Уважаемый читатель, этой своей маленькой книжицей я не собирался повернуть время вспять, и заставить ностальгировать по всему тому, что называется прошлым, отнюдь. Я попытался выбрать из него то, что пережито мною лично, то, что никогда не сотрётся из памяти, и, что можно назвать испытанием, пройдя через которое формируется человек. Будучи хирургом с 45-летним стажем, и прочувствовав на себе, не только свои победы и поражения, как целитель, но и побывав пациентом, человеком ожидающим своей участи и живущим надеждой на счастливый случай, подарок судьбы – жизнь, я конечно же накопил в кладовых своей памяти достаточно, чтобы написать то, что я Вам предлагаю к прочтению.

Всё написанное взято из жизни, пережито лично мной самим и посвящается моей любимой женщине, жене, матери наших горячо любимых четырёх детей и бабушке наших десяти обожаемых внуков, которые талантливо илюстрировали мои детские стихи, написанные для них.

Особая благодарность человеку с большой буквы, русскому писателю и сценаристу многих советских фильмов, который сам того не подозревая, стал моим первым критиком и учителем, доброму другу нашей семьи, Владимиру Владимировичу Кунину.

Здесь собрано всё: любовная, пейзажная, гражданская лирика, шуточные стихи, тексты авторских песен и коротенькие рассказы.

Предлагаю читателям, заглянуть в нашу семейную книгу и попробовать на вкус строчки, рождённые самой жизнью. Надеюсь не огорчить читателя ощущением потерянного зря времени.

Это привет из прошлого всем живущим сегодня, с надеждой на счастливое светлое будущее.

С уважением и любовью

Стихи разных лет

„Испытанья любые приму

и готов на любой я грех,

так хочется побыть одному,

чтобы снова любить всех.

Я, перед входом в мир иной,

стою пред выбором широким:

в раю мне будет одиноко,

а ад пугает теснотой.”

Предчувствие разлуки

Шипела в старом патефоне

"Бостоном" стёртая игла.

Сквозь чернь оконного стекла

упала тень на подоконник.

Луна висящая над крышей,

светила, споря с фонарём,

и свет зари был третьим лишним,

нам угрожая будним днём.

Уже шуршал метлою дворник,

сменив уставшую иглу,

борясь с предчувствием разлук,

я целовал твои ладони.

Исцеление

Загадаю себе и сбудется,

погода откроется лётная,

отпустит дороги распутица,

и рана в душе заживёт моя.

Где пешим, а где и попуткою,

по воздуху, или по морю,

к тебе заявлюсь на минутку я,

от сердечной лечиться хвори.

Пьянит приворотное зелье,

синих глаз колдовская сила,

как ребёнка, в больничной постели,

ты любовью меня лечила.

Ностальгия

Всё жёстко расписано

чёрным по белому,

а хочется снова,

по чёрному мелом.

Счастье

Видно время подошло,

отгремели громы,

горе былью поросло,

стало невесомым.

Только где-то, в глубине,

за грудинной костью,

от прож'итого ко мне

сохранился мостик.

И, пытаясь перейти,

внутрь, не зная брода,

я стою на полпути

своего исхода.

Ощутив земную твердь,

жгу мосты заранее,

и готов принять я смерть,

в дар и в наказание.

А 'искра тёплая внутри,

что на ветру не гаснет

и до сих пор ещё горит,

оказалась счастьем.

Бессонница

за окошком горлица,

курлычет, словно молится,

а у меня бессонница,

хоть выколи глаза.

гулит, как баба на сносях,

в надежде, что раскаюсь я,

свои молитвы вознося,

незримым образам.

Грёзы

Забуду я печаль и грусть,

в дурман мгновений окунусь,

и, нежась в шелесте страниц,

коснусь душой знакомых лиц,

знакомых рук, знакомых глаз,

как будто этот миг сейчас,

в нём мы с тобой, одни вдвоём,

весь заполняем окоём.

Ночь

Когда уже невмочь,

и чувства на пределе,

бессонница сдает

последний свой редут,

спасительница ночь,

как теплый дождь в апреле,

в мир сказок уведет,

где чувства оживут.

Пусть бестелесны сны

и лица безымянны,

а сказка коротка:

вот вот грядёт заря.

Чтоб с лунной стороны,

вняв жизни запах пряный,

и вкус любви глотка,

понять, что жил не зря.

Лекарство

Если станет не о чем спорить,

и в душе наступит усталость:

это ещё не горе,

это ещё не старость.

Мы совета у доктора спросим:

"Может просто пора на свалку?"

Он ответит: «Мне очень жалко,

это просто подкралась осень.

И, свою собирая жатву,

всё, что лето с солнцем отдало,

возвратит вам весной обратно,

чтоб на сердце теплее стало».

Мы с тобою растопим печку,

и будем вдвоём вечерами,

любовь из душевной аптечки,

при болях прикладывать к ранам.

Я, про возраст забыв разговоры,

принесу тебе кофе в постель,

раздвину на окнах все шторы,

и к нам возвратится апрель.

Старый пиджак

Обрастает память дырками,

как карманы в пиджаке,

видно часто пальцем тыркали,

сжатым фигой в кулаке.

Был всегда в кармане штопор,

провалился он в дыре,

дырку наскоро заштопал,

чтоб не зябнуть в декабре.

Ничего, что нафталином

пахнет старый пиджачок,

если в доме нет камина,

подниму воротничок.

Сохраню его, как память,

как копилку для наград,

если мало места станет,

поношу на маскарад.

Я люблю пиджак мой старый,

хоть он ветхий и дыряв,

в нём удобно и на нарах,

и на праздник Октября.

На приём у королевы,

я займу на время фрак,

скину в дырках мой, как невод,

верный старенький пиджак.

И друзья конечно правы:

дело вовсе не в дыре,

ничего, что он дырявый,

важно чтобы душу грел.

Легче фрак купить, чем память,

даже если не богат,

всё равно, что было с нами,

не вернуть уже назад.

Карусель

не успел с зимой проститься,

как весна в окно стучится,

чтобы новую страницу

в чувствах приоткрыть.

пробуждая от дремоты,

нас вопросом: где ты, кто ты?

закружит в водовороты,

заставляя жить.

книга жизни без закладок,

и полным полна загадок,

их ответ безумно сладок,

и пьянит, как хмель.

но, все чаще в чувствах прочерк,

жизнь становится короче,

и однажды, среди ночи,

встанет карусель.

Воскрешение

Мой дух распяли времена,

не тронув тело,

живой остаться лишь одна,

любовь сумела.

Мне греет угли под костром,

согреть пытаясь,

чтоб тело тлело под крестом,

душе на зависть.

Зимой наступят холода,

костёр дотлеет,

и, телу силы все отд мчьав,

любовь слабеет.

Пуржит метель, бело окрест,

как в дивной саге,

ложится снег, как анапест,

на лист бумаги.

Верну тепло любимых губ,

сойду с креста я,

оставлю сердце на снегу,

и снег растает.

Про поэта

Груба материя, но без неё увы никак,

надолго словом хлеб не заменить,

в каморке тесной, натощак, поэт-чудак,

кует из слов стихов серебряную нить.

Из звуков, что несл'ышны шдля других,

из трелей птиц, из шелеста листвы,

его соседи называют просто: псих,

ведь кроме прочего, он всех зовёт на Вы.

Детей пугают им, вздыхая с сожаленьем:

не дай Господь им заразиться от него,

он так опасен для грядущих поколений:

ведь он из слов не производит ничего.

А чудик-псих всего не слышит и не видит,

из всех материй, лишь бумага и перо,

он на соседей глупых вовсе не в обиде,

упрямо снова ставит слово на зеро.

Вокзал

В шуме будничном вокзала,

где царил привычный гул,

репродуктор вдруг прорвало,

будто рявкнул Вельзевул.

Булькнул что-то, еле внятно,

не прокашлявшись с утра,

был курильщик вероятно -

хрип из самого нутра.

Нищий с сумкой на скамейке,

в ожидальный въехав транс,

в нём просматривал ремейки

– льготный дежавю сеанс.

В многоликости вокзальной,

споря с многоцветьем лиц,

нищий внешности сакральной

– украшение столиц.

И, вливаясь в жизни эхо,

свистнув, литерный ушёл.

На скамейке нищий ехал,

в миф, где было хорошо.

Хождение по снам

Несбыточно-заветная мечта,

вдруг погрузиться в первозданный х'аос,

где не на сцене, настоящий Фауст,

всем нынешним поэтам не чета.

Там, как простой, с зонтом идёт прохожий,

копытом шлёпая по лужам, босиком,

сам Мефистофель, настоящий тоже,

махая канночкой, к козе за молоком.

У них у всех, что на уме – на языке,

там слово золото, а вовсе не молчанье,

и всем живётся, как-то просто, налегке,

ну, разве только, кто напьётся паче чаянья.

Нет светофоров и шлагбаумов тоже нет,

а за порядком следит один Всевышний,

забот небось у Бога, выше крыши,

один на всех, без перерывов на обед.

А я средь них – ну точно: "конь в пальто",

с привычками земными не расстаться,

стараюсь быть собой, но всё не то,

хоть и прошло уж лет наверно … 'надцать.

Видать пожизненно нести, как крест печать,

мне небом данную, в бесчисленных коленах,

мы знали с детства, золото – молчать,

а мысль, что истина в вине, была нетленна.

Вернусь пожалуй и, как овощ буду зреть:

я не готов для хаоса духовно,

а при желании в него вернуться впредь,

засну в мечтах, не выходя из комнат.

Предвестники любви

Сей миг неуловим,

незрим и невесом он,

его не взять рукой,

не взвесить на весах.

Предвестники любви

в обход земных законов,

начертаны строкой,

двоим на небесах.

Путешествие в вечность

Искал я вечность

в вещах и мыслях:

жрёт время чувства,

железо ржа.

Сверчок за печкой

играет Листа,

червяк в капусте,

ест без ножа.

Поёт синица,

цветёт подснежник,

миг быстротечен,

как с моря бриз.

Весна из ситца

здесь снится реже,

октябрь изменчив

и неказист.

А время мчится,

стирая память,

лишь миг оставив,

как след во тьме.

Нам только снится,

что это с нами,

где каждый вправе,

летать во сне.

Свернусь в калачик,

глаза зажмурю,

слетаю в детство,

вернусь назад.

Проснётся мальчик,

спросонок хмур он,

попав из лета

в осенний сад.

Зной

Воздух плавится от зноя,

жаром пышут тротуары,

в небе, как овец отары

облаков кудрявых рой.

Даже кошка изнывает,

у забора ищет тень,

и мышей не замечает,

шевельнутся бедной лень.

Жарюсь, как на сковородке,

на песчаном берегу,

а потом, ныряю с лодки,

а потом, с тобой в стогу.

Зной и сверху, зной и снизу,

нам вдвоём не страшен, но,

вдруг, по Божьему капризу,

дождь просыпался грибной.

Кошка спряталась в сарае,

никого на берегу,

на краю земного рая,

мы целуемся в стогу.

Серебряный дождь

Так хочется услышать нынче слово,

в котором звук и мысли заодно,

хоть на мгновенье очутиться снова,

среди героев чёрно-белого кино.

Услышать шёпот серебряных дождей,

вкус ощутить берёзового сока,

след отыскать в заросшей борозде,

затерянный в пути по воле рока.

Вздымая муть, как в половодие река,

по памяти, родной и близкий берег,

найдя увидеть, как теряются в веках,

слова и мысли в жизни Англетере.

Всю жизнь перебирая кадр за кадром,

и по дождям серебряным скорбя,

я чувствую затылком безотрадный,

из прошлого многострадальный взгляд.

А счастье кратковременно и зыбко,

вся жизнь – никем несчитанные дни,

а муза, словно золотая рыбка,

секреты слов в пучине вечности хранит.

Я возмущённых критиканов слышу окрики:

смесь из обломков чужих нерусских слов,

а рядом кто-то, вытирая носик мокренький,

вовсю строгает рифмы про любофф.