудесного вишневого цвета. Несмотря на его солидные габариты, я со своими вещами поместилась туда с трудом – выяснилось, что машина едва ли не доверху забита коробками, мешками и сумками.

– В конце осени я купил в Соловьевке дом, – объяснил мой спутник, заводя мотор. – Мы с братом планировали сделать там ремонт, а летом приезжать туда на рыбалку и на шашлыки. Теперь мне придется ремонтировать его одному.

– А другие братья у вас есть? Или, быть может, сестры?

– Есть две троюродные сестры, но они живут далеко, и я редко с ними общаюсь. А у вас есть родственники, Матрена?

– Да, – кивнула я. – Капитон Иванович, который прислал вас ко мне, – мой двоюродный дядя. Он и его дети – моя единственная родня.

– А родители?

– Родителей нет.

– Мужа и детей, надо полагать, тоже.

– Все верно. Да и вы, судя по всему, не женаты.

Матвей кивнул.

– У вас в Соловьевке дом, Матрена?

– Да. Я собираюсь провести там отпуск.

– Значит, будем соседями, – улыбнулся он. – Кем же вы работаете?

– Я перевожу на русский язык детские и подростковые книги.

– Ого! И с каких языков?

– С французского, испанского и венгерского.

– Как интересно…

– А какая профессия у вас?

– Я – инженер-проектировщик.

– И что же вы проектируете?

– В основном системы отопления и вентиляции жилых домов. Моя работа гораздо скучнее, чем ваша.

– Это как посмотреть. Благодаря вам жизнь многих людей становится теплее и уютнее.

Матвей улыбнулся.

– А благодаря вам – ярче и интереснее.

Мы приехали в Соловьевку после полудня. Матвей был здесь человеком новым, поэтому местные жители провожали его машину любопытными взглядами.

Дом, который он купил, располагался неподалеку от моего, и когда мужчина притормозил, чтобы высадить меня у калитки, интерес соловьевцев, казалось, можно было пощупать руками.

Если мой спутник не успел познакомиться со здешней публикой, то сегодня он это наверстает. В самое ближайшее время к нему в гости зайдет половина деревни, чтобы выяснить, кем я ему прихожусь, и почему он катает меня в своем авто. Увы, в поселке моя репутация ничуть не лучше, чем в городе.

Я вынула из салона сумку и рюкзак, вежливо кивнула Матвею и стоявшим неподалеку соседям, а потом отправилась в дом.

Тот встретил меня холодом и пылью, скопившейся здесь за четыре месяца, прошедших после моего последнего визита. Мебель, кухонная утварь и прочие вещи находились на своих местах, из чего следовало, что местные по-прежнему обходят мою избу стороной.

Следующие несколько часов я занималась домашним хозяйством – топила печь, делала уборку, готовила еду, складывала в шкаф привезенную из города одежду.

Ближе к вечеру, выполнив все дела, я решила сходить в баню. На моем участке ее не было, поэтому я пользовалась той, что стояла на опушке леса за деревенской околицей. Кому она принадлежала раньше, в Соловьевке никто не помнил, поэтому баня считалась общей, хотя последние несколько лет парились в ней только тетя Катя и я. Среди остальных аборигенов она носила репутацию места страшного и нечистого, и соловьевцы обходили ее, как и мой дом, по широкой дуге.

Мне это было на руку. И не только из-за того, что я могла пользоваться общей баней, как своей собственной, но и из-за секрета, который хранила эта постройка.

Я сложила в пакет вещи для купания, достала из кладовки ведро и отправилась к околице.

Чтобы срезать путь, я свернула с улицы к огородам. Стоило же мне пройти десяток метров, как послышались чьи-то голоса. Я замедлила шаг и, выглянув из-за соседского сарая, увидела Матвея и грузную пожилую женщину в галошах и тяжелой мужской куртке – нашу общую соседку Прасковью Петровну Лычкину, известную в народе, как баба Паша. Судя по всему, Лычкина явилась знакомиться новым односельчанином, и теперь они стояли у забора и разговаривали.

– …ты, Матюша, будь с Матреной осторожнее, – услышала я. – Она – девка не простая. На лицо красавица, а по сути – чудище, каких поискать.

– Что вы такое говорите! – возмутился Матвей. – Я в курсе, что Матрена – девушка необычная, но зачем ее так обижать? Она помогла мне найти пропавшего брата, и я очень ей за это благодарен.

– Эх, парень, – вздохнула соседка, – как бы эта благодарность тебе боком не вышла! Жила у нас в деревне ведьма – Манька Косая. Все травы целебные знала, болезни заговаривать умела, а уж какую порчу могла навести – семь лет человек несчастьями маялся! Три окрестные деревни ее боялись и уважали. А только до Матрены Маньке было далеко. Она мне сама говорила, мол, я хоть и старуха, а этой девчонке в подметки не гожусь. Сидит, мол, в ней великая сила – такая, что весь свет перевернуть может. И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что Матрена – не человек.

– Что? – удивился мужчина. – В каком смысле – не человек? А кто же она тогда?

– Подменыш.

– Кто?..

Баба Паша несколько секунд молча смотрела ему в глаза, а потом поманила его к себе.

– Двадцать семь лет назад произошла в нашем селе странная история, – сказала она. – Я ее как сейчас помню. Матрена тогда была совсем крошечной – месяцев девяти от роду, а то и меньше. С родителями ей, бедняжке, не повезло: отец ее, Васька, был запойным пьяницей, а мать, Любка, гулёной без царя в голове. И вот однажды решила Любка сходить с Матреной в баньку. Видел бревенчатый домик у леса, Матюша?

– Видел.

– Туда они и пошли. Вася им баню истопил и ушел к мужикам, а они остались вдвоем. Прошло немного времени, вдруг – шум, гам, крики! Бежит по деревне Любка и орет во все горло, мол, ребенок ее пропал. Выскочила она на минутку из бани, чтобы принести из колодца воды, вернулась, а девчонки нет. Вместо нее лежит на скамейке веник, укрытый пеленкой, как младенец, а Матрены след простыл. Мы, старожилы, как про веник услыхали, сразу поняли: обдериха девчонку унесла!

– Обдериха? – переспросил Матвей. – Кто это?

– Эх вы, городские, – поморщилась баба Паша. – Не знаете элементарных вещей! Обдериха – это хозяйка бани. Про домового ты слышал?

– Слышал.

– Вот! Домовой главный в избе, а в бане главные – банник и обдериха. Моя бабка рассказывала, что в одних банях они вместе сидят, а в других – по отдельности. В той, что стоит за нашей околицей, живет обдериха. Ох и вредная, ох и злющая! Чуть мусора на ногах принесешь или бранное слово скажешь, так кипятком окатит, мало не покажется!

Брови Матвея медленно поползли на лоб.

Мне стало смешно. С местным фольклором новый сосед явно столкнулся впервые.

– Любка тоже хороша, – продолжала Прасковья Петровна. – Разве можно малое дитя в бане без присмотра оставлять? Пока она за водой ходила, обдериха Матрену украла, а вместо нее веник в пеленку завернула.

– Погодите, – перебил ее Матвей. – Зачем Матрена понадобилась обдерихе?

– А кто ее знает? – пожала плечами соседка. – Нечисть испокон века малых ребят ворует. Чуть родители не доглядели, дитяти уж и нет. Манька, ведьма-то наша, говорила, будто нечисть из человеческих детей себе смену растит. Своих-то ребят у них нее нет, вот она на наших и зарится. Украдет малыша леший – вырастит из него нового лешего, украдет банник – воспитает нового банника.

– Понятно, – кивнул Матвей. – Что же было дальше?

– А дальше Матрену всей деревней искали. Две недели, а то и больше. Милиционеры из города приезжали, лес прочесывали. Так бы девчонка и сгинула, если б Любку Манька не пожалела. Пришла она к ней в дом, о чем-то с ней пошепталась, а потом повела ее в баню. И знаешь, Матюша, обратно они уже с Матреной вернулись. Сколько было радости! Да только длилась эта радость не долго. Стала Люба замечать, будто с дочерью происходит что-то неладное. Помню, говорила она мне: «Смотрю я на нее, теть Паш, и не могу понять, моя эта девочка или нет. Вроде – моя. И глаза мои, и нос мой, только уши и волосы Васины. А потом она как на меня взглянет! Глазенки ее становятся черными, как ночь, а взор таким острым, таким строгим, словно это не ребенок годовалый, а древняя старуха. И кажется мне, будто эта старуха видит меня насквозь. Будто знает все мои тайны и все мои мысли». Так-то, Матюша.

Соседка замолчала, а перед моими глазами, как вспышка, встала яркая картина.

…Я сижу на жестком высоком стуле в незнакомой избе. На ее стенах висят пучки сухих трав, а на окошке сидит большой серый кот. Мама, всклокоченная и жутко рассерженная, ходит взад-вперед по комнате, а рядом со мной стоит незнакомая бабушка в черной юбке и синем платке.

– Что за выродка ты мне принесла, Марья? – кричит ей мама. – Забирай его обратно, а мне верни мою настоящую дочь!

– Это и есть твоя настоящая дочь, – спокойно отвечает бабушка. – Теперь она такая.

– Такая?! Ты понятия не имеешь, какая она! Она страшная! Жуткая! Непонятная! Ее глазами на меня смотрит сама преисподняя! Это существо не может быть моим ребенком!